Страж желудка

     Однажды ранней весной я посещала дневной стационар. Лёгкая летающая походка стала тормозить, приземлять, ноги подволакивались, надо было срочно провести апгрейд организма.

     Больничка была далеко, ездить приходилось автобусом около часу, да и ещё достаточно пройти пешком по не очень обустроенным местам. Народ в тех местах был насколько работящий, настолько же и пьющий, а работал он как вол, пил по-чёрному. Что меня всегда удивляло и поражало в них, эти люди были очень приспособлены к смирению с неудобствами, устраивались так, словно им было комфортно даже в самой прогнившей деревянной дыре-двухэтажке. Сколько бы ни работали люди, заработать на нормальную жизнь в нормальном её понимании для них, как и для многих миллионов людей, просто не представлялось возможным. А ведь ещё их деньги уходили на "пойло".

     Дети у многих из них, кстати, умудрялись учиться хорошо, многие проявляли разнообразные таланты, душевно отзывались о своей мачехе "родине". Впрочем, многие из них были приезжие, достаточно в прошлой жизни хлебнувшие из чаши небытия.

     Чтобы побыстрей добраться до больницы я, коротая путь, проходила дворами, между этими разваливающимися, вонючими от гниения двухэтажками. Дорожки были не ахти, всё ещё покрытые в лужах наледью, но пройти, к моему удивлению,  можно было, не испачкав обуви.

     Что напрягало меня, так это встречи с бездомными собаками, коих там было несчётное количество. Многие из них, правда, были не совсем бездомны, имели пусть даже номинальных, но хозяев. Хозяева же сильно не парились, на целый день, а то и на все дни отправляли собак во двор, на самопропитание. Собаки эти не были теми изнеженными домашне-кроватными существами, воспринимали свою собачью долю как должное, коротали свои дни на улице. Бродили по посёлку, сбивались в стаи. Обычно они с достоинством пробегали мимо. По своим собачьим неотложным делам. Большие, лохматые, целеустремлённые. Или изредка вальяжно лежали невдалеке от смердящих строений.

     В одно утро, а я уже достаточно опаздывала на процедуры, на меня набросился такой большой бело-рыжий не очень опрятный пёс. Нет, не покусал. И даже не посягал на покус.  Настойчиво по-своему, по-собачьи, начал вбивать в меня лаем какую-то свою мораль, не давая возможности пройти.  Я конечно впала в панику,  соображая, когда же эта псина начнёт разрывать мою плоть на куски. Кругом ни души.Через несколько минут я поняла, что он у меня истерично-настойчиво что-то просит. Как поняла? Гавкая, пёс взгляд картинно переводил на мою сумочку, явно что-то требуя. Ну не паспорт же ему, как вездесущим полицейским, показывать.

     Я открыла сумочку, обозрела все там имеющееся. Ничего подходящего в ней сегодня как назло не было. Собака была настолько худа, что возможно много дней уже не ела. В сумочке я нашла конфету, обернутую в красивый зелёный фантик, с таким же красивым названием "Ленинградские". Ношу на случай неожиданного нападения на меня гипогликемии. Не маргошина-симоняшина "Рафаэлка", но тоже супер. Вот, говорю, пожимая плечами, видишь, у меня только конфета, больше ничего вкусненького нет. И ведь брала же с собой в другие дни сочни, пирожки!

     Показала собаке конфету. Она заинтересовалась, будто говоря: ну вот, есть же пусть хоть что-то, а хотела проскочить мимо. Развернула я конфету, подкинула поближе к морде собаки, всеми фибрами души ожидая, чтоб собака приняла, чтоб не впала в ярость от такого непотребного подношения. Не мясо же.

     И вот тут моему удивлению не было конца. Собака несколько секунд с интересом рассматривала конфету, будто видела подобное в жизни в первый раз. Обнюхивала. Затем лизнула осторожно, будто удивившись лизнула смелее, на несколько секунд ушла в себя, о чем-то сосредоточенно задумавшись, как это обычно делают практики-сомелье или теоретики-кависты. Потом лизнула ещё пару раз, и к моему удивлению, её глаза засияли, ей, дегустатору продукта, аналогия вкуса которого, видимо, не нашлась в анналах её памяти, понравилась. Она сидела и лизала, но прежде как-то странно трепыхаясь, отошла к краю тротуара так, чтобы я могла пройти.

      Глядя на собаку, наблюдая её реакцию, я почему-то подумала, что она до сего дня никогда не ела конфет. Но меня удивило даже не это, а то, с каким удовлетворением, с каким наслаждением она вбирала в себя этот необычный для неё, показавшийся ей приятным вкус. И с какой благодарностью пропустила меня.  Я торопилась в стационар, а мысли устремились в детство. Тогда вот так же мы ценили вкус каждой конфеты. Теперь, когда их поедаем килограммами, этот вкус пропал совершенно. А собаки временами могут быть, как дети.

     Через пару дней я, побаиваясь, возвращалась из стационара тем же путём. На противоположной стороне улочки возле подъезда стояли мужчина и двое детей. С ними я увидела и свою знакомую собаку, лежавшую на мокрой мостовой. Обратила я на них внимание, так как мужчина, видимо  хозяин собаки, слишком громко отчитывал её за то, что она всё время лежит и скулит, вместо того, чтобы бегать и добывать себе пропитание.

     Мужчина был худой, вид имел какой-то невзрачный и растрёпанный, движения его казались угловатыми, нескоординированными, хотя, судя по голосу, он казался совершенно трезв. Собака смело огрызалась на его слова, как-то очень уж безобидно и громко гавкая и скуля и даже забавно-воинственно наступая на него, подымаясь на передние лапы и подтягивая по мостовой задние.

     По взаимообщению мужчины и собаки можно было подумать, что собака не бывала бита своим хозяином, была так же добра, как в душе был добр её хозяин, но вербальные баталии ей приходилось выдерживать систематически. Из наставлений мужчины собаке я поняла, что она была травмирована - попадала под машину - и всё никак уже долгое время не может поправиться, чтобы свободно бегать. По обидчивому тону мужчины и его речам я имела также смелость предположить, что он был голоден не меньше собаки.

     Мальчик лет одиннадцати, коротко стриженый, и белокурая кудрявая девочка лет шести, оба неброско одетые, стояли рядом с мужчиной, были или его дети, или его соседи. Прервав пререкания мужчины с собакой, дети пытались накормить её беляшом.