Дедсад. часть 3. шестой

ШЕСТОЙ
     Когда у нас появился шестой, мы почти по-чеховски сообразили палату обозвать – «номер шесть».
     Шестой – Павлиади Василий – являлся живым доказательством успешного директорства: двенадцати советских предприятий и заведений учебного типа. Если задуматься, то лучшей характеристики и не придумаешь или лучше не надо придумывать – всё и так есть. И всё-таки, что может рассказать холодная запись в трудовой книжке? Только то, что интересно государственному учёту.
     Конечно же, такое хроническое директорство, которое испытал в своей жизни Василий Спиридонович, бесследно не проходит и не только оставляет свои следы в характере «пенса», но и камни на сердце, и не исключено, что и в других органах тоже.
     Главные же подробности и незабываемые черты таких людей передаются из поколения в поколение в устном народном творчестве. Некоторые же из них могут лечь в основу греко-понтийских легенд и мифов. Павлиади был как раз из таких – из полумифических понтийцев.
     В дедсад он и пришёл, и нет, скорее показывался… По всей вероятности, где-то на «гражданке» были ещё необслуженные дела. Кто знал, что за его темпераментом и воображением иногда не поспевало сердце, а иногда пыталось обогнать любые события?
     Василий посвящал ему время и правильно делал, или, может быть, дело совсем не в этом? Может, он тоскует по своей гениальной родине?
     Вот и сегодня он один пропустил овсяную кашу с каким-то специальным маслом, радующим сосуды, и сидел с ногами на диване. По телевизору показывали документальный фильм об истории женского баскетбола в бывшей стране. И Василий, приняв почётную позу голодного индуса, с поджатыми под себя конечностями плакал.
     – Что, родина зовёт? – решил я проверить свою версию.
     – Пошёл ты в задницу! Она член НАТО! Ленку увидел и не смог себе отказать в такой минутной слабости! Чувак, если сейчас покажут… Вот! Вот! Видишь? Двенадцатый номер! Это она!
     На экране бегали какие-то женщины в трусах, гоняясь за славой советского спорта. Хроника была выстроена хронологически, и, похоже, разбирался в этом только Василий Спиридонович.
     – Ну что, видел?
     – Видел, но не понял, что к чему, – сознался я.
     – К тому, чувачок, что это моя женщина! Без двух сантиметров два метра, чемпионка мира и Европы! Моя женщина! Вся моя! Была! Не верится! Не верится, что ничего не вернуть! Ничего!
     Я хотел его успокоить, дать бумажный платок, но увидел, что слёзы у него высыхают сами, может быть от удовлетворения собой и от всего вообще «спортивного» этапа жизни. Или, может быть, это приёмчик от спецслужб – слёзы мужчины, сбивающие с панталыку?
     – Ладно, – сказал он и высох окончательно, – а то тут и поговорить не с кем, одни старые «пердуччио»! Тимофеич, тебя это не касается, так что и не обижайся!
     – Чего обижаться, чувачок?! Никто же не обижается на «сиртаки» только потому, что это «сиртаки»?
     – Понял! Ничья! Ну так вот! Смотри, вон она побежала! Короче! Давай, слушай!
     – Может, лучше посмотрим? – спросил я, не готовый к «погрузке» в «трюмы» случившегося случая с молодым и экспансивным Павлиади. Случай, честно говоря, был случкой, которая в том биологическом возрасте являлась одной из профилирующих дисциплин.

     В дедсаду каждый первый искал случай рассказать кому-нибудь случай. Архивный фонд казался неисчерпаемым. Носители своих случаев искали для них уши, сочувствие и свободные места на библиотечных стеллажах и в повседневных архивах.
     – Ты когда-нибудь спал с женщиной двухметрового роста? Тимофеич, у тебя какой рост? – закипал Василий Спиридонович.
     – По молодости был метр семьдесят два или три? А сейчас не могу сказать! По ощущениям – уже меньше… А что, Василий?
     – Ты себе не представляешь! Ты просто себе не представляешь? Баскетболистка! Чемпионка! Абсолютная красавица, только в увеличенном виде! У меня метр шестьдесят восемь, как у тебя… И я не верил! Веришь? Она лежит… и я несколько раз её прополз – с головы до пят и наоборот! А как мы с ней танцевали на танцах? Обоссались все отдыхающие Адлера! Это такой кайф! Тимофеич, что ты рот открыл, у тебя хоть скромная разрядница по стрельбе из лука была, давала свой спортивный инвентарь потрогать? Веришь? Двухметровая красавица! Вся твоя! В смысле – моя! И это при том, что я грек и у меня метр шестьдесят шесть, как у тебя… Я танцую, и головой между сисек… и чувствую: все лежат, а она любит! А я плачу! Не верю! И держусь за её деревянную жопу!
     – Это всё? – спросил я у греческого комментатора.
     – Почти! А что тебе ещё надо? – удивился Вася. – Я у кого ни спрашивал, ни у кого не было такой любви! Я её на руках носил! Клянусь!
     – И не обкакался? Куда ты гонишь? Побереги свой пульс, Василий! Двухтонную тёлку на руках?!
     – А я в воде… Что, не сказал? Вожу её по морю на руках… Лежит, балдеет, смеётся… Кино! А однажды идём… за руки взялись… я чуть не плачу от счастья… а она цветёт и пахнет, цветёт и пахнет! К морю идём, а народ снопами валится… Представляешь, хорошо, я тогда бородку отпустил, а то не любовь получалась, а серьёзный курортный прикол!
     – Молодец, судя по трофеям!
     – Так мы когда открыто к морю шли, меня достало изображать из себя лилипута, и я её попросил стать немного ниже и перейти в кювет. Таким образом мы хоть немного уравновесились. Держимся за руки… она идёт в кювете, а я по асфальтированной дорожке. Адлер кончил… раньше времени курортный сезон. Три дня, и вот теперь… история!
     – Вася, ну ты и отмочил! Девушку в кювет загнал! Я представляю…. Цирк!
     – Тимофеич, что ты понимаешь? Ты имел когда-нибудь? Хотя ты мне уже ответил. И что ты рубишь тогда в любви? Ничего не рубишь!
     – Спасибо, получил ещё и пенку! Самому-то не смешно?
     – Да ладно… Жизнь куда-то прошла… Вот что смешно! Нет, в молодости, когда только начинаешь подозревать о своей собственной смерти, всё-таки не подозреваешь, не можешь подозревать, какой «попадос»! И что всё – так быстро и противно!
     Жизнь только кажется лучше, чем есть на самом деле, но в этом мало кто разбирается… Человеку чаще всего достаточно того, что и как ему кажется, а не того, что есть. Чтобы более или менее спокойно жить, ему надо постоянно чем-нибудь засирать себе мозги, иначе они такую жуть могут притащить ему к ужину! Пойду погуляю в растениях, расчувствовался я с тобой… – сообщил он и пропал в локальной природе.
     В то же самое время Самолапов с шахматистом схватились в дебюте и слышали только обрывки и наночастицы нашего разговора.
     – И что это тебе наш грек намёл? Хвостом крутит, успокоиться не может, – спросила и сделала свой вывод одновременно Неля-Ника. Юридическое прошлое научило её мыслить вопросами и подозрениями и даже при отсутствии информации всегда иметь своё достоверное мнение.
     – Да так, ничего особенного… Делился опытом по сексуальному овладению двухметровой женщиной.
     – Какой-какой? – спросили по очереди шахматисты.
     – Двухметровой!
     – О! И эти зачесались, головастики? – слегка возмутилась Неля-Ника. – Пойду лучше сыграю с девчонками в очко!
     – Василий – настоящий гигантолог! – согласился Самолапов.
     – И документалист! Вот чёрт, хотел сказать – монументалист! – примкнул его соперник.
     Вот так весь день постепенно протёк сквозь наши пещеристые тела. «Пенсы» по большей степени мыкались среди предметов обихода и своих настроений, цеплялись друг к другу и излучали невзрачные эмоции и характеристики… Но бывало и всё наоборот – это зависело от астрологических прогнозов, но в большей степени от самих астрологов и их паствы. Звёзды как будто бы были ни при чём, а человек и так слишком долго думал о них или привыкал к ним.

Продолжение следует. Следите за публикациями.