Эники-беники ели вареники

Каждому известно, что наша жизнь полна различного рода превратностей: неожиданностей (в основном почему-то неприятных), намёков (как правило, туманных), поступков окружающих (непостижимых здравому уму), ну, и из различных эмоциональных и звукоподражательных междометий, среди которых «Вот те на»! Господи, помилуй»! «Чёрт возьми»! «Во бля»! «Ах»! «Ох»! «Ух»! являются наиболее употребимыми и произносятся, как правило, с особым чувством.
   Вот и Николай Иванович Куров – глава администрации заштатного города Балобуева, - хотел было в субботу съездить на рыбалку с некоторыми своими м…м…м приближёнными, да и оттянуться там по полной. Ан, нет! Как мы увидим сейчас, в один момент все планы его переменились, и вместо приятного времяпровождения на пленэре среди избранного круга лиц, пришлось погрузиться в тяжкие раздумья и лишиться не только сна и аппетита, но и всякого душевного равновесия.
   Ещё утром он с удовольствием перевернул лист перекидного календаря на столе в своём рабочем кабинете, чтобы констатировать неоспоримый факт, что сегодня пятница - его любимый день недели. Это значило, что уже сегодня вечером можно будет хорошенько расслабиться, а уж завтра, завтра…  Одним словом Николай Иванович пребывал в прекрасном настроении и так благодушествовал почти до конца рабочего дня, пока вдруг (всегда это - «вдруг») не зазвонил телефон.
   - Возьмите трубку, Николай Иванович, Верхневодск на проводе, - почему-то почти шёпотом сообщила ему секретарша Ирина.
   -«Фу ты, чёрт! Во бля, этого ещё не хватало»! – недовольно подумал Куров и снял трубку.
   - Здравствуйте, уважаемый Николай Иванович, - пропел ему нежный женский голос.
   - Здравствуйте, здравствуйте, - охотно ответил сразу растаявший было Николай Иванович.
   - Вас беспокоят из следственного комитета, майор юстиции Кошкина Алла Борисовна, - представилась собеседница.
   - О…о…очень приятно, - кое-как промямлил Куров, хотя никакого ощущения приятности, естественно, не было и в помине.
   - Мы тут посоветовались и решили не вызывать вас повесткой, а предложить вам заглянуть к нам, в следственный комитет, в любое время, как вам будет удобно. Желательно на следующей неделе. Как вы на это смотрите?
   - Я? Ну… конечно, но…
   - Поверьте – такова процедура, - доверительно замурлыкала Кошкина. - Нам необходимо задать вам ряд уточняющих вопросов. В то же время я рада вам сообщить, что ввиду исключительности ситуации нашим руководством принято решение не выходить с ходатайством о заключении вас под стражу до суда. А это большой бонус вам. Вы понимаете?
   - По…по… извините, но я бы… всё-таки… позвольте, - выдавил из себя совершенно нелепую фразу обалдевший от такой перспективы Николай Иванович.
   Но майор юстиции Кошкина, похоже, не обратила на это никакого внимания.
   - Итак, договорились, - бодро закончила она. – С нетерпением ждём вас на следующей неделе у нас в Верхневодске. До свидания!
   - До…до… - только и смог выдавить из себя Николай Иванович. Ещё минуту назад всё было так хорошо, и вот…  В одно мгновенье мир стал другим: чужим и непо- нятным. Даже звуки и запахи стали другими. Мягкий предвечерний свет, лившийся в окна, вдруг потерял свой тёплый оттенок и сделался серым. Да, что там свет- цвет, звуки, запахи – вся жизнь потеряла смысл и очертания.

   Ну, что же, понять состояние бедного Николая Ивановича несложно: подобные сообщения из правоохранительных органов вряд ли кого сумеют развеселить. Положа руку на сердце, признаемся, что такое никому бы не пришлось по душе, даже самому непричастному из непричастных. У нас ведь звонок даже из какого-нибудь Горэнерго или ЖКХ вызывает нервный озноб у обывателя. Ибо все очень хорошо выучены и по- нимают, что все эти конторы таят в себе скрытую угрозу для населения и ждать чего-либо хорошего и позитивного от них – пустая затея.
    Наконец окаменелость сошла с Николая Ивановича, и он положил надрывающуюся гудками трубку на телефонный аппарат. «Так, стоп, - сказал он сам себе. – Надо успокоиться и поразмыслить, что к чему. Откуда это ещё на мою голову? Что она мне там намяукала, эта майор Кошкина? Что меня под стражу пока не возьмут? Пока!!! Здрасте, успокоила! Да… положеньице... Нет, надо с кем-то посоветоваться. А с кем? С судьёй? Нет, не то. Схватится за голову, потом за сердце, и уйдёт на больничный только его и видели. Прокурор? Ещё хуже. Начнёт мне тут статьями да параграфами разными сыпать, а путём, как всегда, ничего не скажет. Своего юриста призвать, с администрации? Галину? Так ведь она дура, дура самая настоящая и есть. Да ещё разнесёт по всему городу... Постой! А вот Абезгауз… он хотя и коммерсант, но ведь еврей, а евреи…   евреи все юристы».
    Несколько воодушевившись, Николай Иванович набрал номер и через четверть часа Иосиф Исаакович Абезгауз был у него в кабинете.
   - Так, - изрёк он задумчиво, выслушав сбивчивый рассказ Курова, - а с чего это вы взяли, что звонок был из следственного комитета?
   - Ну, как же! Она же мне и сказала, эта… Кошкина.
   - А вы из администрации президента не ждёте случайно никаких телефонных сообщений? – не удержался и съязвил Абезгауз. – Сказать ведь можно всё что угодно.
    - Точно! – вскричал Куров. -  Ирина, - обратился он по внутренней связи. – А ну-ка, подскажи мне номер, с которого полчаса назад звонили с Верхневодска. …Так, записываю. Счас мы это проясним… кто это мне тут, - и Николай Иванович бодро набрал продиктованный секретаршей номер.
   - Следственный комитет, - безучастно ответила трубка.
   - К-а-ак сл…  А можно майора Кошкину… Аллу… Б-борисовну, - запинаясь проле- петал Куров.
   - У нас всё можно, - соединяю.
   - Кошкина слушает, - сладкоголосо пропела майор юстиции.
   - Это я… извините, Куров. Вы мне тут звонили недавно…
   - Да, конечно. А что случилось, Николай Иванович?
   - Нет, ничего. Я просто э-э-э спросить… можно я к вам не с утра, а после обеда приеду?
   - Да Бога ради, Николай Иванович! Как вам будет угодно.
   - Сп…асибо.
   - Не за что. Всего доброго, - и Кошкина отключилась.
   Абезгауз, который во время этого разговора подавал Курову какие-то знаки, поднялся и заходил по кабинету.
   -  Николай Иваныч, скажите мне, зачем вы позвали эту Кошкину к телефону, когда было и без того ясно, что звонок был из комитета? А ежели уж затеяли с ней разговор, почему не спросили, а в чём, собственно, дело?
   - Ты ещё тут, Ёся, будешь меня учить! – раздражённо вскричал Николай Иванович. - Ну, растерялся, сопрел… Сам не знаю, чего на меня нашло. Провались оно всё пропадом!
   Он закурил и обессилено откинулся в кресле.
   - Ну, что ты мне теперь посоветуешь, еврейская твоя душа?
   Абезгауз, который отошёл к раскрытому окну, дабы не вдыхать зловредный табач- ный дым, подумал, потеребил зачем-то штору и, наконец, изрёк:
   - В любом случае необходимо сначала выяснить степень грозящей опасности, а уж потом или выстраивать защиту или смазывать пятки.
   - «Смазывать пятки!» - передразнил его Куров. – Куда это я их «смажу», скажи на милость? В какую сторону? Это таким, как ты хорошо – только начинают брать за жабры, а он – фьють хвостом - и мигом на землю свою обетованную. А там примут с распростёртыми, стоит лишь всплакнуть, мол, угнетали всячески на месте прежнего жительства антисемиты проклятые.
   - Эх, если б было всё так просто, - потёр лысину Абезгауз. - Так ведь нет. Это только тут мы такими умниками кажемся, а там, когда все вместе соберёмся  получается, что всё наоборот. А многие к тому же и обрусеть успели со всеми последствиями.
   - Обрусеть, онемечиться — это вам раз плюнуть. А вот оевреиться, небось, ещё никому ни немцам, ни русским не удалось. Так, что: давай не юли, а говори, что делать.
   - О, зохен вэй, - вдруг вскричал Ёся и так звонко хлопнул себя по лысине, что Николай Иванович посмотрел на него даже с некоторым испугом. – Как же мне это раньше в голову не пришло! У вас же в облпрокуратуре хороший знакомый, если мне не изменяет память, Сергей Сергеич, кажется. Он то уж точно должен знать, как-никак зам облпрокурора.
   - А, что, пожалуй, только ведь конторы-то разные – вдруг он не в курсАх,- оживился и сразу же засомневался и сник Куров.
   - Эти структуры разные, зато тесно взаимодействуют даже на почве взаимной ненависти. Так что звоните и не сомневайтесь, - успокоил его Абезгауз. – Пос- тавьте только на громкую связь, чтобы мне было хорошо слышно.
   - Подожди, не гони…  Дай хоть отдышусь немного. Фу-у ты… Ведь только что всё так хорошо было – и на тебе. И жить не хочется и умирать противно.
   - Отчего же противно? – невинно поинтересовался Абезгауз.
   - А оттого, что и упокоится с миром не дадут, не позволят. Начнут ведь патологоанатомы, эти черти, ковыряться, выискивать следы возможного отравления, что ли? Или хер знает чего они там ищут… Формалинам могут запросто накачать бесчувственное тело - только моргни. А процедура? Без неё ведь у нас никуда! Ни-ни! От этих установленных, бог знает кем, мероприятий, на чужих похоронах и то не по себе делается, а на своих-то тут уж и подавно. Да ещё возьмут тебя да…
   - Я вас умоляю! – замахал руками Абезгауз. – Николай Иванович, что за намёки! Конечно, в той или иной степени, все мы являемся заложниками ситуации под назва-
нием «жизнь», но …
   - Никаких «но», - решительно прервал его Куров. – Всё остальное – бред сивой кобылы.
   После этого они замолчали: один задумчиво не переставая курил, а другой то и дело пил воду из графина так, что Николай Иванович посмотрел на него даже с некоторым подозрением. 
  - Так звоните же, чего тянуть, - наконец прервал молчание Абезгауз.
  - Да, пожалуй, - неуверенно ответил Николай Иванович и, как человек берущий в руки холодную лягушку, взял телефон и набрал номер. – Сергей Сергеевич? – осведомился он невыносимо паточным голосом. – Куров беспокоит, балобуевский городничий, так сказать.
   - Вот именно – «так сказать», - ответил недовольный начальственный баритон, - ну и что ты мне скажешь?
   - Да вот тут… мне из следственного… комитета звонили…
   - И только-то? – язвительно прервал прервал его собеседник. – Что-то милостиво они к тебе отнеслись. Я, признаться, был почти уверен, что они тебя сразу в кандалы закуют.
   - Как в кан…далы за…ку… ку…куют? – сразу пересохло в горле у Николая Ивановича.
   - Судья тебе прокукует, вопрос только сколько раз, - в голосе Сергея Сергеевича почувствовалось некоторое сочувствие. – Эх, Николай Иваныч, Николай Иваныч, не советовал бы я тебе дёргать судьбу за ***.
   - Как за ху…ху…  Да, что происходит в конце концов!!! - вскричал вне себя Куров. – За что они меня!?
   - Вот тебе на! Он ещё удивляется. А чего ты, интересно, ожидал? Что тебя похвалят что ль? Одобрят? В пример поставят? Что ж, не исключено, но, поверь, для тебя это будет крайне чревато по своим последствиям.
   - Сергей Сергеич, отец родной, - взмолился вконец обескураженный Куров, - да скажи ты мне, намекни хоть чего они от меня хотят?
   - Ты давай мне тут без фамильярностей, - посуровел Сергей Сергеевич. – И все эти стенания твои слышать довольно странно. Сам взял, да и написал явку с повинной, а теперь, вероятно, опомнился и решил сделать вид, что не при делах.
   - Я!? – вскочил, как ужаленный «балобуевский городничий». – Да я… я…
   - Ну, всё – хватит мне тут концерт устраивать. Заварил кашу – сам её и расхлёбывай. А мне пока больше не звони.
   - Да не писал я никакой явки!!! – завопил было в исступлении Николай Ивано- вич, но в ответ услышал лишь гудки отбоя. – Ты слышал, Ёсь, слышал? – расслаб- ленным голосом обратился он к Абезгаузу. – Ну и как это понять? Что это вообще за бред?
   - Чего же тут непонятного? – усмехнулся Ёся. – Кто-то решил пошутить и послал какую-то бумагу от вашего имени в следственный комитет. Вот и всё.
   - Вот и всё!? – взревел Куров и вскочил из-за стола. – А то, что меня сейчас едва удар не хватил – это как!? Где вы этого писаку прячете!? Р-р-растопчу! Всех в асфальт закатаю!
   - Я – то здесь при чём? – не на шутку перепугался Абезгауз. – Я всё время тут, с вами, у вас на глазах…
   - «На глазах», - передразнил его Куров, - а думаешь я не знаю, что за глаза вы меня Троекуровым окрестили? Анекдоты сочиняете!
   - Так это из уважения поверьте, Николай Иваныч, а анекдоты… ну, что поделаешь – народное творчество. Однако, тоже своего рода проявление всенародной призна- тельности.
   - Ладно, - немного поостыв, сказал Куров. – в понедельник поеду к следачке этой, Кошкиной. Может она мне намекнёт, кто эту подлянку написал. А ты у меня смотри – никому ни слова.
   - Могила, - совершенно искренне пообещал Ёся.
   Промучившись три дня в тягостных размышлениях, то впадая в бездну уныния, то подбадривая себя и опять взлетая ввысь, Николай Иванович едва дождался понедельника, и не «после обеда», как обещал, а с самого утра был уже в кабинете у майора юстиции Кошкиной. Его там и в самом деле приняли с распростёртыми объятиями, ну просто не знали куда поудобней усадить, чаем или кофием напоить, вслух восхищались его гражданским мужеством и высоким уровнем ответственности. К немалому и неприятному удивлению Николая Ивановича, подтянулись люди и из других кабинетов так, что стало душно и тесно. Все смотрели на него, как на чуду-юду какую, но ласково, а Кошкина, похоже, даже с вожделением. Но всё это приподнятое настроение следственной братии мгновенно померкло, как только Николай Иванович с негодованием отверг мнимую явку с повинной, которую ему любезно предоставили по его просьбе «посмотреть, может чего и забыл». Как бы то ни было, недоразумение выяснилось, и Николая Ивановича нехотя отпустили восвояси. А майор юстиции Кошкина на прощание (вот змея!) выразила надежду на скорую встречу в ближайшем обозримом будущем.
   На самом выезде из Верхневодска Куров велел остановиться и послал своего водителя Кольку Пыркова купить водки и какой-нибудь закуски (Николай Иванович в этом плане был прост и непривередлив), а сам стал размышлять о предъявленном ему документе, составленном, по всей видимости, осведомлённым и умным анонимом. «Лжеявка» была на восьми листах машинописного текста, так что во время «ознако- мления» Курову пришлось попотеть и поёрзать. Но самое поразительное заключалось в том, что на этих восьми листках уложилась вся сознательная жизнь Николая Ивановича вплоть до интимных подробностей, причём в числе многих указаны и такие его «проделки», о которых он и сам думать забыл. Это одновременно и увлекало, и настораживало,  и страшило до такой степени, что к концу чтения этих, якобы своих, признательных показаний, он, холодея в душе, начал уже всерьёз сомне- ваться – а не он ли уж сам, находясь, конечно, в нездоровом состоянии и  помра- чённом рассудке, взял, да и написал подобное.
   «Но кто же мог всё это знать, кроме меня самого? – в который раз он задавал себе один и тот же вполне резонный вопрос. – Кто? Кто этот гад (или гадина), которая так осведомлена обо всём, а следовательно находится где-то… совсем рядом, а значит в любой момент может ужалить».
   Николай Иванович достал блокнот и записал, мучительно морща лоб, фамилии «подозреваемых». Получился список из восьми человек. «Многовато», - решил он и вычеркнул из списка зятя Юрия и шурина Володю. Потом, спохватившись, вычеркнул неизвестно каким образом затесавшегося в список покойного Егора Ильича – бывшего директора промкомбината. Остальных пятерых распределил по алфавиту и стал гадать. Но что бы конкретно уличить кого-нибудь из этих пяти ничего не приходило в голову. «И этот мог, и тот способен, - рассуждал Николай Иванович, - а этот многое знал, но ведь не всё. Да… чёрт их разберёт!» Тут он вспомнил детскую считалку, услышанную недавно от своей маленькой внучки. «Эники-беники, - начал он, тыкая толстым указательным пальцем поочерёдно в каждую фамилию из списка, - ели вареники, эники-беники – клац!» «Клацнуло» на начальнике милиции Голубеве. «Ах, ты… - Куров с досады стукнул себя кулаком по колену. – Всегда этот Лёня был у меня на подозрении. Чуяло моё сердце. И вот просмотрел… просмотрел. Растяпа! Дурак! – начал он сокрушаться и корить себя. – А может неправильно сосчитал? – вдруг мелькнула мысль. – А что, если надо считать не «эники-беники», а «эники И беники»? Пересчитал по-новому. В этот раз вышел Веня Чурбанов – известный на весь город скандалист, алкоголик и эпатажный газетчик, иногда тискавший свои разоблачительные статейки в основном в «жёлтой» региональной прессе. «А что, в самом деле, похоже, что этот гадёныш вертлявый расстарался, - по давней привычке нервно покусывая губы, размышлял Николай Иванович. – И слог подлый его. Точно его… Да у нас, если подумать, больше и некому, чтобы так всё гладко вывернуть» …
   Тут вернулся с выпивкой и закуской Колька и прервал ход тягостных сомнений, обуревающих его шефа.
   - Ты чего как долго? - недовольно спросил Куров, откупоривая бутылку
   - Да народу тьма тьмущая, я уж и так почти без очереди пролез. И откуда, Николай Иванович, столько денег у людей?
   - У них всё есть, - наливая себе в крышку из-под термоса водки, ответил Куров, - да только ноют все, а работать не хотят. Ты, давай, трогай полегоньку.
   Через некоторое время от выпитого ему помягчело и Колька, заметив это, начал свою пустопорожнюю болтовню, как он обычно делал в пути, чтобы развеять скуку.
  - А что, Николай Иванович, вот эти учёные – говна мочёные, чего только не напридумывали, а вот, например, чтобы сигареты изобрести полезные для здоровья или водку, чтобы цирроз печени излечивала – на это у них кишка тонка.
   - Это, Колька, вредительство, - авторитетно заявил Куров и закурил. – Ведь действительно: чёрта могут сделать, а это – нет.
   - Вот и я говорю, - воодушевился Колька. – Или взяли моду всем внушать, что не только вино и курево вредят здоровью, но и мясо, и молоко – вредно, а вот какая-нибудь свекла с соком морковным по-ихнему – в самый раз. Зато жизнь до ста лет сулят, а то и боле.
   - А на хера тебе, Коля, такая жизнь. Тут с тоски, пожалуй, ещё раньше, чем положено скопытишься.
   - Вот и я говорю, - продолжал исходить словесным поносом Колька, но Николай Иванович уже не слушал его, а опять ушёл с головой в свои расчёты.
   «Эники и беники… да, бля… такие вот вареники, - вяло прокручивал он в своей голове уже слегка отяжелевшей от выпитого. – Чего мне эта сука Кошкина напосле- док сказала? Что, мол, до скорой встречи… типа так. Раскручивать что ль возь- мутся? Капканы начнут ставить, в силки загонять. С них станет…  Ах, ты паскуда, Веня… чего натворил. А это ведь уже не шуточки, не просто ужимки его дьяволь- ские… тут серьёзно может статься. Эники-беники…  А может и не Веня это… А кто же тогда? Да нет - он! Он! Больше некому. Но откуда он всю подноготную про меня выведал? Уму непостижимо – как будто рядом стоял! Не черти же ему донесли. Это уж слишком…  Даже для Вени - слишком. Но должен же быть у него информатор и притом, по всей видимости, грамотный подлец».
   Измученный сомнениями Николай Иванович плеснул себе ещё в алюминиевую крышку, тяжело вздохнул и выпил. А тем временем «информатор» и «грамотный подлец» сидел рядом с ним, зубоскалил и весело крутил баранку.