Вторая жизнь Петра Гарина - содержание, избранное

Произведение написано в продолжение романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Роман-мистерия сочетает в себе различные жанры: приключения, фэнтези пополам с пугливой мистикой, детектив и даже мелодраму, подсвеченную нотками легкого эротизма, впрочем, не оскорбляя представлений Роспотребнадзора об этом щекотливом предмете. Повествование скреплено центральной сюжетной линией, опирающейся на подлинные исторические факты. Действие романа разворачивается в странах Латинской Америки, США, СССР, Швейцарии, Франции.


СОДЕРЖАНИЕ
               
Прямая речь автора

Краткое изложение событий предыдущей жизни П.Гарина

Часть I Обратный отсчет
               
Глава 1. Рокировка
В первой главе Петр Гарин и его подруга Зоя Монроз, забытые Алексеем Толстым на крохотном островке в безбрежье Тихого океана, выбираются из заточения.
http://proza.ru/2020/07/28/538

Глава 2. В джунглях Амазонии
Гарина и Зою заносит в бассейн р. Амазонки, где их подбирает экспедиция Нью-Йоркского музея естественной истории под руководством Индианы Джонса.
http://proza.ru/2020/07/28/535

Глава 3. Перевертыши
Необустроенность затягивает Петра Гарина в криминальную аферу.
http://proza.ru/2020/07/28/530

Глава 4. Аргентинское танго
Гарин попадает в Аргентину. Здесь инженер легализует свое положение, его обжигает страсть к знойной танцовщице танго.
http://proza.ru/2020/07/28/527

Глава 5. Встречи
Обстоятельства финала любовной драмы вынуждает Гарина рвать когти из Аргентины в сторону Северной Америки. Параллельно в СССР силы, коим перечить не полагается, извлекают из мест заключения извечного оппонента Гарина Шельгу Василия Витальевича.
http://proza.ru/2020/07/28/522

Глава 6. Меркадер и другие
Действие главы происходит в Мексике, где Гарин попадает в медвежьи объятия Шельги. Шельга принуждает Петра Петровича к выполнению секретнейшего задания советского правительства.
http://proza.ru/2020/07/28/516

Часть II Патетические инсталляции

Глава 7. Расщепление ядра
Петр Петрович добирается до США. Гарин (он берет фамилию жены - Борк) респектабельный ученый, его привлекают к выполнению программы по разработке ядерного оружия.
http://proza.ru/2020/07/28/512

Глава 8. Порочное волшебство Слонима
В 1950-е годы Гарин (Борк) сходится с лабильно мыслящим энтомологом Леоном Слонимом. Вместе они затевают проект, приведший к скандальным культурологическим и социально-психическим последствиям в планетарном масштабе.
http://proza.ru/2020/07/28/505

Глава 9. Эзопов метод
Гарину, обреченному сотрудничать с советской разведкой, приходится делать непростой выбор.
http://proza.ru/2020/07/28/498

Перейти к отдельным главам можно и через авторскую страницу
http://proza.ru/avtor/petrpetr


ИЗБРАННОЕ

В «Избранном» предложены извлечения из глав романа, тексты эти выбраны, скорее, не для раскрытия сюжета, а для знакомства с пером автора.


Извлечение из Главы 1. Рокировка

В первой главе Петр Гарин и его подруга Зоя Монроз, забытые Алексеем Толстым на крохотном островке в безбрежье Тихого океана, выбираются из заточения.

       Пришелец ступил на незыблемую твердь:
       — Дорогая, здесь белые! Парле франсе, инглиш спик или шпрехаете?
       — Ес, ай эм, — словно через силу выдавила из себя Зоя, огораживая определенные части натуры пальмовым веером.
       — Какая удача, сама судьба свела нас! Извините за нежданное вторжение — невольные причины вынуждают нас нарушить ваше уединение. Гомер Симпсон, моя законная спутница жизни Пенелопа Маргарет, посмотрите на нее, какая краля.
       Гарин будто окаменел, Зоя истерически теребила космы, ее пожирало сомнение: не безумная ли фантазия происходящее?
       Краля Симпсон, скользнув взглядом по раскрепощенному достоинству Черномора, немедленно отвернулась — инженер запамятовал, что предстал в первозданном образе перед культурными людьми.
       — Рады принять посланцев высших сфер, даже весьма, — нашелся Петр Петрович, наконец, расправившись со ступором, парализовавшим его при виде живых гуманоидов. — Меня зовут Микки Саари, Софи, — он дотронулся до кофейного предплечья Монроз.
       — Не думайте, что нарвались на психов, мода на хобби всему альфа и омега. Мы ввязались в умопомрачительную затею — кругосветный перелет на баллоне. Позавчера запропало везение, аппарат смело с выверенного маршрута. Вдобавок, из меня неважнецкий штурман, — Симпсон глуповато развел руками. — Я ваш покорный слуга, если соблаговолите подсказать наши координаты.
       Инженер сокрыл паховую область, признавая тем свою наготу.
       — Мистер Симпсон, не возражаете — мы облачимся в выходные туалеты? — Гарин выразительно посмотрел в сторону миссис Симпсон.
       — О, да, да, еще раз тысяча и одно извинение за причиняемые нами неудобства.
       Сконфуженные аэронавты отошли на подобающее такому случаю расстояние.
       Задрапировавшись пожухлыми листьями, Петр Петрович и Зоя пригласили путешественников к своему шалашу, сложенному в глубине островка, где возвышенные места заросли мелким кустарником.
       — Одалживайтесь, — Симпсон протянул Гарину скрипучую гаванскую сигару, которую инженер благоговейно принял.
       — Как давно небеса позвали вас? — завела галантную беседу Зоя на правах радушной хозяйки.
       — Четвертого мая из Лос-Анджелеса мы взяли курс вдоль западного побережья Америки на юг, затем ненадолго задержались в Чили перед броском над океаном в Австралию, но обстоятельства могущественнейшего свойства забросили нас в эти края.
       — Четвертого мая этого года? — осторожно выведывал Гарин.
       — Абсолютно так, этого, тысяча девятьсот тридцать шестого.
       Узники рока присели, на дворе 1936-ой год, прошло одиннадцать изнурительных лет заточения.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/538
 

Извлечение из Главы 2. В джунглях Амазонии

Гарина и Зою заносит в бассейн р. Амазонки, где их подбирает экспедиция Нью-Йоркского музея естественной истории под руководством Индианы Джонса.

      Вторник явно не задался.               
      Уоллос приспичило побродить по лесу, обогатить хваленый гербарий. Индиана, по уши увлеченный сортировкой археологических находок, спровадил Гарина сопровождать натуралистку, с ними увязался Голдберг, прихвативший силки — погибель пернатых.
       — Вам, Самуэль, не к лицу атрибут живодера, — ополчилась на птицеловку Мелани.
       — Обещал своих порадовать попугайчиком, — оправдывался Голдберг.
       Дождя не было, что не мешало куриться туману. Мелани порхала от бутона к соцветию, все более углубляясь в сельвас. Голдберг вместо попки заполучил колибри, зависшую над цветком, наполненным нектаром.
       — Самуэль, осторожно, не раздавите ее! — Мелани извлекла из руки толстяка пташку. — Какая малышка! — она потерлась бархатистой щекой о микроскопический клюв малюсенькой птички. Уоллос раскрыла ладони, колибри сейчас же улетучилась.
       Женатый на сварливой скуке Гарин покорно брел за природоведами. Звериная просека навела на небольшую заводь, по глади темной от разлагавшихся растений воды распахнулись лопухами кувшинки Виктории-регии.
       — Достаньте одну! — потребовала Мелани, капризно надувая губки.
       — Ах, мисс Уоллос, боюсь, я не способен выполнить такую акробатику, — Голдберг помочил кончики пальцев в воде, неуверенность проступала в его манере.
       — Хорошо, джентльмены, я сама.               
       Мелани скинула ботинки, закатала штаны выше колен.
       Молодая женщина приближалась к кувшинкам. Уоллос не рассчитывала на такую глубину — вода плескалась у талии, она тянула руку, намереваясь схватить толстый стебель, державший прекрасную голову растения. Из-под мякоти мясистых листьев соседней кувшинки выплыло блестящее оливково-серое бревно с двумя рядами крупных круглых бурых пятен. Внезапно удивительное бревно подняло треугольную головку. Инженер отчетливо видел, как открылись клапаны ноздрей животного, оно фыркнуло двумя фонтанчиками брызг. Безразмерное сильное тело гада совершило стремительный зигзаг по воде и молниеносным броском овладело Мелани Уоллос.               
       Мелани не испугалась, действительность опередила ее небдительные рефлексы. В тот момент, когда мощный удав наворачивал кольца вокруг хрупкой девушки, она, наконец, вцепилась обеими руками в скользкий пружинивший стебель кувшинки. Змея резко дернула, и Мелани вместе с оторванным цветком скрылась под водой.               
       Голдберг выронил силки. Секунды изнемогали, проваливаясь в небытие. Гарин ворвался в страшную воду, в два приема настиг место, где бурлило. Удав все теснее душил жертву, Мелани, задыхаясь, теряла связь с настоящим. Слепая ладонь нащупала гладкую чешую, инженер вытащил из кожаных ножен голодный охотничий нож, вонзил его в упругую плоть. Чернь воды вокруг окрасилась алым. Петр Петрович бил и резал, рвались мышцы, рептилия слабела. Сфинктеры разжались, спутанные волосы Мелани водорослями колебались у поверхности воды, Гарин, что есть мочи, напрягся, вырывая лакомую добычу из объятий издыхающего соперника. Змея всплыла кверху брюхом в дюйме от разгоряченного боем Гариным. Удар злого клинка напоследок вспорол живот удава, из раскрывшейся полости размотался окровавленный клубок живых детенышей.
       — Я жива? — спросила Уоллос, придя в себя после искусственного дыхания.
       — Чудовищная анаконда покушалась на вас, мерзость какая, все позади, мисс, — прокомментировал острый эпизод Самуэль Голдберг, поправляя запотевшие очки.
      Мелани приподнялась на локтях; в левом кулачке она сжимала роскошный цветок Виктории-регии.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/535


Извлечение из Главы 3. Перевертыши

Необустроенность затягивает Петра Гарина в криминальную аферу.

       Гарин не прогадал, что выбрал Жозефину. Она отлично ориентировалась на местности, знала укромные тропы повстанцев и контрабандистов, у нее имелись свои тайные схроны. Путая следы, меняя направление, хитрецы пробрались к океану. В одном страшноватом местечке, где не ступала нога правоохранительных органов, Жозефина сторговала у знакомого братка небольшую моторную посудину.
       Гарин, девушка и саквояж, набитый долларами, пошли морем в страну Аргентину.
       — Почему ты не застрелила меня, когда на нас напал Родригес?
       — В обойме кончились патроны, — лаконично ответила медовая мулатка.
       Отставной берет полетел за борт. Теплый морской ветерок шаловливо перебирал ее густые волосы. Они замолчали, наслаждаясь охватившим их чувством безопасности.
       — Зачем вы убили Ингу?
       — Это Патрик. Я не сразу узнала. Похоже, она догадалась о масштабах операции, потребовала доплаты. Они не договорились, Инга, вспылив, пригрозила выдать нас.
       — Кого нашли в номере Рочестера?
       — Ночной портье.
       — Тебя не мучает революционная совесть за украденные народные гроши?
       Жозефина грациозно облокотилась о поручни  трапа,  сбегающего  вниз  к мотору, устало-томным  взглядом  обвела  Гарина,  подпирающего  штурвал:
       — Эти деньги добыты силой и наглым обманом. Я полностью разочаровалась в Ге. Его идеи об отъеме средств у одних в пользу беднейших, о всеобщей материальной одинаковости, так называемом, равенстве — развращают простой люд, возбуждают низменные, порочные основные инстинкты. Прикрываясь революционной фразой, орудуют бандиты в целях личного обогащения. Я не считаю предосудительным взять там, где властвует тьма невежества, зависть и сплошное надувательство. Сам он ... пошлый прохиндей, ошалелый психопат и извращенец.
       — Команданте на самом деле считал, что ты не женщина?
       — У Равы нездоровое воображение, его место в сексопатологической лечебнице.
       — Кто же, по-твоему, я? — Гарин пытливо заглянул в чудесные глаза девушки.
       — Не знаю. Нас просто связывают сумка с чужими деньгами и обстоятельства.
       После полудня открылся берег.
       Их суденышко, переваливаясь с борта на борт, шлепало по волнам, завершая переход. Уплотняющиеся сумерки мутили синюю панораму, превращая ее в мираж, однако, Жозефина смогла разглядеть паровую шхуну, подрезающую их курс.
       — Микки, это он, — отрешенно сказала Жозе, зябко передернув плечами; внутренний холодок заполнял ей грудь. — Нам не уйти.
       Инженер оглянулся на восток: яркая близкая луна не оставляла им шансов.
       — Жужу, прыгай в воду. Мы доберемся вплавь, а лодку направим вдоль берега, выиграем время.
       Инженер резко крутанул рулевое колесо, спутница вручила ему свою шелковую руку. Две тени сиганули в океан.
       Шхуна догнала пустую моторку. Ге Рава с соратниками обыскал ее: «Приманка, здесь ни денег, ни беглецов».
       — Они в воде! Полный вперед к берегу, всем смотреть в оба! — скомандовал вожак, срываясь на фальцет.
       Сильным течением Гарина и Жужу вынесло на широкую лунную дорожку.
       — Я вижу, вижу! — задыхаясь от радости, закричал Пинчос. — Вон они! 
       — Право руля! — гаркнул Рава. — С предельного расстояния всем открыть огонь! — Сам он изготовил к стрельбе ручной пулемет.
       — Быстрее, Жозе. — Гарин волок на себе обессилившую Жужу.
       Они перебегали неширокий пляж, когда с корабля началась интенсивная стрельба. Петр Петрович заметил, как впереди и чуть левее, около самых деревьев пунктирной линией зафонтанировал песок, длинные пулеметные очереди вздыбили пляж. Бегущие заскочили за первые пальмы. Вокруг валились срубленные свинцом ветки и листья, пули с визгом вонзались в стволы. Каждый шаг увеличивал надежду на спасение, преследовать их в густом темном лесу будет трудно. Внезапно Жозефина потяжелела. Гарин протащил ее еще несколько метров, остановился.
       Выстрелы прекратились. Шхуна уперлась носом в отмель, революционеры с задорным гиканьем, попрыгав в море, потянулись к берегу по горло в воде.
       — Что с тобой? — запыхавшийся Гарин склонился над Жозефиной.
       — Очень страшно. Поцелуй меня, — жарко выдохнула девушка. Инженер крепко обхватил ее голову руками... Он почувствовал, как женское податливое естество, выгибаемое конвульсией, агонизировало.
       Дура пуля угодила Жозефине Санчес Оливейра Этуш под левую лопатку, выйдя из внутренней поверхности левого бедра.
       Взгляд ее огромных, вдруг остекленевших глаз, навсегда поглотила бездна ночного неба.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/530


Извлечение из Главы 4. Аргентинское танго

Гарин попадает в Аргентину.
Здесь инженер легализует свое положение, его обжигает страсть к знойной танцовщице танго.

       Лимузины припарковались у второсортного кабачка в южном предместье Буэнос-Айреса.
       — Вы уверены, граф, что мы прибыли куда нужно? — да Нови брезгливо озирал окрестности.
       Местных обывателей в столь поздний час на улицах не было, они заехали в район рабочего люда аргентинской столицы, где в будни рано ложились спать.
       — Поверьте мне, Паоло, я привез вас на настоящую родину танго. Именно здесь все началось в начале века. Ныне модный танец преуспевающих людей всего мира - продукт грязных трущоб Буэнос-Айреса.
       — Ведите нас, граф, — Виктория, дразня Нови, откровенно льнула к Гарину.
      Дама и господа вошли в прямоугольное прокуренное помещение с низким потолком и дощатым полом. За непокрытыми столами скучали немногочисленные посетители, их померкшие лица, обветренные житейскими компромиссами, повернулись к блистательным чужакам.
       Проворный половой, многократно кланяясь и пригибаясь, провел замечательных гостей к пустующему столу:
       — Чего прикажете?
       — Кувшин красного вина и фруктов на твое усмотрение, — заказал за всех ди Сороно на правах гида.
       — Сей момент.
       — Погоди, возьми деньги, пусть для нас станцуют.
        Официант покосился на купюры, но не сдвинулся с места.
       — Этого мало? — граф вынул из пухлого кожаного портмоне еще несколько песо. 
       — Благодарствуйте, сеньор. — Малый выхватил деньги из рук дипломата. — Не извольте беспокоиться, все будет организовано в лучшем виде.
       — Насколько мне известно, — заговорил Пирси, — ритмическая структура танго эквивалентна кубинской хабанере.
       — Хабанеру, юноша, правильнее называть абанера, — любезно поправил молодого журналиста Сороно. — Негры, привезенные работорговцами на Кубу, разбавили традиционные фразы английского контрданса своими динамичными ритмами и, в итоге, появилась «Ла палома». Мотивы абанеры встречаются у Равеля, у Дебюсси. Ее использовал Бизе в «Кармен».
       — Послушаешь вас, граф, и решишь, что африканские дикари родоначальники всей современной музыки. — Нови небрежно стряхнул тлеющую сигарету на пол.
       — Непосредственность дикарей, выражаемая ими через танец или музыкальные звуки, более востребованы, чем духовная пустота любителей итальянской оперы, — Виктория уничтожила сеньора Нови одним ударом булатного сарказма.
       Расстроенный незаслуженным выпадом против оперы граф ди Сороно попробовал возражать, но тема, никем не поддержанная, засохла на корню.
       Пришел музыкант, статный пожилой испанец. Поставил стул. Расчехлил аккордеон. Сел. 
 
        Трам — пам — пам — па,
    
        Тара — ра — рам — пам — пам — па …

       Понеслись вызывающе-волнующие такты мелодии.
       Перед аккомпаниатором, прикрывшим глаза, возникла пара. Жарко переплетенные тела исполнителей единым порывом подхватили чувственные звуки и на глазах зачарованных свидетелей стали воплощать их в танец, настоянный на страсти и меланхолии. Он, ростом чуть уступающий своей партнерше, женоподобный чернявый типчик, уверенно вел. Она, прямая, собранная, на лице ни тени улыбки, глаза бесстрашно и зорко устремлены в пространство. Красно-черный бархат платья, плотно облегавший ее точеную фигурку, приковывал к себе внимание зала. Каждый жест, насыщенный влекущим томлением плоти, передавался зрителям, возбуждая в людях запретные струны. Танцор, выверенным движением, швырнул от себя желанную подругу, но в последний миг их пальцы сцепились и она, строгая и жгучая, вновь оказалась в его крепких объятьях. Он вдруг резко, с поворота опрокинул девушку; ее обтянутая нежнейшим чулком стройная ножка, взметнувшаяся тонкой шпилькой каблучка вверх, на мгновенье показалась из-под ниспадающей волнами юбки. Длинные желтые волосы едва не коснулись пола. 
       Все замерло, танец кончился.
       Минуту спустя публика бросилась приветствовать исполнителей. Все захлопали крыльями, показывая восторг, кто как мог. Виктория и Гарин остались недвижимы.
       Виктория требовательно, пронзительно смотрела на девушку-танго. Силуэты расступились, взгляды двух женщин встретились. Между ними образовалась невидимая посторонним, яркая, почти материальная дуга белого холодного света, две половины целого соединились. Викторию и танцовщицу одновременно ударило в грудь незримым током… Пространство вновь совместилось со временем, жизнь потекла дальше.
       Гарин, сидевший около О;Нил с изумлением отметил, как похожи между собой Виктория и плясунья, как будто одно человеческое существо раздвоилось, приняв юную и более зрелую формы.
       Скрипнул отодвигаемый стул, Виктория недвусмысленно глядела на Гарина:
       — Мой рыцарь, следуйте за мной!
       У инженера отвалилось пенсне, он затрусил за О;Нил. Нови было предпринял решительное поползновение вслед удаляющимся Виктории и Гарину, сжимая в руке тяжелую трость с массивным золотым набалдашником. Путь ему заслонил высокий широкоплечий спортивного телосложения Пирси. Серые глаза жестко предупреждали импульсивного итальянца не совершать нелепых поступков, прошибить такую преграду не так-то просто. 
       — Кажется, теперь я начинаю догадываться, что задержало вас в Буэнос-Айресе, — ди Сороно отхлебнул из стакана рубинового вина.
       — Оставьте, граф, я не в том расположении духа. Да, пропустите же меня! — потребовал Нови у журналиста, но в нем уже не было заметно прежнего напора.
       — Извольте.
       Сеньор Нови выбежал на крыльцо:
       — Машину мне! Машину…



Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/527


Извлечение из Главы 5. Встречи

Обстоятельства финала любовной драмы вынуждает Гарина рвать когти из Аргентины в сторону Северной Америки. Параллельно в СССР силы, коим перечить не полагается, извлекают из мест заключения извечного оппонента Гарина Шельгу Василия Витальевича.

      Гарин услышал, как изменился тембр мотора. Стальная птица, материальное воплощение устремления разума, влетела в синее море, слитое с небом в одну полосу.
       Инженера вынес на поверхность воздушный пузырь, внутри которого уместился Гарин в кабине разрушающегося летательного аппарата. Севернее коллектив акул деловито закусывал останками бедняги Жана. Петр Петрович энергично заколотил вытянутыми конечностями по воде, что могло изображать плаванье кролем.
       Одна, пока неопытная особь, заметила барахтающегося Гарина. Акулка разогналась и поднырнула под жертву, но, не учтя скорости движения потенциального кушанья, всплыла ярдах в тридцати впереди от пловца. Ей пришлось в развороте описать дугу. Рыбища раскрыла пошире пасть с восемью рядами скошенных вовнутрь острых, как лезвие бритвы, зубов, желудочный сок взыграл в мускулистом органе. От предвкушения грядущего удовольствия она закрыла глаза… 
       Акула сомкнула челюсти прямиком на том месте, где давеча помещался Петр Петрович, немедленное поедание Гарина откладывалось.
       Несмотря на ужасные обстоятельства незапланированного купания, инженер все же почувствовал, как нечто больно вонзилось в его левую ягодицу, и это неизвестное повлекло его с большой силой по волнам. Гарин, захлебываясь горечью морской воды, полностью утратил контроль за ситуацией.
       Он ненадолго пришел в себя от удара головой о борт судна. Его, спеленатого сетями, поднимали на палубу катера. Трос ослаб, Петр Петрович кулем вывалился на доски. Человек, выловивший инженера из океана, сделал пловцу искусственную вентиляцию, достал из кровоточащего седалища блесну с крюком, на которую поймался Гарин. Из легких инженера зафонтанировало Карибское море. Он перевернулся на живот, подполз к борту, свесил голову вниз, выпуская лишнюю жидкость. Одной рукой он держался за кнехт, другой сжимал портфель из мягкой крокодиловой кожи, набитый размокшими бумагами и документами.
       Акула, рассматривая Гарина, никак не могла взять в толк, как она так опростоволосилась с эдаким недотепой. Над инженером треснула короткая автоматная очередь, капитан лодки отогнал злодейку. Последняя пуля пробила хищнице высокий спинной плавник, рыба выгнулась сильным серым телом и ушла на глубину, проклиная тот миг, когда связалась со злополучным куском человечины.
       Спасителем Гарина оказался американский рыбак Эрнест Хемингуэй. «Назову себя Велентайн», — решил инженер, приподнимаясь на карачки.
       — Признаться, не рассчитывал на такую добычу!
      — Лучше стать вашим трофеем, чем перевариваться в желудке у такой симпатяги.
       — Глотните, — американец протянул откупоренную бутылку рома.
       Гарин попил.
       — Полегчало?
       — Как вам сказать, сэр.
       — Вставайте, пойдем в каюту.
       На переборке над рундуком инженер разглядел фотографию в рамке. На ней позировал Хемингуэй в обнимку с крупной рыбиной.
       — Мой лучший улов... до вас.
       — Вы удачливый рыболов. Не хотите запечатлеть меня в сетях с крючком в заднице?
       — Это было бы негуманно. Подкрепитесь, — капитан протянул Петру Петровичу клиновидный кусок темно-красного мяса, круто посоленного и смоченного лимонным соком. Гарин взял протянутый ломоть, положил его в рот, начал медленно жевать, рецепторы распознали вкус сырой рыбы. Инженер съел мясо, выплюнул кожу:
       — Чем вы меня потчуете?
       — Тунец, полнокровная рыба, в ней нет той отвратительной сладости, что присутствует в сырой макрели, и она сохранила всю питательность, — Хемингуэй неторопливым размеренным движением вытер ладонь с прилипшей рыбьей чешуей о штанину.
       — Это неопасно?
       — Настоящий рыбак привык обходиться малым, ничего другого предложить не могу. Постарайтесь сохранить мясо в желудке, оно придаст вам силы.
       Они вернулись на палубу, подставив солнцу голые плечи. Лодка мягко расталкивала темную от водорослей воду, от их покачивания близ отмели набегала легкая рябь. Вдоль горизонта на восток полз торговый пароход.
       — Никогда не понимал прелестей вашего занятия, — Гарин чуть-чуть смочил язык крепчайшим ромом.
       — Занятие? Рыбалка, скорее, философия, где есть место подвигу, опыту, смекалки, боли, радости. Хотите, я расскажу вам историю про рыбака в море?

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/522


Извлечение из Главы 6. Меркадер и другие

Действие главы происходит в Мексике, где Гарин попадает в медвежьи объятия Шельги. Шельга принуждает Петра Петровича к выполнению секретнейшего задания советского правительства.

            Цветовые пятна, играя гранями, подчиняясь декоративному ритму, определяли образные формулы геометризированных тел. Пластически мощные фигуры, выполненные в технике миксографии, объединялись плоскостной симфонией. Сочетание местной аскетической манеры рисунка, характерного изяществом линий, с поиском свежих импульсов в примитивистском письме, смешение древнеиндейских мотивов и приемов со стилем, взращенным Возрождением, подчиняло композицию, тяготевшую к абстрактно-символическим эффектам, внутренней динамике, демонстрируя снаружи статичность.
            Гамма непонятных впечатлений придавила Шельгу. Василий Витальевич потряс светлой головой:
           — Фрида, почему на всех картинах человеческий образ раздвоен, один более насыщен тонами, другой бледный?
           — Тамайо изображает человека и его дух, такова старинная мексиканская традиция.
           Одутловатый Сикейрос, сотоварищи окружили Руфино Тамайо.
           — Поздравляю, Руфино, прекрасные работы. А-а, господа меньшевики тоже тут, — сказал он беззлобно, обращаясь к Риверо.   
           — Проявим учтивость, камрад, со мной наши гости.
           — Заочно мы знакомы.
           Троцкий и Сикейрос обменялись рукопожатием.
           Компании, объединившись, слонялись по галерее живописи Сан-Карлос, наслаждаясь персональной выставкой работ Тамайо. И только одному было невыносимо противно. В кружке, пришедших с Сикейросом, изнывал Некий каталонец. Худоба тела заставляла обращать на него внимание. Особенно несуразными казались пропорции между туловищем и длинными ломкими конечностями, напоминающие лапки насекомого. Благовидность лица возмущали усищи, похожие на антенны омара. Он, озабоченный эстетическими страданиями, мучился метеоризмом.
            — Cristu! — воскликнул каталонец. — Попытка осовременить африканское, лапландское или индейское искусство — форма кретинизма. 
           — Вам не нравится живопись? — срезонировал Тамайо.
           — Такая нет. Для начала потрудитесь писать, как старые мастера. Если вы отказываетесь изучать анатомию, искусство рисунка и перспективы, математические законы эстетики и колористику, то позвольте вам заметить, что, скорее, это признак лени. Освоив азы, действуйте по своему усмотрению. Я сторонник того, что писать надо на лету, прямо не сходя с места, дожидаясь, пока в очередных промежутках смешаются спорящие между собой тона, закрасятся светлые места. 
            — Кто сей? — остановился на каталонце Риверо.
            — Его имя Желанное Спасение или Спасительное Желание, он сам еще не решил, — отрекомендовал Некоего Сикейрос.
            — Мы вас заждались, сиятельнейший, — Риверо словно обрадовался. — Вы критик или наш брат, художник?
            — Критика, вещь возвышенная. Одного принимаются ругать, другого превозносить до небес. И то, и другое - глупейшее вранье. Заниматься критикой должны только гении.
            — Тогда нам повезло, здесь их сразу несколько.
            — Какой самообман! Истинный гений отличается от авторов ленивых шедевров тем, что способен удержать интерес мира к себе больше, чем полчаса подряд.
            — Кого вы пророчите в избранные? — встрепенулся Троцкий.
            — Я знаю только одного — Зигмунда Фрейда. Он врач, гигиенист души. Человеческая природа, в которой плохо увязаны между собой здоровье, талант и нравственность, предмет его исследований. Разум является нам радужным туманом, окрашенным во всевозможные оттенки скептицизма, в том числе, по отношению к себе. Не следует спешить исправлять ошибки, их нужно рационализировать, обобщать, после чего, станет возможным сублимировать их. Фрейд нарушил умолчание о жизни тела, доказал, что подавление интимных сфер психики ведет к болезням. Нужно исключить мораль и разум из основ жизнедеятельности, это элементы надстройки, безусловна бессознательная жизнь со своими особыми законами, сложившимися за миллионы лет до того, как появились понятия о добре и зле.
            — Разве такое может быть? — разбавил монолог Тамайо. — Как ни назови два полюса мироздания, они необходимое объективное противоречие существования единого, это истина. Ваш доктор ошибся.
            — Нет! — категорически отмел Некий. — Великий Фрейд начал поиски бессознательных факторов с творчества Леонардо да Винчи. Его выводы: праведник подсознательно равнодушен к моральным заповедям, а лучшему мыслителю разум не помогает, а мешает. Фрейд перевернул философию восприятия мира, художники зафиксировали эту революцию ума на холстах. Ах, как пишет Дали, просто какое-то чудо! — Каталонец захлебнулся слюной в пылу иберийского неистовства. — В его полотнах рвется наружу рвение истинного фрейдиста, уверенного в том, что все запреты, сдерживающие нормы поведения опасны и патогенны.
            — Я видел в Нью-Йорке работы Дали. Он провокатор. Он намеренно пытается обидеть и рассердить зрителя патетическим самовозвеличиванием, своей гипертрофированной психопатией, — высказал мнение Сикейрос. 
            — Дали мне понятен, — поддержала Некого Фрида. — Новатор ищет в живописи «квант действия», управляющий микрофизическими структурами материи.
            — Из уст благородной сеньоры вылетели волшебные слова, — со смешком подхватил каталонец. — Притязания Дали в области живописи состоят в том, чтобы материализовать образы конкретной иррациональности. В наш мерзкий век материалистической декоративности и любительского экзистенциализма он кистью изображает самую удивительную мечту. Его ведет вдохновение космического свойства! 
           — Скорее, горячечное воображение параноика, — нашелся Сикейрос. — Для сюрреалистов нет ни политики, ни эстетики, ни истории, ни техники. Они ни во что не верят и, соответственно, изображают «ничто».
           — Вера, есть милость Господня, — произнес Томайо.
           — Взглянуть на «Ничто», из которого соткана материя, заполняющая пространство и время, не является ли это сверхзадачей для современного поколения художников? — Не унимался Некий каталонец.
           — Проще пареной репы, — брякнул Шельга. — Замажьте квадрат белого холста черной краской, вот вам и «Ничто».
           Спаситель смачно рыгнул. Кровь отливала от воспаленного мозга, умоизвержение прерывалось.
           — Извиняюсь, я не совсем понял про врача, чем же славен сей эскулап? — Василий Витальевич пытливо смотрел на сложнейшего Некоего, он честно пытался осмыслить разговор, отделить зерна от плевел. 
           «Прав Монтень, утверждая, что между двумя представителями рода человеческого сходства меньше, чем между двумя различными животными», — подумал испанец.
           — Фрейд доказал, что Моисей был египтянином, — нанес оглушительный удар в голову Шельги Некий.
           — Чепуха, — отравил воздух Троцкий, — не слушайте его, Василий Витальевич, наш оракул под мухой. Разве вы не видите?
           И все прозрели.
           — Друзья, в честь нашего Руфино Революционный синдикат работников техники и искусств устраивает скандальный вечер. Можно ссориться, обольщать чужих жен, веселиться на всю катушку. Обещаю настоящую потеху. — Сикейрос увлек восторженную толпу в обширный банкетный зал галереи.
           Кругом под пение фламенко гремело балаганное веселье. Обильный стол выглядел так, будто по нему прогромыхал гусеничный трактор. Текила пилась ведрами. Во всеобщем завихрении Фрида сидела, как неживая, только что Диего ушел с ее сестрой, корки гневного румянца проступили на скулах. Фрида скакнула на плоскость стола с полной бутылью текилы.
            — Тот, кто за один раз больше отопьет, получит право танцевать со мной весь вечер! — запальчиво возвестила она.
           — Оле! — издал возглас перезрелый юноша, подпиравший лбом наехавшую на него стену.
           Троцкий беспокойно поерзал, но остался на месте. Вызвались Шельга и Сикейрос.
           Состязание открыл живописец. Он круто запрокинул голову, зажмурился. Играющий кадык отмерил четыре больших глотка.
           Подошла очередь Шельги. Фрида сорвала красный бант с головы. Василий Витальевич сосредоточился на восхитительно растрепанной женщине. Пока он вдумчиво пил, ореол неземной красоты обволакивал ее отважное лицо, лебединую шею, соблазнительные плечи, волнующуюся грудь, тонкую талию, сексапильные ноги.
           Шельга отнял сосуд от немеющих губ, плавно перевернул его вверх дном, демонстрируя притихшим зрителям, что тот пуст. Бурные овации взорвались под сводом банкетного зала, надрывно заныли гитарные струны, расточая страстную истому. Шельга плясать не умел, разве что камаринского мог сбацать. В танце он неуклюже поворачивал Фриду то туда, то сюда. Временами они вовсе не двигались, стояли на месте, греясь своей близостью. Текила, размешивая чарующее воздействие музыки, парализовала сдерживающие центры Василия Витальевича, он понял, как нетрудно влюбиться в эту смазливую мексиканочку.
          Посрамленный Сикейрос не мог принять поражения. Мысль о том, что он обмишурился в присутствии соратников, все больше кружила ему голову, порождая яростную злобу.
          — Не лапай наших девочек, троцкистская морда! — тявкнул Сикейрос, хватая графин.
          Шельга увернулся, отмахнув кастетом в челюсть нападавшему. Лидер Мексиканской коммунистической партии кубарем закатился в угол, издав истошный вопль. Его товарищи повскакали, кто мог, найдя выход классовому негодованию в секундном порыве к насилию. Опьяневший Шельга бил наудачу, отражая неумелые наскоки драчунов.
          — Смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один помрем в борьбе за это, — распевал он на русском.
          Мужчины не коммунисты тоже примкнули к забаве, потасовка становилась всеобщей. Над головами мелькали стулья вперемежку с распотрошенными тушками высших приматов, переворачивалась мебель. Некий каталонец виртуозно запускал вилки в возможных противников. Гитары не умолкали, певцы надрывались с удвоенным подъемом. Троцкий с супругой схоронились в буфетной. Кутерьму прервали выстрелами в потолок охранники Льва Давидовича.
      
*       *       *
 
        — И небываемое бывает, говаривал самодержец Всероссийский Петр Алексеевич, — припомнил вслух Гарин, узнавая в крепкошеем курносеньком сеньоре Шельгу. — Подсчитали, что на земном шаре умещаются свыше двух миллиардов человеческих существ, и вопреки всем математическим вероятностям двое русских сычей встречаются спустя пятнадцать лет в Мексике.
       — Совершенно живой Гарин, даже помолодел, — как-то разочарованно отозвался Василий Витальевич.
       В самом деле, после возвращения Оттуда;, инженер заметил, что в его организме бродят омолаживающие дрожжи. Зажил безобразивший бок рубец в форме пятиконечной звезды — память о радушном Уругвае.
       — Как вас прикажете величать?
       — Себастьян Оуэн.
       — Товарищ или господин?
       — Гражданин. Так убедительнее. А вы нынче кто?
       — Макс.
       — Просто Макс?
       — Хорошо, пусть будет Макс Велентайн. Вы постарели, Шельга.
       — Это нормально. Где вы обретались все это время, я слышал, вас искали?
       — Значит, плохо. Я вел разнообразную жизнь. Сподобился даже побывать на Небесах.
       — А я прочувствовал Ад.
       — Вы были такой стойкий моралист, а в награду угодили на сковородку. Вы видели там раскаленную, шипящую маслом сковороду? И как вас отпустили из Преисподней?
       — Сковорода, говорите. Смешно. С юмором у вас, как и прежде, отменно. Из Преисподней выпускают на задание, выполнишь его и обратно на свое законное место.
       — Да, вы действительно постарели.
       Они стояли в операционном зале банка. Шельга менял доллары на фунты для Троцкого, Гарин собирался оформить перевод своего вклада в Чикаго. 
       Шельга покусал кожицу на губе:
       — Гарин, нам нужно кое-что обсудить.
       — Я всегда любил наши дискуссии. Только не финтите, помните уговор — играть в открытую. Запрещенный прием — убивать друг друга до смерти. Вы не соблюли условий, домогались моего живота, а я спасал вас от смерти просто так, бескорыстно, от любви к ближнему.
       — Кто старое помянет — тому глаз вон.
       — У этой поговорки есть продолжение: кто старое забудет — тому оба вон.
       — Как вы думаете, Гарин, кто сейчас в более рискованном положении: вы или я?
       — Угрожаете?
       — На войне, как на войне.
       — Подобно комику, я постоянно оказываюсь там, где мне не следует появляться. Ладно, излагайте, — челюсти инженера, словно мощные жернова, жаждали растереть все в порошок.
       — Итак, хотите сохранить ваше инкогнито?
       — Не занимайтесь тавтологией, далее.
       — С этого мига вы становитесь моим агентом, будете выполнять мои директивы. Взамен никто не узнает, кто вы есть на самом деле. По рукам?
       — Гарантии?
       — Честное слово большевика-коммуниста.
       — Маловато. Как долго вы намереваетесь держать меня за жабры?
       — До окончания дела.
       — Какого?
       — В целях вашей безопасности, я не раскрою его.
       — У меня такое чувство, Шельга, что я здорово продешевил.
       — Стоит мне позвать первого полисмена, и он сразу станет обеспеченным человеком.
       — Раз мы так нечаянно встретились, поговорим о старине, что ли, — смирился Гарин.
       — Приведения прошлого не дают вам покоя? — обветренное лицо Шельги сдобрилось лукавством. — У меня для вас сюрприз. Манцев жив.
       — Не может быть! Волшин докладывал мне, что лично видел, как Николай Христофорович сорвался с дирижабля.
       — Сорвался, не значит погиб. Он упал в глубокий овраг, занесенный снегом, рядом с выселком камчадалов. Они выкопали его, отходили.
       — Откуда такие сведения?
       — В двадцать шестом, возвращаясь из Штатов, я пересек на собаках всю Камчатку с севера на юг. В отдаленном стойбище я обнаружил вашего геолога.
       — Мне сообщали, что он выжил из ума.
       — Манцев произвел на меня впечатление эксцентричного, но вменяемого. Туземцы отпоили его медвежьей кровью, откормили олениной, женили на местной комсомолке.  Но это не все, —   Шельга специально прервался, чтобы полюбоваться терзаньями Гарина. — Я помню, Волшин доставил вам тогда какие-то бумаги Николая Христофоровича.
       — Исследования минувших дней, теперь ничего интересного.
       — У   Манцева   забрали не все.  Самые ценные научные выводы он прятал на теле козла Машки.  Козел отыскал хозяина, вернул ему научные труды.
       Инженер потрогал себя за уши. На месте.
       — Он отдал вам бумаги?
       — Ничего подобного. Манцев продолжает свои изыскания.
       — Вы не забрали его в Москву?
       — Нет, он не хотел возвращаться, но я подговорил его жену, когда старик уйдет в мир иной, она известит меня и перешлет его тетради. Сведение до сих пор не поступало.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/516


Извлечение из Главы 7. Расщепление ядра

Петр Петрович добирается до США. Гарин (он берет фамилию жены - Борк) респектабельный ученый, его привлекают к выполнению программы по разработке ядерного оружия.

      Утром окрестности укутались молочным туманом. Бухнула пушка — пальбой пытались рассеять тучи. Ватага отсыревших лыжников зябко ежилась на станции канатной дороги. Подошли навьюченные горнолыжными аксессуарами Гейзенберг, Гарин, сверкающая белизной костюма на фоне загорелого лица Зейдлиц, дама под вуалью и Фернандо, на этот раз в футляре небесного цвета.
       Неожиданно из-за горы Маттерхорн ударило солнце, люди увидели, как по восьмидесятиградусному склону медленно ползет вагончик.
       Спортсмены шумно ворвались в фуникулер, не заметив короткую драку на платформе, в ходе которой завуалированная дама запихала Зейдлиц в нижнее — багажное отделение вагона. Фернандо впрыгнул туда же. Гарин увлек Гейзенберга в начавший движение фуникулер, вагончик дернуло и их прижало друг к другу, как от толчка в такси. Гейзенберг не торопился отлепиться от гаринской фигуры. «О! Я не рассчитывал зайти так далеко», — инженер повернул голову к широченному толстому стеклу окна, рассматривая на склоне строй высоких роз с кудрявыми от влажного воздуха лепестками цветов. До границы снеговой линии подвесной экипаж провожало нежное церковное пение, оглашавшее пределы под ними.
       — Господин Гейзенберг, нас могут превратно истолковать.
       — Молчите, не нужно слов, слушайте свой внутренний дух, он подсознательно подскажет, совпадает ли ваша жизнь с вашим Я.
       — Зельда, она…
       — Она приставлена ко мне охранником и довольно о ней. Думаете, что согреваете на своей груди одинокого Гейзенберга, нет, вы утешаете другого обделенного любовью. У меня отняли имя, переодели в чужие одежды, меня все время ставят в ряд, принуждают делать «как все», отнимают привилегию самореализоваться. Ответьте мне, добрая вы душа, правильно ли так? Или действительно только Создатель имеет право «творить», а не тонущий в мерзостях человек?
       Инженер попал в затруднительное положение. Распахнутой ладонью он ласково погладил морщинистый теплый череп, склоненный на его плечо.
       — Как же вы не Гейзенберг, что же вы такое?
       — Вам нужно знать это?
       — Невыносимое томление …
       — Я физик Рунге, в Швейцарию меня заслал Мюллер под видом Гейзенберга. В СС рассчитывали, что на меня, то есть, на Гейзенберга клюнут англичане или русские. Наверху, на площадке нас поджидает горнострелковая группа захвата СС, головорезы Скарцени. В IV отделе РСХА мастерски проворачивают многоходовые комбинации.
       Усилившаяся возня в багажном отсеке заставила Гарина, с повисшим на его руке Рунге, заглянуть за борт люльки. Они были невольными зрителями, как с товарной палубы фуникулера выпал негр, застегнутый в голубой футляр. Он долго пикировал на дно усеянного валунами ущелья, где разлетелся на тысячу мертвых осколков.
       — Отплачу вам своим признанием, я не Вега, загримированный Гарри Гопкинсом. Меня зовут Петр Петрович, инженер.
       Стоя в обнимку, они более не проронили ни звука до конца восхождения: лже-Гейзенберг и псевдо-Гопкинс, какая призрачная честь — играть чужие роли.
       Двери распахнулись, лыжники, переполненные адреналином, бросились к слаломной трассе. Из нижнего купе выкатился клубок царапающихся, грызущихся, визжащих женских тел. Гарин огляделся. Со стороны трехсотметрового спуска к обзорной площадке мчалось, брякая оружием на кочках, отделение железноголовых егерей в развивающихся маскировочных халатах. Инженер пристегнул лыжи.
       — Помогите мне, Гарин! — воззвала к нему русская.
       — Да на кой вы мне сдались! — инженер согнул ноги в коленях, наклонил вперед корпус и оттолкнулся палками.
       Скорость возрастала с каждым метром, он выписывал широкие замысловатые виражи, выбивая из наста снежные брызги. Гарин бесшабашно летел вниз, слыша свист секунд у виска.
       Автоматные очереди оскорбили высокогорное безмолвие, немцы били на ходу, в азартном движении с трудом удерживая нервные пистолеты — пулеметы Эрма. Огонь велся не прицельно, он скорее предупреждал, как собачий окрик «HALT»!

*       *       *

      Гулкая артиллерийская какофония, к которой за последние сутки все привыкли, замолкла. Тишина имела привкус тревожной неопределенности. С безлюдных улиц Страсбурга исчезли бродячие собаки, облезлые коты перестали голосить, выпрашивая питание. Самую большую неуверенность привносило отсутствие каких-либо войск в округе. На КП танкового полка, убывшего ночью в неизвестном направлении, Гарин, Гудсмит и сержант Эпс растолкали двух спящих связистов. Дырявая фанера в оконной раме не смогла скрыть заиндевевший «шерман» в проулке около моста через канал, огибающий город с севера.
       — Где ваши? — спросил Гарин капрала-связиста.
       — Срочно выдвинулись на север к Гамбсхайму. Ждем, когда за нами придет машина.
       Зуммер полевого телефона доказал, что они не одни на пустой планете.
       — Здесь Фокстрот-3, слушаю. Не знаю, сэр… Рядом стоит какой-то офицер… Да, сэр. Вас. — Капрал перевел чистый, не замутненный сомнительными ценностями, которое выработало человечество взгляд на Гарина.
       — Капитан Борк, армия США, разведгруппа «Алсос».
       — Генерал-лейтенант Диверс, что у вас происходит, какая обстановка?
       — Полный штиль, как в центре тайфуна.
       — Какими силами располагаете?
       — Отделение морских пехотинцев и двое сонных связистов отсутствующего танкового полка.
       — Капитан Борк, приказываю, собрать все, что есть в городе под свое командование и организовать оборону Страсбурга с северного направления. От вас требуется продержаться не более четырех часов, на подмогу идут части Первой французской армии. На авиацию не рассчитывайте, погода нелетная.
       — Генерал, осмелюсь доложить, наша группа подчиняется министру обороны лично.
       — Я отвечу перед министром, если нужно перед президентом и перед Конгрессом, выполняйте приказ.
       — Что ж, извольте, сэр.
       — Почему отвечаете не по уставу?
       — Я не кадровый военный, сэр, я инженер.
       На другом конце провода бросили шипящую змеей трубку.
       — Всё слышали?
       Люди молчали.
       — Капрал, что с танком?
       — Он не на ходу, но стрелять может.
       — Сержант, видите мостик через канал?
       — Да, сэр.
       — Заминируйте его фугасами из танка. Танк замаскируйте строительным мусором. Вы двое, наладьте связь с французами. Я пока поброжу вокруг, может еще кого встречу.
       В южном предместье Гарин наткнулся на похоронную команду 6-го корпуса, пребывающую в жесточайшем похмельном состоянии.
       — Орлы с берегов Потомака, настал ваш черед удобрить местную почву, тот, кто выживет, вернется домой в неувядающем ореоле славы!
       — У нас нет оружия, сэр.
       — Добудете в бою или подберете у павшего товарища. Прихватите кирки и лопаты, за мной.
       Эпс, порыскав в ближайших кварталах, привел двух французов, способных воевать.
       — Как тебя звать, Эпс? — Гарин раскрыл перед сержантом пачку «кэмэл».
       — Спасибо, сэр, я курю свои. Кортни.
       — Кортни, похоронщиков посадим в траншею прямо напротив съезда с моста, дай им две винтовки, я отдам свой смит-и-вессон. Пусть шумят, привлекают к себе внимание. Своих рассади справа и слева, бейте с близкой дистанции с флангов кинжальным огнем.  Французов спрячем под мостом, по твоему сигналу они приведут в действие фугасы, заложенные в опорах. Раньше времени себя не обнаруживать. Я буду стрелять из танка. С собой возьму связиста, капрал с Гудсмитом останутся в тылу. И запомни — чаще меняй позиции.
       — Можно вопрос, сэр?
       — Ну?
       — Страсбург, это Франция или Германия?
       — Теперь здесь Америка, парень.
       Немцы подошли лихо. На другом берегу канала на набережную влетели две мотоциклетки и следом бронетранспортер. Не снижая скорости, они мчались к мосту. Гарин поймал в прицел грязно-зеленый лоб бронетранспортера, долбанул фугасным снарядом. Машина опрокинулась поперек дороги. Спереди, не высовываясь из-за бруствера, палили в воздух похоронщики. Кортни срезал мотоциклистов пулеметной очередью.
       Прелюдия состоялась, продолжения ждали недолго. На том берегу выползли два «бенгальских тигра» в сопровождении редкой пехотной цепи. Из глубины эшелона атакующих позиции гаринцев принялись обрабатывать восьмисантиметровые минометы. Мины кучно рыхлили траншею похоронщиков, танки бегло молотили по постройкам вокруг моста. Их снаряды все ближе ложились к заваленному битым камнем «шерману».
       Казенная часть дула звонко лязгнув, отскочила назад, посылая снаряд в ближайший «тигр». Кумулятивная струя прожгла панцирь немца. Внутри бронированного монстра от тысячеградусной температуры рванул боекомплект, оторванная башня танка упала в десятке метров от мертвой машины.
       Второй «тигр» засек Гарина. Опытный экипаж произвел опережающий выстрел. «Шерман» основательно тряхнуло, инженер стукнулся головой о металлический угол, свет кончился.
       На мосту «тигр» пропустил пехоту вперед. Американцы, позволив фигуркам в узких шинелях достигнуть середины моста, открыли по ним шквальный огонь. Танк орудием и пулеметами колошматил по гнездам американцев, кроша все подряд в мелкий винегрет. Эпс, успевший закатиться в зияющую дыру подвала разбитого дома, не стрелял. Залегшая посреди моста немецкая пехота, не встречая более сопротивления, побежала вперед, стрекоча автоматами. Танк выехал на переправу, стараясь не отставать от царицы полей. Сержант пустил ракету, призывая французов исполнить долг. Мост содрогнулся, треснул в двух местах и «тигр» вместе со средним пролетом, пробивая тонкий ледок, ухнулся в воду.
       Гарин выбрался из дымящегося «шермана», когда Эпс огнем пулемета расправлялся с группой немцев, прорвавшихся на их берег.
       Инженер слонялся по развороченной траншее среди искромсанных трупов похоронной команды.
       — Борк, вы целы? — спросил Гудсмит, вытирая платком иссеченное осколками кирпича лицо.
       — Мой револьвер, вы не видите его?
       — Револьвер? Шут с ним, лучше объясните, почему мы сразу не разрушили мост, зачем эта мясорубка?
        — Они перешли бы канал западнее и тогда нам крышка. Время, мы украли время, без него у них не будет победы. Приковылял Эпс, бережно поддерживая перебитую руку.
       — Кортни, найди мой смит-и-вессон, очень прошу тебя.
       — Сэр, если фрицы зашевелятся опять…
       — У нас остались живые?
       — Пит где-то кричал.
       — Всех сюда, искать мой револьвер.
       — Боже, он контужен, — смекнул, наконец, Гудсмит. — Эй, вы! — позвал он капрала. — Держите капитана, будем закругляться, от нас уже ничего не зависит.
       Измотанная марш-броском французская колонна подоспела в срок. Из штабной машины спрыгнули подряд два генерала: Патч и командующий 1-ой французской армией Жан Мари Габриэль де Латра де Тассиньи.
       — Спасибо, от всей Франции спасибо, за спасенный Страсбург. Капитан Борк, я представлю вас к ордену «Почетного легиона», — двойной аристократ изысканно пожимал кисть Петра Петровича.
       — Борк, я считал вас заурядной тыловой крысой, а вы героическая личность, — Патч выудил из лабиринтов кармана медаль «Серебряная звезда». — Она ваша, я похлопочу о досрочном присвоении вам очередного воинского звания.
       — Не трудитесь, генерал, война кончится быстрее, чем придут бумаги.
       — Вы контужены, вам нужно лечиться.
       — Нам всем нужно лечиться.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/512


Извлечение из Главы 8. Порочное волшебство Слонима

В 1950-е годы Гарин (Борк) сходится с лабильно мыслящим энтомологом Леоном Слонимом. Вместе они затевают проект, приведший к скандальным культурологическим и социально-психическим последствиям в планетарном масштабе.   

       — Все лежите на боку, бездельничаете, — ехидно заметил Гарин, заходя в комнату Слонима.
       — Отнюдь, государь мой. Не идет у меня из головы вон прежний наш разговор о смысле полового влечения в суетном гуманоидном существовании. И вот, решил я рассмотреть предмет этот с позиции энтомолога, примером избрал двухточечную божью коровку, Adalia bipunktata. И уверяю вас, сколь много сходства, даже карикатуры на нас грешных в сексуальной жизни означенных коровок. 
       — А ну вас, Леон.
       — Нет, вы послушайте сперва. Самцов и самок европейских видов внешне отличить трудно или даже невозможно, лишь вскрытие дает достоверную информацию о половой принадлежности божьей твари.
       — Божьей коровки, хотите сказать.
       — Да-да, оговорился, спасибо, Борк. Но если самок и самцов на несколько дней разлучить, а потом соединить в прозрачной чашке Петри, спаривание происходит почти мгновенно, в течение считанных секунд жучки распознают друг друга.
       — Трогательное зрелище.
       — Я видывал многократно такое! Допустим, перед нами самка зрелая, уже имевшая сексуальный опыт. В этом случае длительного «ухаживания» не требуется; напротив, при встрече готового к половому акту партнера и молодой, еще девственной самочки, разыгрываются столь душещипательные сцены обольщения, преследования, борьбы самолюбий и, наконец, наконец, лишения невинности, поверьте, сюжеты достойные пера Мопассана.
       — Пробовали себя в этом жанре?
       — Угадали, Борк! Ах, вы все же какой проницательный. Слушайте, — Леон выгреб из своего дорожного чемодана кипу засаленной бумаги, перехваченную шпагатом, расшнуровал ее. — «При встрече с самкой половозрелый жук адалии старается забраться своей избраннице на спину. Во время спаривания самка не занимается активным промыслом пищи, хотя, — Леон торжествующе вскинул указательный палец, — и не отказывается от нее. Самец адалии во время спаривания обычно не двигается, а если жук относится к более крупным видам, например, семиточечным коровкам, то он ведет себя темпераментно», нет, лучше написать «страстно», — Слоним огрызком химического карандаша поправил рукопись, — «периодически резко раскачиваясь слева-направо так, что наблюдать за этими парами несовершеннолетним не рекомендуется!  Адалии — чуть ли не единственный вид животных, самцы коих способны во время одного спаривания эякулировать два-три раза. Спаривание у них, как и у других божьих коровок, продолжается исключительно долго — от одного до восьми-десяти часов! Описываемые жучки в благоприятных», правильнее, комфортных «условиях способны спариваться ежедневно и, вероятно, даже по несколько раз в день!»
       — Леон, я не глухой, вы так кричите, право, неудобно, что почудится соседям? Ответьте скорее, каков биологический смысл, такой длительный секс-битвы?
       — Борк, вы чудо! Какой рациональный вопрос, абсолютно инженерский подход, словно блестящий скальпель хирурга мелькнул у меня перед лицом. Браво! Конечно, казалось бы, многочасовая копуляция вредна; жуки, самцы во всяком случае, при этом не питаются, бедняги все на эмоциях; второе, пары малоподвижны, на них, беззащитных могут врасплох напасть хищники. Ответ, как мне представляется, один: это выгодно самцу. Затягивая половой акт, он препятствует спариванию возлюбленной с другими жуками и тем самым увеличивает шансы на передачу своих генов потомству.
       — Премудро! Вместо того, чтобы отгонять конкурентов от своей пассии, божьи жуки надолго седлают подругу, не прерывая с ней контакта, лишая других воздыхателей возможности спаривания. Мужьям есть на кого равняться. Леон, вы случаем, не испробовали метод «а ля жук»?
       — Нет, глумливый мой собрат, хотя… Не будем теперь об этом. Я продолжаю: «Наилучшее место для проведения исследования сексуального поведения божьих коровок — морская набережная в курортном месте на юге Франции. Прекрасный солнечный климат, морской воздух, насыщенный ионами, каменный парапет, на который набегают волны ласкового Средиземного моря, параллельно через дорожку полоса вечнозеленого кустарника, где в погожие дни образуется великое множество пар».
       — Недурно-с.
       — «Вид Adalia полиморфный, в одной и той же местности обитают жуки разной окраски надкрыльев — красный с двумя черными точками и черный с красными пятнами. Англичане в серии работ тщательно изучили формирование пар и выявили, что самки больше тянутся спариваться с черными самцами…»
       — Леон, пора остановиться, уже просвечивает какой-то расистский оттенок, что ли.
       — Да? Я переделаю, но учтите, все — правда, хорошо, давайте из другой главы, если вы такой щепетильный в расовых аспектах. «Извращения. Без них не обходятся и божьи коровки. В лабораторных условиях нередко можно наблюдать некрофилию: самцы спариваются с умершими самками, а иногда и с неживыми самцами. Содомию, скотоложство, изредка упорный наблюдатель может зафиксировать у божьих коровок в природе. В ряде случаев результат такого извращения бывает трагическим — из-за несоответствия формы интимных органов партнеры пытаются, но не могут разойтись, травмируя друг друга. Межвидовое скрещивание не дает потомства, поэтому связь самца с самкой иного вида биологически бессмысленна и даже вредна, в отличие от явления материнского каннибализма, когда оголодавшая мать поедает собственных личинок. Употребляя в пищу своих деток, самка пополняет ресурсы необходимые для откладки новых порций яиц в более подходящее время. Не стоит осуждать за это божьих коровок, смысл существования организма — сохранение своих генов в потомстве. Действительно, каждый отдельный организм смертен, а их совокупность, то есть биологический вид — потенциально бессмертна. Для успешного решения задачи нужно произвести как можно больше потомков, в той или иной степени обеспечить их ресурсами, и соединить свои гены с генами наиболее подходящего партнера.  Каждый вид по-своему решает эти общие проблемы, хотя явно прослеживаются черты сходства приемов полового поведения у всех животных, так как все преследуют одни и те же цели и осуществляют это в форме взаимодействия двух функционально различных партнеров». Вам нравится?
       — Немного сбивчиво, но бойко.
       — «Венерические заболевания. Половая активность, массовое и беспорядочное спаривание, на грани распущенности, наказуема не только у людей, но и у божьих коровок: у адалии обнаружена чрезвычайно редкая венерическая болезнь. При изучении адалий выяснилось, что почти половина жуков заражена клещами, которые распространяются половым путем. Данные клещи селятся на внутренней поверхности надкрылий божьих коровок. Они желто-оранжевого цвета, имеют крестообразную форму…»
                — Леон, бросьте вашу ахинею с букашками, какие гадости! Послушайте, что пресса сообщает про нашего балбеса. — Гарин разложил на столе газетные вырезки, судя по краям, выкромсанные маникюрными ножницами.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/505


Извлечение из Главы 9. Эзопов метод

Гарину, обреченному сотрудничать с советской разведкой, приходится делать непростой выбор.

     Самым хлопотным оказалось подобрать подходящий труп, нужные трупы на дороге не валяются даже в зазеркальной Америке. Банальный подкуп санитара в морге попахивал провалом. Петр Петрович десятки раз прокручивал, как распухший от гамбургеров переросток сгребает в охапку со стылого мраморного стола грубо заштопанное по срединной линии тело бывшего человека и, озираясь, как нашкодивший кот, понесет его на задний двор. Фу, не то: кто-нибудь да увидит, пойдут разговоры, вызреют домыслы — товарищи подлых наветов. Инженер выбрал крайнюю меру. Сыскалось подставленное лицо (на ловца, и зверь бежит), которое после было изящно ликвидировано неотвратимым несчастным случаем. Через означенное лицо у неблагополучной семейки, транжирящей свои неприхотливые земные дни на городской свалке, очерченной медлительными речками с ласковыми индейскими именами, откупили, якобы, в пользу университета Джона Гопкинса «живой труп» — вечно пьяного родственника, по антропологическим характеристикам идеально соответствующего заданным параметрам. Сородичи посмертно проданного, одурев от радости, пересчитывая липкие наличные искушающей предоплаты, ускорили переход обладателя ценной телесной оболочки в царство теней.
       От привалившего счастья Гарин взялся лично гримировать усопшего, придавая зеленоватой коже яблочный румянец спящего. Разбив ломом одеревеневшие суставы он, довольный тем как все устраивается, запихал мертвяка в машину, пристегнув ремнем безопасности к креслу. Праздничное настроение немного подпортил хозяин гаража, в котором инженер обделывал свои милые пустячки — толстый довольный дядька, видимо, со Среднего Запада, для улучшения адренолинообращения приторговывавший краденными тачками.
       — Не одобряю такие дела, — добряк покачал шарообразной головой.
       — Скот, не подумай плохого, все законно, просто я тороплюсь, и поспешность моя оправдана тем, что промедление смерти подобно.
       На том разговор и кончили.
       Гарин сильно рисковал, перемещая труп двойника из Чикаго в Нью-Йорк, но служба в разведке роднила его с риском окончательно, пожалуй, больше, чем в предшествующие годы странствий и мытарств. Наметанный глаз инженера точно фиксировал слежку, становившуюся час от часу отчетливее: однотипные седаны с однотипными мордами внутри, однотипные костюмчики — вороньем кружили вокруг его персоны. Электрический финиш Розенбергов пеплом стучался в сердце, заставляя призадуматься о возможностях выхода из шпионской игры так, чтобы про него забыли и штампованные агенты Гувера, и назойливые соплеменники с Лубянки.  Примитивный, но действенный фарс, или пошлая трагедия? — вывод напрашивался сам собой: казнить себя нельзя, помиловать. Итак, он — режиссер новейшей пьесы «К черту тщетную предосторожность — мнимая гибель суперагента Борка — Гарина» в 3-х актах.

Полный текст главы
http://proza.ru/2020/07/28/498