Дедсад. часть 2. подвал. кровать

ПОДВАЛ
     С виду кажется: всё как всегда…Так же, как всегда, но любое сравнение на пользу простейшей непредсказуемости, и это человека уличает во всезнайстве и подкалывает его за позу мудрости. День складывался так, что от него было что ожидать. Все метеорологические показатели были подобраны таким образом, что самочувствие запоминалось настроением, а оно подбрасывало ощущение не до конца прожитой молодости. Итак, мы опустили в себя второй завтрак и вышли с ним на прогулку. Я заметил, что шахматисту нравилось быть шахматистом, и он уже мог жить за счёт этого образа.
     С утра ему захотелось рассказать мне проснувшийся в памяти биографический факт, и я притворился слушать… Мы решили «загулять» это дело, в четыре ноги разминая ракушку крупного помола.
     Теперь все аллейки и даже тропинки озвучивали любое перемещение «пенсообразного» существа. Шахматист уже начал подтаскивать первые фразы и выбирать стиль, как тут я заметил летящую на «бреющем полёте» Светлану Андреевну.
     Она шла лоб в лоб, и мы посторонились, чтоб не дай бог… как две аэродромные вороны, не попасть ей в работающие двигатели. Поравнявшись, она включила «реверс» и произнесла:
     – Бушманский, можно тебя на минуточку?
     – Конечно, можно… – сказал я, и мы отошли от повисшего в самом себе шахматиста.
     – Пётр! Не мог бы ты проводить меня в подвал? – спросила она по секрету.
     – Мог бы… Просто проводить или с намёком?
     – Посмотрим! Я там уже была, но одной – не в кайф!
     – Интересно?
     – А то? Хоть покурим спокойно…
     – Я не курю! И никогда не курил! – произнёс я в заявительной форме.
     – Гестапо любит таких девственников, как ты, Бушманский. Уговорит тебя предать Родину – и ты закуришь! Кольцами! Не дрейфь – это я для красного словца!
     – Понятно… Эх, Светлана Андреевна, если бы ты знала, как я мечтал когда-то научиться курить кольцами!
     – Сама недавно научилась, у внучки, – сказала она, и мы подошли к десятиступенчатому спуску в учебную «аудиторию».
     Большой жизненный опыт подсказывал, что подобные помещения живут под гнётом заточённого в них барахла, которому отсрочили приговор к исполнению и позабыли. Каким-то образом это напоминало человеческое существование.
     – Здесь и свет есть, только осторожней… Справа, сразу за дверью включатель, – подсказывала Бушманскому Светлана Андреевна.
     И действительно, включатель и электрический свет обнаружились одновременно.
     – Вот так! – обрадовался я успеху – теперь знаю, где находится выключатель.
     – Где?
     – Потом покажу…
     – Как ты думаешь, нас никто не видел?
     – Видел – не видел, давай кури уже!
     – А ты не будешь? – удивилась Светлана Андреевна.
     – Я решил стать пассивным курильщиком.
     – Пётр, а за компанию? – сказала она и предложила сигарету.
     – Я за компанию уже стою головой в паутине. Светлана Андреевна, поджигайтесь уже!
     Дым пошёл из женщины красивый, а какой ещё может выходить дым из женщины? Несколько лучей, берущих своё начало на солнце, с интересом проникли в подвал через узкое застеклённое окошко и удостоверились, что вместе с дымом летает облако поблёскивающей пыли. Всё вместе вызвало у меня кашель, а курильщица продолжала набирать в себя порции и, манипулируя губами, запускать сиреневые бублики.
     – Так, хватит, я уже накурился. Пойду послушаю шахматиста, – сказал я.
     – Всё, ты не заводной какой-то! – упрекнула меня женщина-ингалятор.
     – Не пойму, чего ты так шифруешься? Взрослая ведь тётка.
     – Тётка? – переспросила она.
     – О, бог ты мой! Девушка! Конечно же, девушка! – вывернулся я.
     – Бушманский, ты чуть не ошибся во мне!
Мы вышли на свет божий, и кислород божий сразу же переметнулся к нам поближе.
     – Куда это все подевались? – вооружившись очками, спросила Светлана Андреевна. А достался этот вопрос природе, которая смогла меня тут же припрятать за стволом коренастой липы.
     – Бушманский, ты где? – покрутила своим очкастым «радаром» разрушительница здоровья и объявила миру, что я трус и сволочь. – Бушманский, хватит, выходи!
     В ответ я перестал дышать, и тут же эту функцию взяло на себя дерево. Получилось вполне органично и показательно с точки зрения единства мира и его взаимообусловленности. Надо было только мембрану листа приклеить на рот.
     Один из пролетавших мимо воробьёв невольно подтвердил это предположение.
     – Подождите, я сейчас помогу партизану, – сказал он коллегам. – Слышишь? Больше минуты она не выдержит, потерпи, уже на крыло становится…
     – Как это на крыло? Она что? Она кто? – зачирикал я ему вопросы.
     – Как кто? Похожа на человека, а по сути – муха! Всё, улетела, можешь выходить!
     – Спасибо! Ты смотри её не трогай, она же пока ещё тётка, а на муху, может быть, только учится?
     – Не переживай, на наш век насекомых хватит…
     – А на наш век… тёток!
     Стоило выйти на вид, и сразу попался на глаза, потом на другие глаза, «пенсоиды» принялись обставлять своими фигурами полуденное время, играющее с процветающим пространством.

КРОВАТЬ
     Послеобеденный сон – святое дело… «Девчонки» довели эту «нотную паузу» до деликатного посапывания и неистощаемых «исторических» разговоров. Запасы историй были неисчерпаемы, но если даже они имели свойство повторяться, то другое свойство имело свойство не замечать то самое свойство. Вот такой весёлый маразм, претендующий на способ мышления и стиль жизни современников-старожилов.
     «Пацаны» храпели без всяких церемоний, по какому-то праву или сложившемуся преимуществу пола и возраста. Таким образом, наши фонетические излияния приобрели черты симфонизма, и от их доказательств с двух сторон обили на старый манер двери. Звукоизоляция восторжествовала, и администрация привыкла.
     Всё было бы ничего, если бы не полковник, который на самом деле был генералом, но коллективное сознание, по ошибке разжаловав его, не стало заниматься восстановлением справедливости.
     «Полковник» не жаловался в министерство обороны и частенько говорил, как и я: «Один хер!»
     Как-будто мы с ним однополчане. Короче говоря, таких «херомантов», как мы, оказалось двое. Молва утверждала, что «санитаркой» в полку могла быть Светлана Андреевна, которая вообще-то плохо поддавалась хронологии и научному анализу и могла скрывать этот факт. Товарищ генерал, игравший для нас роль полковника, храпел, имитируя последние достижения наступательного оружия, направленного на парализацию психики противника. Поскольку противников у него не было, то вибрационное воздействие невольно распространялось и на всё соседствующее или прилегающее. Окружающая среда гибла или не спала вообще, прикидывалась случайными жертвами. Фамилию он носил длинную, противоречивую, звали же его Жорес Иванович.
     - Петя! – спросил он однажды. – А какой ты по отцу будешь?
     – Тимофеевич! Можешь и без отца, по одному мне, он не обидится…
     – А давай лучше будем по отцам?
     – Как хочешь.
     – И ещё, я думаю, мы не должны отрываться не только от своей страны, но и от событий в мире, поэтому предлагаю ввести политзанятия или политинформации. Ты за кого – за Сталина или за Ленина?
     – Я за «Спартак»! – чистосердечно ответил я, но, увидев его отпрянувшее лицо, добавил: – За Спартака!
     – Вон ты какой? А я уже смел подумать… Молодец! А Самолапов – подлец!
     – Да тут многие «молодцы-подлецы», если всю жизнь жили в условиях, требующих доказательств.
     – Но Самолапов Маринку клеит, по китайской гимнастике!
     – Клей есть, вот и клеит!
     – Тимофеич! Я и сам её хотел клеить, но этот подлец… Может, в морду ему дать? Слушай, он же должен свою жену клеить! Жену же свою клеить почётно и порядочно?
     – Да и хер с ним! У нас вон собственных девочек десять штук, одна Светлана Андреевна чего стоит? Красотка! Ей всего около семидесяти! Кстати, спрашивала аккуратно у меня, почему генерал важнее полковника? Я говорю: ты у Жореса Ивановича поинтересуйся воинскими чинами, я же учитель, что с меня толку?
     – Говоришь, хер с ним? Хер с ней, с этой Мариной!
     – Не понял, как это?
     – Так ты говоришь, интересовалась?
     – Подойди и потихоньку пригласи её в подвал, покурить…
     – Я бросил! Курить со старушкой в подвале – это очень сексуально!
     – А что ты хочешь? Сам-то? Потянешь?
     – Ну, Тимофеич, ты меня не знаешь, а потому злишь, но это хорошо. Надо показать тебе мои боевые кадры, около семидесяти? Ты что, издеваешься? Я – генерал действующий!
     «Девочки» запели Аллу Пугачёву, и Жорес Иванович покраснел, по его лицу стало видно, что песни Аллы Пугачёвой, как и образ жизни её предка Емельяна, поддакивали его нравам. Через некоторое время он переживания бросил и неожиданно заявил:
     – Всё! Покреститься надо! Гадом буду, покреститься не помешало бы… Уже.
     – Не говори так, а то гадом будешь, реально! Зачем тебе креститься? Вон у тебя и ордена есть, и медальки, и почёт, и уважение, и чин.
     – Знаешь, всё равно неравносильно…
     Зашёл мужик с телосложением больше халата и сказал, чтобы шли пить минеральную воду. Получив сигнал, «черепахи примчались к водопою» и впились в полиэтиленовые стаканчики.
     Вода подразумевала, что у всех примерно одни и те же болезни или их предпосылки, стало быть и обобщала всех нас по этому признаку. Обобщившись и почувствовав перспективы дальнейшего сосуществования, мы переползли в холл и попали на лекцию по фэншую. Как и все предыдущие лекции, всё закончилось распродажей какой-то фигни и пожертвованиями для неизвестных понятий. Я купил себе колокольчик только потому, что его стало жалко. Теперь я возлагаю на него особые надежды, связанные со своим духовным развитием. Наверняка он сможет научить меня таким вещам, которые раньше мне не приходили в голову. Так что моё пожертвование оказалось адресным.
     Потом дали всем волю, до обеда, но большинство проголосовало за телевизор и за полное доверие управлять пультом человеку с маленькой шахматной доской.
В это время Светлана Андреевна «покатила» Жореса Ивановича, скрепившись с ним вытянутой рукой, как мальчика, которого впервые поставили на ролики. И пока мы заглядывались на разные образы информации, она вернулась, и Жорес Иванович был уже надут табачным дымом, и это помогало ему почти не прикасаться ногами к полу.
     В руке у неё был один конец шпагатика, на другом конце – приближающийся к православию генерал, откликающийся на «полковника». Бросалось в глаза то, что каждый был по-своему счастлив и независим в одно и то же время.
     Забуревший коллектив оценил это «парное выступление» опытным взглядом, и женщины не оставили от своей подруги ни одного милосердного слова. До ключевого события оставалось всего ничего, и об этом «ничего» сообщил ничего из себя не представляющий человек женского пола с незапоминающейся фамилией.
Спать пошли, как заведено, по тому же признаку пола, и Жорес Иванович, избавившийся от романтического шпагатика, подлетев ко мне, спросил:
     – Ты вдовец?
     – Вдовец!
     – Это хорошо! – ответил он и возбуждённо залёг в казённую постель. И началось… Каждый получил из своей поисковой системы тот сон, который он заслуживает, или тот, на который он сегодня свободно вышел.
     Через несколько минут на стенах, у которых стояли кровати, по прямому распоряжению Морфея стали проявляться вполне пристойные сюжеты от представителей покорного ему поколения. Всё испортил генерал. Он сел и заорал на все горы:
     – Паша! Куда ты прёшь?! Не лезь туда! Левее! Левее, сука! – и упал лбом в пол, произнеся контуженным голосом: – Это не я! Это кровать! Она!
     – Ну, понятно, – согласился художник. – И если б ещё не танки? Так, товарищ генерал? Полковник!
     Жорес Иванович общими усилиями был возвращён в злополучную кровать и оттуда парировал:
     – Должен же среди вас кто-то Родину защищать!
     Таким образом храп в увертюре перешёл в открытую танковую атаку, но соскользнул в другую реальность и переполошил.
     Помимо нас, бездарных аккомпаниаторов дневного сна и его видений, постепенно подносило любопытный народ. Одной из первых сбежалась Светлана Андреевна, и, увидев её, Жорес Иванович надел, откуда ни возьмись, генеральский китель.
     – Как видишь, сражение проиграно, а население напугано, прости… – Потом он сказал в секретную трубку: – Игорь, немедленно приезжай или пришли машину!
     – Ничего, ты красавец! Ещё выиграешь! С такими солдатами?! Правильно я говорю, Бушманский? – улыбалась Светлана Андреевна.
     – С нами запросто, одним художественным свистом можно кого хочешь разбить! – согласился я.
     – Тимофеич абсолютно прав, – присоединился Самолапов и принялся искать «такую штуку», которую надевают поверх трусов.
     Время капнуло, и незаметно все куда-то рассосались, видно пошли искать себя. Примчалась машинка и унесла от нас полковника-генерала в стихию его замыслов. Да, пора было взрослеть, но взрослеть было уже некуда, а приняться молодеть и в голову никому не приходило, за исключением «пенстарсок», и то не всех.
     Так что день петлял не зря: что-то подсказывало, что генерал уехал репетировать реванш и осталось немного подождать, чтобы участвовать в параде победителя.
     На следующий день утром была каша – овсянка с семенами льна. Само утро тоже было кашей, созданное по простой технологии произвольного смешивания случайностей, смены настроений, пробуждения предчувствий и отрезвления ожиданий. Помимо всего этого попалось столько странных ингредиентов… особенно искривлённых воспоминаний, лиц и улиц, дат и бессмысленностей. Не обошлось и без оливкового масла и гигантской маслины – улыбающегося в свой конспиративный план Жореса Ивановича.
     В конце концов каша в качестве каши закончила существование в наших организмах, и мы, прописав в себя по тарелке клетчатки, прилипли к телевизору, чтобы посмотреть на своего президента: может, что-нибудь пообещает или даст, а может, на рыбалку пригласит? Что ему, жалко пригласить? Сказал бы:
     – Ребята, на рыбалку хотите? Ну, тогда я вас приглашаю! Когда время свободное появится, обязательно поедем!
     Страна сложилась так, что кроме него рассчитывать было не на кого, и поэтому старались все, а также советники, референты, визажисты, «осветители», телохранители и с другой стороны – враги со своими камарильями. Но наш был наш – по всей Конституции!
     Телевизор насыпал достаточное количество свидетельств о жизни страны и мире и о жизни страны в мире, вся просвещённая часть дедсада с удовлетворением констатировала то, что изменения в пределах нормы. Жить пока ещё можно…
     И всё же настоящее событие произошло. Сначала приехал автомобиль с сочной, целеустремлённой женщиной, которая, похоже, вся шла в гору. Лет она была сорока… тогда, когда «изюм» хорош в любом виде и в любом количестве. Она спросила у всех сразу:
     – А где Жорик?
     – Полковник? – догадался кто-то из телезрителей.
     – Генерал! – поправила она.
     – Генерал Жорик, может быть в подвале, с дамой, – сообщил художник.
     – Как это?
     – В поисках новых ощущений они там организовали курилку.
     На разговор вышел Берзень с Анной Павловной, женщиной-терапевтом.
     – Мадам! – сказал директор. – Готов ответить на любое ваше предложение. У вас здесь есть кто-то ваш?
     – А как же? Мне позвонил Игорь и сказал, что он тут не может спать, ему ваши кровати мешают получать изображение во сне. Я привезла ему кровать!
     – Кому?
     – Жорику!
     – И где кровать?
     – А где Жорик? Если он начнёт воевать, вы долго будете его искать. Особенно в казаков-разбойников. Лучше пусть во сне казакует, в пижаме.
     На поиски никого посылать не пришлось. Жорес Иванович шёл впереди, не пряча возбуждения лёгкой победы. Светлана Андреевна, превращённая в птицу, но уменьшенная в десять раз, вместе с одеждой, сидела на палке, которую он держал в руке. Палку с птицей он тут же передал Анне Павловне и сказал:
     – Пить не умеет! Видишь, в кого превратилась? И курить тоже, но всячески пристаёт, видно изголодала по гребле на каноэ.
     – Чик-чирик! – сказала Светлана Андреевна в своё оправдание, но это оказалось малоубедительно. Женщина-врач тут же унесла её к себе, понимая проблемы женского механизма. Скорее всего, будет кормить червячками и проростками, чтобы она быстрей отрезвела.
     – Жорик! – воскликнула мадам и, нахлынув на него, ловко поймала военные губы, которые, судя по всему, нужны ей были как символ.
     – А ты как здесь, красотка? Как муж? Как дети?
     – Нормально! Жорик, как я скучаю! Вот тебе кровать немецкую привезла, с пультом, моторчиками, матрасиком, который лучше бы на пол бросить… Жорик! Жорик!
     В это время к парадной двери подкатил корейский грузовичок с людьми и коробками.
     – Пусть сначала старую кровать разберут и вынесут в подвал, – решил Берзень.
     – Ну, тогда и я курить начну со Светланой Андреевной, – сказал Самолапов.
     – Не развращайся, ты женат! – сказали три женщины, сочувствующие супружеству.
     И люди понесли разобранные и ещё не собранные вещи туда-сюда. В итоге на кровать по фамилии «Tempur Flex» пошли смотреть, как на произведение искусства. Потом её запустили, и весь дедсад полез на неё за ощущением удовольствия, так что пришлось организовывать очередь. Сам Берзень нажимал на пульт и поднимал человеческие ноги, головы или переворачивал тела набок.
     Жорес Иванович наблюдал со стороны и наговаривал своей боевой подруге слова, которые были не для протокола, а для романтической повести.

     Основные испытания кровати начались тогда, когда к этому подступило своё время и объявили послеобеденный сон. Слух женской и мужской палаты, а также всей администрации ждал главного… Чуда! И оно произошло!
     Немного поизменяв позы, Жорес Иванович замолчал… забыв закрыть глаза. Самое интересное в том, что это не помешало ему спать. Целый час за этим чудом ходили наблюдать, потому что никому уже не было никакого дела до своего сна.
     Светлана Андреевна обрела прежнюю прыть и, съев котлету из свеклы, прослезилась… неизвестно от чего. Видно, женский механизм ещё давал сбои и течь, а так она даже похорошела и в конце концов ушла в сад, петь на расчёске. Наблюдения закончились по инициативе самого объекта наблюдения – он кашлянул и уверенно подытожил:
     – Оказывается, это не слухи: и с открытыми глазами спать можно.
     – Слава богу! – сказали ответственные за чистоту религиозной подоплёки. – Вменяем, ну и слава богу, Жорес Иванович!
     – Тимофеич, как же мне покреститься? Как это можно организовать, по просьбе воинов?
     – Что я, представитель Синода? Откуда я знаю? У женщин надо поспрашивать, они, грешницы, трусят больше, значит, норовят к нему поближе.
     Вечером приезжали дети, и мы их тоже водили смотреть на кровать. А мой Захар во всеуслышание спросил:
     – Отец, ты что, тоже хочешь такой драндулет? Так я тебе завтра могу его подогнать!
     И Жорес Иванович ушёл смотреть телевизор. Хорошо, что машину ему ещё не подогнали. А то брови выгнул!
     И всё же лучше всех досталось сторожу. Сторож был студент, и, мгновенно сообразив, что почём в управлении «Tempur Flex», он позвал к себе на ночь ассистента и одновременно стажёра сторожа – Ксению Ностальгишину.
     Совместное испытание – специально обученных людей и завораживающе вздымающейся кровати – прошло во всех существующих режимах. Следы испытаний, как и самих сторожей-испытателей, обнаружили вокруг и в самой кровати. Для чистоты эксперимента они являлись и явились голыми. Весь дедсад трагически осознал, что кровать лишилась девственности не от хозяина, а от каких-то самозванцев, даже не имевших ещё высшего образования.
     Аморалка висела в воздухе и ждала появления Жореса Ивановича, но Жорес Иванович смог бы остаться в неведеньи до понедельника, а то и дальше. Подвернулся случай, и он по чисто русской традиции принял приглашение отведать чисто русской природы и, слегка процедив бреднем чисто русскую речку, попить чисто русской водочки, да с чисто русской ушицей…
     Наступил понедельник, и всё было бы ничего, но пришёл он без Жореса Ивановича. Генерал получил увольнительную по случаю загостившей у него диареи. В полдень он позвонил Берзеню и передал эту информацию о своём затянувшемся поносе.
     Дедсад посочувствовал, вспомнили о своих поносах, а кое-кто даже позавидовал. Из чувства военной субординации, а также от греха подальше администрация обвязала кровать ленточкой, препятствующей её беспрепятственное посещение.
Продолжение следует. Следите за публикациями рассказа ДЕДСАД.