И Вокруг Ни Души

В тот день я возвращался со смены.

Я был очень уставшим. Страшно хотелось спать.

Я был оператором столярного станка с ЧПУ на мебельном производстве. Мы работали круглосуточно. Суточными сменами с девяти до девяти. Сменщиков не хватало. Одного уволили за пьянку, другой ушёл на больничный из-за разрыва сухожилия. Приходилось работать сутки через сутки.

Предприятие было в промзоне в центре города сразу за восточной улицей. Жил я около федерального университета. Работа близко. Платили хорошо. Не на что было жаловаться.

Я не любил общественный транспорт после смены. С утра он забит битком. А стоять и тупить после двадцати шести (а то и двадцати восьми) часов без сна означало, что я в любой момент мог упасть на пол от недосыпа. Такая идея меня не прельщала, а идя пешком ты точно не уснёшь.

Неизвестно, когда найдутся люди на вакансию и как быстро они отстажируются при двух в хлам уставших коллегах. Зато зарплата большая выйдет, говорил начальник. Ну да. Получается, что вдвое больше. Но и отработаю я вдвое больше. А за здоровье сколько я отдам? Ведь ничто не проходит так бесследно.

Я возвращался домой со смены по улице имени первого в мире космонавта. Мысли в моей голове ленивой волной преображались из внутреннего голоса в сменяющиеся картинки наяву. Пространство утекало из-под ног. Я готов был в любой момент свалиться в беспамятство и уснуть прямо на земле. Хотя бы пятнадцать минут. Дайте вздремнуть. А дальше идти до дома.

Я спешил домой как можно быстрее. Поэтому решил срезать по безлюдным дворам. И здесь я обнаружил то, чего совсем не ожидал.

Напротив одного из подъездов высотного дома возле дороги на бордюре сидела маленькая девочка лет восьми, держала в руках, прижав к груди, маленького плюшевого мишку и рыдала навзрыд.

Я остановился позади и осмотрелся по сторонам. Рядом никого не было. Ни души.

Мой внутренний голос говорил мне:

— Пройди мимо. Это не твоё дело. Это тебя не касается. Просто пройди мимо.

— Но как? Я не могу, — отвечал я.

— Всё ты можешь. Не воображай из себя невесть кого. Иди от сюда. Ты хочешь спать. Ты хочешь есть. Тебе пора домой.

— Нет…

Я подошёл к девочке.

— Привет, — с натянутой улыбкой сказал я.

Она ничего не ответила, продолжая всё также рыдать. Я опустился на одно колено и спросил:

— Что случилось?

Она прекратила плакать в мгновение, словно нажала кнопку на проигрывателе. Она отстранилась и с ужасом посмотрела на незнакомого человека.

— Не бойся. Меня зовут Серёжа. А тебя как?

Когда ты сонный и уставший, тормоза отключаются. Сознание даёт карт-бланш бессознательному. Ты идёшь на поводу у того, что не способен контролировать. Где-то в закромах памяти сами собой находятся правила общения с людьми. Первым делом нужно представиться, чтобы расположить к себе человека.

— Маша.

— Здорово. Приятно познакомиться.

Я протянул её руку. Она в ответ свою. И я пожал её маленькую ручку.

— Не боишься меня?

Она молча покачала головой.

— Это хорошо. Расскажешь, что случилось?

— Я потерялась, — наконец-то ответила она.

— Потерялась? Как это? Ты здесь одна?

— Да. Я гуляла и потерялась.

— Одна гуляла?

— Да. Только я и мой мишка.

— Хорошо. А у тебя есть с собой телефон?

— Нет.

— А где ты живёшь, знаешь?

Она молча смотрела на меня, не понимая, что я хочу от неё услышать.

— Адрес знаешь?

Она кивнула и назвала адрес.

— Что ж, я знаю где это. Хочешь отведу тебя домой?

Она кивнула ещё раз.

И мы пошли вдоль сырых опустевших улиц серого утреннего города. Когда всем до всех нет дела. Когда тяжесть повседневности ввергает нас в высшую точку антипатии.

Голова кружилась. С каждой минутой мне всё сложнее было отражать, где я нахожусь и кем являюсь. Господи! Дайте мне пять минут. Просто побыть никем. После чего я вернусь обратно и буду самим собой.

Я шёл как пьяный. Шатался от одного края к краю тротуара. Девочка с каждым пройденным кварталом напрягалась всё сильнее. И я это чувствовал. Я это видел. Я вспомнил, каково это, будучи ребёнком, идти за руку с пьяным в хлам взрослым человеком. Не самое приятное воспоминание. Тем более, что я в тот момент был трезв, что лишь добавляло чувства вины и сожаления. Я решил поговорить с ней:

— Слушай, я понимаю, что могу показаться немного странным. Но поверь, я в порядке. Просто не спал всю ночь. И мне очень хочется спать.

— А почему Вы не спали? — наконец-то расслабившись, с лёгкостью на душе искренне поинтересовалась она.

— К сожалению, у меня работа такая. Приходится работать ночами.

— А зачем Вам такая работа?

— Хорошие деньги платят.

— Но Вам же не нравится. Разве нет другой работы?

— Есть. Но там платят меньше.

— Вам нужны только деньги?

— Да. Деньги главное в работе. Но, честно говоря, я делаю это ещё и из-за ответственности. Считаю, неправильно просто взять и уйти.

— Почему?

— Ну. Очень много людей жалуются на своих начальников. Но как я могу требовать от начальника быть хорошим, пока сам не являюсь хорошим сотрудником?

Девочка задумалась.

— Слушай, я не хотел, чтобы ты так сильно напрягалась теперь уже над тем, какая у меня жизнь.

— Я не напрягаюсь, — сказала девочка. — Просто задумалась.

— Над чем?

— Над Вашими словами. Я слишком маленькая, чтобы рассуждать над взрослыми темами.

— Хорошо. Давай обсудим детские темы. Что у тебя за мишка в руках?

— Я нашла его на помойке.

— В смысле? — рассмеялся я.

— Когда я потерялась, мне стало страшно. И проходя в одном из дворов мимо помойки, я обнаружила этого мишку.

— Он тебе помог?

— Не знаю.

— Но с ним легче было?

— Не знаю, говорю же. Вроде бы легче. Немножко.

— Знаешь, когда я был маленьким, у меня тоже был мишка.

— Правда?

— Да.

— А Вам-то зачем?

— Когда-то я тоже был маленьким, совсем как ты, а не таким же взрослым дядькой. Было время, когда я тоже любил игрушки.

— Да? Но всё равно. Вы же, ну, мальчик. По крайней мере им были. А мальчики разве играют мягкими игрушками?

— Ещё как! Правда, я своим мишкой не играл. Он мне тоже нужен был для успокоения. Когда я был маленьким, у меня были проблемы со сном. Ребёнку требуется много сна. По десять часов каждый день. Не меньше. Иначе начинаются проблемы. Неспособен сконцентрироваться…

— Что неспособен?

— Сконцентрироваться. То есть быть внимательным. Да и память начинает подводить. Причём сильно. Много забываешь. Вплоть до каких-то слов. Причём мог их помнишь буквально пять секунд назад, только-только хотел что-то сказать и всё, слово пропало куда-то бесследно. И в целом из-за всего этого начинаешь хуже учиться.

— А. Понятно.

— Мне часто снились кошмары. Уже в детстве. Представляешь?

— Кошмары, это когда бабайки всякие снятся?

— Да. Но не всегда. Бывает, может присниться просто что-то неприятное, из-за чего ты проснёшься посреди ночи. Например, я один раз проснулся ото сна, где меня просто преследовали другие дети.

— Это плохо, наверное. Мне сны почти не снятся.

— Да ладно. Почти всем детям снятся, а тебе нет?

— Ну вот так вот. Не снятся.

— Ничего себе. Может, это к лучшему. А что если бы тебе снились кошмары?

— Думаю, да. Так что, Вам мишка помогал?

— Да. Я засыпал с ним. Обнимал его и засыпал. Тогда мне редко снились плохие сны. Не знаю почему. Наверное, всегда легче, когда кого-то или что-то обнимаешь.

— Мне всегда легче, я кого-нибудь обнимаю. Особенно, маму. А что стало с Вашим мишкой?

— О, это неприятная история.

— Да? Почему? Расскажите.

— Я со своим мишкой спал каждую ночь в обнимку. Потому что это мне сильно помогало. Я начал высыпаться. Не знаю почему, как только человек к чему-то привязывается, причём очень сильно, другие считают необходимым это уничтожить. Зачем, не знаю.

— Просто люди глупые.

— Да, именно так. Мой отец, увидев, что я сплю с медведем, стал меня ругать. Мама же наоборот, понимая, что мне это помогает, не стала меня просить перестать с ним спать, но и поощрять не стала. Не могло же это вечно продолжаться. А то я стал бы большим парнем, а всё спал бы с этим мишкой.

— Вам же было восемь лет, да? Как и мне. В восемь лет можно, я думаю.

— Только вот не для моего отца. Для него парень должен с пелёнок справляться с трудностями жизни. Легко говорить об этом взрослому мужику, который уже и забыл, что такое быть ребёнком. Или же у него никогда и не было детства. Я не знаю. Никогда не спрашивал его об этом. Но просто так люди не бывают недовольными, что у кого-то счастливое детство. Слишком уж это было похоже на ревность.

— На что?

— Ну, ревность, это когда у кого-то есть что-то, чего нет у тебя, и тебе за это обидно. В этом нет ничего плохого. Плохо, когда ты идёшь на поводу у этого чувства.

— И что? Он требовал выкинуть мишку?

— Да. Но…

— Что?

— Не знаю, откуда во мне это было, но если на меня пытаться надавить, я буду лишь сильнее сопротивляться. Даже не сопротивляться, а делать что-то на зло. Противный характер был. Может быть, в отца. Поэтому он так бесился. Ведь я поступал с ним точно также, как он со мной.

— Это как?

— Вместо того, чтобы выбросить мишку, я на зло ему и всем стал с ним таскаться везде. Так то он просто лежал на шкафчике и всё. На ночь брал, утром клал на место. Иногда стирал. Он был как вторая подушка, чем игрушка, к которой я был сильно привязан. Но стоило папе только было один раз накричать на меня из-за такой мелочи, я просто никуда не ходил без него. Просто никуда.

— Даже на улицу с ним ходили?

— Даже в школу. Представляешь? Я его брал в школу с собой. Неприятным в этой истории стало как раз-таки то, как со мной обошлись в школе. Я всегда таскал мишку в рюкзаке. Знаешь ли, я всё-таки где-то глубоко в душе понимал, что таскаться с плюшевой игрушкой не очень хорошо. Тем более, что другие дети очень жестоки по отношению друг к другу. Поэтому я таскал с собой. Потому что и подумать не мог, что кому-то может взбрести в голову влезть в чужие вещи. Я до сих пор не знаю, кто придумал это. Но отойдя на перемене в туалет, вернувшись, я обнаружил, что мой портфель просто вывернули, вещи разбросали, а моего мишку пинали по полу. Забрать его просто так не удалось, их было больше, а я меньше и слабее каждого из них. Но когда я начал кричать, они просто взяли и утопили его в туалете для девочек. Типа для того, чтобы смеяться надо мной, что я в девчачьем туалете, если вдруг решу забрать его. Причём девочки из моего класса и утопили его. Иначе странно было бы, зайдя туда кто-нибудь из парней, потом смеющийся надо мной за это. Именно девочки утопили мишку прямо в унитазе. А когда прозвенел звонок, пока никого не было, я зашёл в туалет и достал его. Пришлось отмывать прямо там же, в одной из раковин. А потом нести к батарее, чтобы высушить.

— Это ужасно.

— Я знаю. Хуже было только то, что сделал с ним отец.

— Боюсь представить.

— Ты же понимаешь, что сделать всё это бесследно для учителя было невозможно. Когда меня слишком долго не было в классе, она задалась вопросом, что случилось. Плохо быть стукачом. Но ребёнком ты этого не понимаешь. С тобой обошлись плохо. Тебя начинают ругать. Тебе обидно. И ты не знаешь, что делать. Ты просто рассказываешь всё как есть. Когда жалуешься, ты ожидаешь, что взрослый тебя пожалеет, так ведь?

— Ну да.

— Но вместо этого учительница ничего не сделала. Просто продолжила вести урок, а я тем временем сел на место. Всё продолжилось как ни в чём не бывало. Но, ох, если бы всё так и осталось.

— А что случилось то?

— Что случилось, я узнал только по приходу домой. Оказывается, учительница, так бесцеремонно проигнорировавшая трагедию ребёнка, просто позвонила родителям. Когда отец узнал обо всём, что случилось в школе. Он просто подошёл ко мне и сказал, чтобы я дал ему медведя. Я отказался. Тогда он начал кричать на меня и требовать, чтобы я отдал этого медведя. Причём попутно оскорбляя меня и всячески обзывая мишку. В итоге он его просто вырвал у меня из рюкзака и…

— И что?!

— Сжёг его.

— Как это сжёг?

— А вот так. Просто сжёг его. Не кому-то отдал. Не ребятам в детском доме. Не выбросил. А сжёг. Кстати, у нас через дорогу был детским дом как раз. Не знаю, почему я его вспомнил. Но дети там были такие, которым всегда чего-то не хватало. Каждый рано или поздно станет сиротой. Лучше им стать ближе к старости. Очень плохо, когда им становишься, будучи ребёнком.

— Стойте, расскажите, я не поняла, как это сжёг мишку? Просто взял и сжёг? В огне?

— Да. Мы же жили не в квартире, а в собственном домике. В частном секторе. Как раз напротив одного из детских домов. Почему я о нём и вспомнил. Отец просто вышел во двор, разжёг огонь в металлической бочке и сжёг там. После чего сказал, что наконец-то избавился от этого медведя.

— Так и сказал?

— Да. Так и сказал. Слушай, скажи, этот белый дом твой?

— Да, мой, — воскликнула девочка. Наконец-то её печаль от услышанной истории сменилась радостью от возвращения домой.

— Пойдём. Я отведу тебя до подъезда, а дальше сама. Хорошо?

— Хорошо.

Отведя девочку к нужному подъезду, я попрощался с ней. В след она крикнула мне:

— Дяденька, всего хорошего Вам. Спасибо, что довели, — и скрылась за тяжёлой металлической дверью.

Я успел лишь улыбнуться ей вслед. А скупая мужская слеза сама подступила к глазам.