Живописный антураж

                Живописный антураж.

    Две картины висели на противоположных стенах девятиметровой комнатенки в деревянном доме.
Слева от окна помещалось главное творение великого Карла Брюллова «Последний  день Помпеи».

   Конечно, это была всего лишь хорошая репродукция, заключенная в резную раму,  покрытую бронзовой краской.
Ужасное и прекрасное не слились, но противостояли на этом полотне.
Огонь, дым, пепел - с одной стороны. С другой - друзья, влюбленные, матери и дети, старик, несомый сыновьями.
Рушатся здания, падают статуи, которые представали детскому сознанию жуткими   полуживыми подобиями людей.
   Несчастный художник, в образе которого живописец запечатлел себя, в страхе едва   не сливается с толпой.  Вернее, не с толпой, а с народом, поскольку толпа давит,  а народ избавляет.
Да и художник, по правде сказать, всегда по-своему счастлив, несмотря ни на что.

  Справа же от окна, напротив двери, над моей детской кроваткой висел зеленый   холст, словно разрезанный вдоль какой-то светлой полосой.
Куда же вела эта водная тропинка, которую так не хочется называть рвом, канавой,   траншеей?

   Скорее всего, это был ручеек, но уж слишком прямым было его русло.
Меж тем в прозрачной воде могло бы отразиться багровое пламя Везувия,   извергавшееся совсем рядом, на дощатой переборке, отделяющей комнату от  коммунальной кухни, на которой порою тоже пылали вулканические страсти.

   Отец, сорок лет протрудившийся токарем на заводе, понемногу рисовал.  Живописал он цветными карандашами то «Трех богатырей» кисти Васнецова, то  иллюстрацию к «Витязю в тигровой шкуре» пера великого Шота Руставели, то еще   что-нибудь достойное воспроизводства на картоне.

    Удивительно то, что ныне уже покойный отец увеличивал композиции с папиросных  пачек и спичечных коробков.  Глядя на родителя, увлекся рисованием и я, применяя  карандаш, уголь, тушь.
   Краски не давались.  Даже представить себя живописцем я не мог.  Мир отчего-то  был в моем представлении черно-белым.
Мир же был  многолик и разноцветен.

                Сергей  Жуков. 1997.