Люди как боги

     Чтобы разглядеть и познать истину, нужен не только зоркий глаз, научная и иная пытливость, находчивость и т.п., нужна способность к величайшему самоотречению. Не в обычном смысле, когда человек готов жить в неустроенном быте, холоде, испытывать голод, выносить оскорбления и унижения. Для такого самоотречения нужно внутренне изменить то, что считается основой существования человека разумного, его разум, всю ту его готовую определенность, через призму которой все привыкли видеть всё. Нужно быть готовым к тому, чтобы почувствовать как всё, на что направлен  разум, становится текущим, подвижным, а формы вещей не заданы в вечном законе. Их можно и нужно сиюминутно создавать не кому-то, а тебе самому.

    Человеческая мысль тысячелетиями неустанно работала над тем, чтобы определить и зафиксировать вечное, как всегда себе равное, неизменное, неподвижное. И вот теперь наша задача, быть может, и невыполнимая, выкорчевать из разума всё это квазивечное, квазизакономерное, а в действительности костное, неживое, мертвое. Но, чтобы решиться на это, человеку предстоит испытать то ужасное чувство оставленности, которое однажды, неожиданно посетило А.С.Пушкина:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

     Преодолевая подобное состояние души, идя сквозь тьму многочисленных заблуждений, человек предоставлен только самому себе, когда ему кажется, что ничего прежнего уже нет. Даже Бога еще нет. Один Дух Святой на Земле творит над всем бывшим всёпоглощающий катарсис. И только пройдя через такое очищение и обновление своего разума,  открыв единственный путь к истине, люди станут как боги - научатся творить из хаоса всё: и материю, и формы, и даже вечные законы. 

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…