Отчий край - Карелия

    

Кто ты, Карелия –

Мать или мачеха?

Долго живу – не пойму.

Тайна такая в душе твоей прячется –

Непостижимо уму…

    Сто лет нашей республике. Круглая цифра. Думаю о  юбилее, и перед глазами - столетние (стогодовые – как говорят в Заонежье) бревна в стенах отцовского дома в заонежской деревне Типиницы. Наш дом, Куриковский, да еще такой же, Кузнецовых, сработанные кошелем, когда все хозяйство – под одной пологой крышей, с большим въездом прямо на сарай – до войны, как два брата-близнеца, стояли в центре деревни, по обе стороны от главной дороги. Около церкви. Сейчас на месте Кузнецовского - одноэтажный двухквартирный (бывший совхозный). А наш дом дед, Михаил Николаевич, начал перестраивать, но не довел дело до конца – ушел на войну и не вернулся. Умер в госпитале от полученных ран… Семье оставалось ютиться по чужим дворам. Мыкались, пока не вернулся с военной службы в сентябре 1945 года единственный в семье мужчина – мой будущий отец, Николай Михайлович Куриков. И собрали тогда дом всем миром, по бревнышку, из того, что осталось…

   Мне кажется, что и сейчас, через многие годы, эти старые бревна держат в себе все тепло русской души …

На развалинах русской печи
Мы построили новый камин.
Старый дом подарил нам свечи -
В благодарность, что вновь не один,
Что теперь он опять при деле,
Что большая семья - жива,
Что окошки его одели -
Все - в старинные кружева.

Тополя разрослись, сутулясь
И забор кое-где дыряв...
Но родная деревня, что с улицу,
Приняла нас, душой обняв.
Отчий дом! Мы к тебе вернулись!
Жаль - родителей с нами нет...
Есть Любовь, и Надежда, и Вера.
Есть фамилии добрый свет!

    Это стихотворение пришло ко мне там, в Типиницах… Как и многие другие, одно за одним…Как будто ждали меня …

В Типиницах я родилась. Весь наш род – заонежский, начало берет в семнадцатом веке. Мои предки работали на земле,и, как большинство крестьян в Заонежье,  жили зажиточно. Первым интеллигентом в роду ( в начале двадцатого века) стал дед (по папиной линии) – Куриков Михаил Николаевич, он был начальником почты. Он сумел дать образование сыну, и во многом поэтому мы оказались сейчас в городе… В свое время в города от перегибов в колхозной жизни бежали многие деревенские жители. Но не мои родители. Они просто оказались в нужное время в нужном месте. Удивительно, но после тяжелой, разрушительной войны стране требовались не только строители – восстанавливать разрушенное хозяйство, но и учителя - чтоб детей поднимали, учили их и воспитывали. Был такой «учительский призыв», по которому учителей из армии досрочно демобилизовали «на гражданку». Мой отец, закончивший до войны педучилище, вернулся в Типиницы и был назначен директором семилетки (еще и сейчас в деревне живут его ученики…) Педагогический институт заканчивал заочно. Через некоторое время молодого перспективного директора перевели заведующим Великогубским РОНО ( и семья переехала в Великую Губу).Потом началась административная реформа, районы укрупнялись, и мы вообще уехали из Заонежья – в старинное карельское село Ведлозеро, где отцу предстояло возглавить большую среднюю школу. Административная реформа и здесь нас «достала» - через три с небольшим года опять «слили» районы, папу назначили заведующим Пряжинским РОНО. Не прошло и года – затребовали в Прионежье. В Прионежском райисполкоме он работал заведующим РОНО, позже - заместителем председателя райисполкома…

  А в Петрозаводске его помнят как сотрудника Института усовершенствования учителей, как заслуженного учителя Карельской АССР - первого директора новой, самой крупной тогда 39-й школы. Он сам ее достраивал, сам принимал учащихся на учебу и учителей на работу, сажал вместе с ними деревца на пришкольном участке… Преподавал историю, а если надо было - замещал любого заболевшего преподавателя уроком пения, брал в руки баян…Он давал дорогу новым интересным традициям…

   После потери родителей (а они ушли из жизни почти одновременно, с разницей в полтора года) в городе меня держала только работа. Все отпуска с семьей стала проводить в деревне, а, выйдя на пенсию, вместе с мужем уезжали туда с ранней весны и жили до поздней осени. Как многие бывшие деревенские…

   Из воспоминаний детства у меня осталось много заонежских словечек, ласковых, таких, как кОсынька, но и одно злое слово: мачеха. В нем соединились все отрицательные характеристики, которые можно применить к женщине, по обязанности, без любви воспитывающей детей мужа. Все, наверное, помнят мачеху из сказки про Золушку…Мачеха была у папы – его мама умерла в родах. Родившуюся сестренку удочерили и увезли дальние родственники, но у отца на руках оставались еще трое малолетних детей. Пришлось ему жениться вновь…И взял он за себя женщину с двумя дочками… Так вот, когда папа уезжал в командировку, мачеха вечерами уходила «на беседу», оставляла на ужин две-три вареных картофелины. Дети забирались на печку, где потеплее, и там делили эту картошку на всех пятерых…

  Отсюда и строчка в стихотворении: кто ты, Карелия, мать или мачеха?

  Этот вопрос подспудно жил во мне давно…

  Про трудности жизни родители не распространялись. В сельской местности (в Типиницах, Великой Губе, в Ведлозере и даже в Пряже) – наша семья держала корову, кур, кроликов, откармливали поросенка. При переезде в город подсобное хозяйство пришлось ликвидировать. Жили на две зарплаты. Не шиковали, но трех-пяти рублей до получки всегда не хватало. Помню, мама посылала кого-нибудь из нас к старушке-пенсионерке, в нашем же подъезде, занять денег до зарплаты. Учась в старших классах школы, мы помогали маме подрабатывать в поликлинике, где она была сестрой-хозяйкой – вечерами мыли кабинеты. Многодетную семью не оставляла без
внимания и школа (№ 25) – в девятом-десятом классах старшая сестра, Вера, работала лаборантом в кабинете химии.

   Конечно, хотелось нам, девочкам, лишний раз покрасоваться в новом наряде на школьном вечере, как некоторым модницам в классе, - но что поделаешь? Бабушка, бывало, успокаивала: «Вы и так красивые!..»(Бабушка почти до 90 лет жила с нами. Пенсию получала 16 рублей - за мужа-кормильца).

  Честно говоря, мы и не знали особенно богатых семей. При советской власти так или почти так жили все наши знакомые и родственники – кто получше, кто похуже. Помогали друг другу, кто как мог. После окончания средней школы мы – все четыре сестры – получили высшее образование в карельских вузах. Помогало государство – учили бесплатно, даже стипендию получали, бывало, что и повышенную. И работали здесь же, в Карелии – врач, два учителя и журналист.

   У нас сложились хорошие, дружные семьи...Если бы Карелия была для нас мачехой – остались бы мы здесь жить и работать или уехали бы искать счастья в других краях? Думаю, все равно бы не уехали – ведь здесь наш отчий дом… А места какие красивые – поискать!

  Я скучаю по сирени, что озябла под окном
  Там, в глуши родной деревни,
  где стоит еще наш дом.
  Куст сиреневой сирени
  Папа маме подарил
  В долгожданный день весенний -
  Перед свадьбой посадил.
  И прошло уже полвека…
  Нет родителей моих.
  Как родного человека,
  Я сирень спешу укрыть
  От нечаянных морозов
  По весне, от холодов,
  Чтобы радовал нам взоры,
  Чтобы был наш куст здоров.
  Я приеду к Первомаю…
  И к сирени прибегу,
  Чтоб спросить, как зимовала
  Без меня, кругом в снегу…
  Я обрежу осторожно все,
  Что больше не живет…
  И вздохнет сирень свободно.
  И задышит. Зацветет!

… Мы сделали ремонт в доме и живем в деревне, вникая во все текущие проблемы земляков, начиная от поисков быка для осеменения единственной на деревню коровы и заканчивая общественным контролем над ходом работ по реконструкции церкви, перевезенной сюда по бревнышку из опустевшей деревни - Усть-Яндомы. У нас была своя церковь, Варваринская, самая высокая в Заонежье, я вижу ее на старых фотографиях, - была да сгорела. А место, где она стояла – вот оно, за моими окошками…И мы всей деревней рады помочь реставраторам, даже просто напоив их чаем в минуты отдыха. Какая же деревня без церкви?

   …Я люблю погожим летним днем лежать в гамаке, под березами, сквозь зеленую листву разглядывая причудливые облачка на небе… Гамак (старый, еще мамин) легонько покачивает меня, усыпляя…За забором, в окружении ягодных кустов меня трудно заметить с дороги, по которой нет-нет, да и пройдет кто-нибудь… Я все замечаю, слышу разговоры… И приходят еще строчки:

   Последнюю горсть припозднившихся ягод
   Отдал мне смородины куст, загрустив…
   Последнее лето, последняя радость…
   И куст очень старый, хоть как посмотри…
   Да, лето уходит. Так громко уходит,
   Грозою и ливнями нас оглушив.
   А мы не боимся: и грозы, и ливни,
   Да с летним теплом - как они хороши!
   Вот так же, как гром, я хочу расшуметься,
   Нарушить однажды течение дня
   И праздник придумать, оттуда, из детства,
   В родной деревушке, где все мне – родня.
   Последняя горсть припозднившихся ягод…
   Поспел урожай – знай варенье вари,
   Зови ребятишек, друзей и соседа!
   Гуляем - до самой осенней зари!


  …Вернусь к первому стихотворению - «Кто ты, Карелия, мать или мачеха?..»:
 у него есть продолжение и, думаю, ответ на поставленный вопрос:

   Кто ты, Карелия –

   Мать или мачеха?

   Долго живу – не пойму…

   Тайна такая в душе твоей прячется –

   Непостижимо уму.
 
   Выйду на берег речушки ли, озера,
   В чаще лесной поброжу –
   Суетный мир отступает встревоженно…
   Снова себя нахожу.
   Снова, как в детстве, вокруг все – хорошие,
   Люди – родные, свои.
   Звери - воспитанны, даже не прошены
   - Сами уходят с тропы…

   Вот и медведь, чуть завидев, встревожился,
   Вмиг испугался, чудной…
   Я же не страшная, я – осторожная,
   С ласковою душой…
   Я посижу на полянке под солнышком,
   К облаку в мыслях взлечу,
   Там высоко-высоко тонким перышком
   Тропку к мечте прочерчу…
   Тропку к любимому…
   Вместе открыли мы
   тайну рассветной земли:
   Наша Карелия, наша родимая
    – Создана ты для Любви!

   Создана ты для Любви вдохновляющей,
   Душу зовущей в полет…
   Стала для нас ты надежным товарищем,
   Тем, кто по жизни ведет.