Улей. Часть 2. Его личная жертва

«Людей можно делить по-разному! Это известно всем.
Можно на людей и нелюдей.
И сказал удивлённый палач:
«А я делю их на головы и туловища».
© Станислав Ежи Лец,
«Непричёсанные мысли»




      Михаил Сергеевич Тагинцев сгорбившись сидел на неудобном стуле, в очередной раз просчитывая в уме всевозможные варианты дальнейшего развития событий. Вдруг в кармане пискнул мобильник, он хотел было достать его и прочитать сообщение, но ладонь сильно сжали.

      — Ты почему не спишь? — тихо спросил он.

      — Жду, когда ты уйдешь, — не выпуская правую руку отца из своей, также тихо отозвался Илья. — А ты почему до сих пор тут сидишь?

      — Жду, пока ты заснёшь, — стараясь не выдать себя, Михаил Сергевич вгляделся в бледное лицо сына — колючая щетина украшала подбородок и щеки, обескровленные губы, почти потухший взгляд карих глаз, — а потом вернулся к созерцанию обстановки больничной палаты: здесь повсюду царил педантичный, почти военный порядок, бездушный, как и сухие отчёты, которые день за днём ложились к нему на стол.

      — Пап, иди уже, а? Скоро утро, и тебе нужно быть в форме, чтобы вернуться к работе.

      — Всё в порядке, Илюша, — Михаил Сергеевич всё-таки прочитал сообщение, в котором его информировали, что совещание в министерстве перенесено на девять часов. Значит, даже пару часов поспать не получится, и надо ещё сделать пару важных звонков.

      — Пап, я знаю, что выгляжу очень паршиво, но даже на моём фоне ты кажешься слабым и замордованным, — тяжело вздохнув, прошептал Илья и закашлялся. — Но будем надеяться, что завтра меня отпустят домой, чтобы потом через три дня опять…

      — Не надо себя постоянно накручивать. Пока ещё есть время, и я не допущу, чтобы ты…

      — Пап, кажется, я и правда уже хочу спать. А тебе пришло СМС, и наверняка что-то важное, — Илья осторожно потрогал катетер, который теперь был у него в руке и должен оставаться в вене до завершения всех процедур, если повезёт, конечно…

      — Болит? — Михаил Сергеевич кивнул на катетер.

      — Нет, чешется, — Илья спрятал руки под одеялом и, немного шепелявя, добавил, в точности пародируя своего лечащего врача, профессора Сорокина: — Михаил Сергеевич, покиньте палату. Вы утомляете сына, а ему нужен отдых.

      — Ладно, но как проснёшься, то обязательно мне позвони, — Тагинцев наклонился и лёгким касанием погладил сына по лбу. — Так просто ты у меня не отвертишься, твоя стажировка в Берлине сама себя не пройдет.

      — К сожалению, это ни от кого из нас не зависит, — Илья прикрыл покрасневшие и потускневшие от бесчисленных процедур глаза.

      — Нам обязательно повезёт, сын. Надо только верить и ждать.

      — А что я, по-твоему, делаю? — Илья нарочно громко шмыгнул носом и отвернулся к стене. — Всё, иди уже.

      Немного помявшись в дверях, Михаил Сергеевич Тагинцев всё-таки покинул палату, хотя, если честно, уходить вообще не хотелось, но он прекрасно сам понимал, насколько сын сейчас слаб и как сильно нуждается в отдыхе. Такой вот печальный поворот в судьбе перспективного молодого парня, который, казалось, совсем недавно ещё был сморщенным красным комочком, отчаянно вопившим и требующим внимания матери.

      Двадцать лет назад красавица Наталья вихрем ворвалась в размеренную жизнь Тагинцева, вдребезги разбив скорлупу строгости и неприступности, а через год появился Илюшка, став для них с женой смыслом всей жизни. Семья была зажиточной, и единственный сын с младенчества ни в чем отказа не знал, впрочем, как и сам Танинцев-старший. Его отец когда-то занимал высокий пост в администрации Тюменской области, сделав Михаила Сергеевича директором своей крупной строительной фирмы с самыми жирными контрактами по всей Сибири. После, приумножив родительские капиталы, Михаил Сергеевич подался в депутаты, переехал в Москву, сделал головокружительную карьеры — стал первым заместителем министра в одной из самых денежных сфер. Ничто не предвещало беды, но, как учил его в детстве отец, за всё надо платить. Первым взносом по кредитной ставке «безбедная жизнь» стала жена Наталья, которая шесть лет назад поехала с подругами в круиз по Скандинавии да так и не вернулась обратно. То ли, когда пошла покурить, сама выпала за борт с открытой палубы парома «Princess Anastasia», то её специально столкнули — до сих пор оставалось неясно. Однако убойная доза алкоголя в крови Натальи и свидетельские показания трех подруг о частоте и количестве возлияний склонили следствие к первой версии. Похоронив жену, Тагинцев сосредоточился только на сыне. Как говорится, «всё в шоколаде»: престижная школа, навороченные айфоны, в подарок на выпускной — собственный автомобиль «класса люкс». Если бы не одно «но»…

***

      Как только отец осторожно прикрыл дверь его отдельной палаты, Илья встал с кровати, чувствуя предательскую дрожь в коленях. Тело нестерпимо ломило, суставы выворачивало, казалось, все кости превратились в тягучий воск, и теперь Илья сам себе напоминал выброшенную волной на берег медузу, неспособную без посторонней помощи вернуться в привычную среду обитания, равно как и он не может обходиться без постоянной утомительной терапии.

      — Господи, какой же отстой, — надтреснутым голосом пробормотал Илья, когда, умывшись, глянул на себя в зеркало: теперь и всегда оттуда на него смотрело тяжело больное бледное пугало с глубоко запавшими темными провалами глаз. — Во что я превратился? Почему это случилось со мной?..

      Бескровное отражение в зеркале зло усмехнулось, Илья снял с крючка полотенце и шаркающими шагами направился обратно к кровати, стараясь поглубже спрятать горькое отчаяние, которое, как цунами, всегда накрывало его после отцовских визитов.

      «Всё это бессмысленно и бесполезно, — думал Илья, беспорядочно открывая в айфоне разные вкладки, — легче самому спрыгнуть с крыши, чем продолжать такое никчемное и зависимое существование. Отца тоже всё это достало, сколько он ещё будет терпеть, разводя вокруг меня бурную деятельность?»

      Он не говорил отцу, что от назначенных лекарств его рвало второй день подряд: даже когда просто пил воду, всё вонючим фонтаном сразу же выплескивалось наружу. Несмотря на усиленное лечение и дорогостоящие препараты, которые отец выписывал из Израиля, Илья в последнее время стал таким сонливым и вялым, что навряд ли выдержал бы очередной консилиум новых врачей в другой клинике, куда бы родитель немедленно бы его перетащил.

***

      Спустившись на лифте на минус первый этаж, Михаил Сергеевич прошёл по полупустому подземному паркингу и сел в машину, но выезжать не спешил. Здесь, в больнице, бригада врачей, сплошь дипломированных специалистов, боролась за жизнь Ильи, а также тех, кто, подобно ему, остро нуждался в помощи, осваивая для себя новый образ существования, где на первом месте стоит дисциплина и недопустима безалаберность и халатность.

      Во время контрольных визитов, да и при самой процедуре Тагинцев каждый раз внимательно наблюдал за пациентами на диализе. Все эти люди были окружены дорогостоящими аппаратами, которые заменяли несчастным нездоровые почки, выкачивая «грязную» кровь и вливая им в вены «новую». Серые, усталые лица, полные отчаяния и боли, производили удручающее впечатление, будто сама смерть витала на ними, готовая в любой момент поглотить. Хоть этот диализный центр работал почти круглосуточно, в четыре смены, но даже при таком графике еле-еле справлялся с нагрузкой.

      Почка человека имеет бобовидную форму со слегка закругленными полюсами, масса почки взрослого достигает 120;200 грамм. Количество перекаченной через себя крови приблизительно один литр в минуту. В каждой почке находится до миллиона нефронов, совокупность которых составляет главную массу почечного вещества, и даже при снижении своих функций на 80—85% почки всё равно продолжают поддерживать нормальную жизнедеятельность человеческого организма…

      Тагинцев никогда раньше не задумывался над этим, но после того, как у сына начались проблемы, прочитал массу специальной литературы, узнал множество цифр и фактов по этому вопросу, познакомился с блестящими хирургами, которые и «подарили» ему совершенно новый взгляд на организм человека. Оказалось, что человеческое тело всего лишь машина, детали которой изнашиваются либо плохо работают, а иногда просто ломаются, отчего необходима замена.

      Илья любит жизнь, он хочет жить, и Михаил Сергеевич прилагает все усилия, чтобы тот выкарабкался. Бесконечные поездки на консультации к европейским медицинским светилам, частные клиники за границей, но результат по-прежнему неутешительный — финальный этап терминальной хронической почечной недостаточности, выход один — трансплантация.

      И вот уже почти год Илья на диализе, и Тагинцев вместе с ним намертво привязан к этому центру, потому что три раза в неделю сыну нужна процедура. Конечно, больные с диагнозом «почечная недостаточность» не сразу идут на диализ, а только тогда, когда почки уже совсем не справляются с нагрузкой, однако в случае с Ильей всё развивалось слишком стремительно. Теперь он вынужден сидеть на особой диете, тщательно контролировать уровень кальция, калия, фосфора… И чтобы содержание кальция не уменьшалось, а калия и фосфора, наоборот, не увеличивалось. Плюс ко всему жёсткая дисциплина: диализ требует многократного повторения, порой до момента самой трансплантации, и пропустить процедуру, значит, добровольно подписать себе приговор.

      Шофера в машине не было: Михаил Сергеевич предпочитал привозить сюда Илью сам; он завел мотор, но вместо того, чтобы тронуться с места, сложил руки за груди и в сотый раз прокрутил в голове сегодняшний отказ из Центра трансплантологии.

      Разумеется, Илью сразу же включили в очередь на пересадку почки, благодаря влиянию и связям отца поставив на первую строчку в листе ожидания, и вот теперь они оба живут в подвешенном состоянии. Всё очень просто, и всё очень сложно.

      Во-первых, донор и реципиент должны быть одной группы крови и примерно одного возраста, к тому же существовала ещё одна сложная штука — антигены.

      Узнав про необходимость пересадки, Тагинцев тут же предложил свою почку, однако у Ильи была очень редкая группа крови, да и процент совпадения антигенов оказался плачевно минимальным.

      Но даже если им повезёт, даже если найдётся идеальный кандидат на донорство, то ещё неизвестно, согласятся ли родственники: ведь многие по-прежнему — либо из-за своих религиозных убеждений, либо из нравственных (согласитесь, не многие захотят, чтобы почка близкого человека фильтровала кровь в организме какого-то незнакомца) — отказывают в изъятии органов. Конечно, существовали «чёрные трансплантологи», и Михаил Сергеевич в период особенного отчаяния однажды связался с ними, но Илья, будто почувствовав неладное, как-то раз заявил, что если узнает о незаконном происхождении новой почки, то собственноручно её вырежет.

      Пусть даже донор объявится, но существовало ещё «во-вторых», которое включало в себя неутешительную статистику отрицательных опытов, другими словами — отторжение органа…

      Внезапно противный скрежет прервал тяжёлые думы Тагинцева; он вздрогнул и тут же открыл глаза: Михаил Сергеевич увидел в зеркале невысокого человека, коротко остриженного и довольно щуплого, который шёл вдоль машины и царапал чем-то тяжёлым и металлическим её гладкий бок.

      Тагинцев следил глазами за незнакомцем, а тот в свою очередь обходил машину по кругу. Конечно, разумней всего было бы тронуться с места и не вступать в перепалку, но нервы Тагинцева заметно сдавали, да и неизвестный уже застыл возле заднего бампера, преграждая дорогу.

      — Что ты себе позволяешь? — наплевав на осторожность и возможные негативные последствия, он вылез из машины и провел ладонью по глубокой царапине, которая теперь уродовала чёрную дверцу. — Один звонок, и ты загремишь по полной программе! Ты хоть представляешь, сколько стоит эта машина?!

      — Погодите-ка, возмущаться, дядя. Может, для начала спокойно поговорим? — хрипло рассмеявшись, осадил его пыл странный субъект, поигрывая небольшим, но довольно тяжёлым ломиком. — Допустим, АВ отрицательная.

      — Что?.. — вглядываясь в бегающие глазки человека напротив, Тагинцев едва справлялся с приступом тошноты. Нет, он никогда этого типа раньше не видел, он вообще не представляет, кто перед ним! Однако откуда какой-то левый мужик узнал про группу крови Ильи?..

      — Что слышали: АВ отрицательная. На Земле приблизительно 0,4% имеют такую же, то есть один человек из двухсот тысяч, — еле слышно повторил коротышка, но в тишине бетонного склепа парковки его слова всё равно оглушительно звучали для Тагинцева. — Мне тридцать шесть, хронических заболеваний нет. Сердце, правда, немного пошаливает, но зато почки в полном порядке: ни пиелонефрита, ни мочекаменной болезни, ни цистита и в помине нет и никогда не было.

      — Зачем ты поцарапал машину? — выпалил Михаил Сергеевич, хотя на самом деле хотел спросить про другое.

      — Вам действительно так важен ответ? Вы правда настолько дорожите своей тачкой?

      — Что тебе надо? — Тагинцев сунул руку в карман плаща, стараясь как можно незаметнее достать купленный два года назад пистолет. Кто бы перед ним ни стоял, но он явно не в своем уме и опасен!

      — Лично мне — ничего, а вот моя почка идеально подойдет вашему сыну! — незнакомец прекрасно видел, что Тагинцев полез в карман явно не за тем, чтобы угостить его жвачкой, но всё же не сдвинулся с места, а лишь сильнее вцепился в лом.

      — Ты что, предлагаешь мне купить твою почку? — Михаил Сергеевич так опешил, что до него не сразу дошло, какую чудовищную вещь он только что произнёс: возможно, перед ним обычный доведенный до отчаянья наркоман…

      — Ну что вы! Официально торговля органами разрешена только в Иране. В Москве человек не может продавать себя по частям. Вы же прекрасно знаете, что законодательство нашей страны, как и в большинстве других стран, запрещает покупку и продажу органов, а его нарушение уголовно наказуемо, — хмыкнул незнакомец, а потом добавил: — Если вы согласны на сделку, то в обмен на небольшую услугу вашему мальчику пересадят новую почку. Подумайте хорошенько, как бы то ни было, а это ваш шанс, реальный шанс спасти сыну жизнь. И можете не сомневаться в абсолютной тканевой совместимости, лепилы нашей Семьи в таких вещах разбираются…

      — Отойди от меня, ты — чертов псих! — Тагинцев покрепче сжал пистолет в потной ладони; от услышанного кружилась голова, а каждое слово раздирало сердце, словно разрывная пуля. Что-то в этом странном типе было не так: конечно, само по себе предложение было ужасным, но, с другой стороны, откуда этот человек, по виду напоминающий обычного работягу, может знать столько фактов о донорстве? И почему ему известно о Илье? Даже его группа крови?.. Как же врачебная тайна, защита прав пациентов? Обычно комиссия по этике очень строга и принципиальна в подобных вопросах!

      Михаил Сергеевич огляделся в поисках камеры — наверняка всё записывается, и вот-вот подоспеет охрана, — но, заметив недалеко на полу россыпь мелких стеклянных осколков, подавился дыханием. Камера наблюдения разбита и неподвижно свисает на электрическом шнуре. Вторая, ближайшая, тоже разворочена. Она, как и её «коллега», теперь просто безмолвный свидетель намечающегося преступления.

      — Я считаю до трёх, и если ты не уйдёшь…

      — Я не уйду, — просто сказал незнакомец, а потом что есть силы ударил ломом по багажнику, оставив громадную вмятину. — Меня к вам не за этим прислали.

      — Я сейчас же вызываю полицию! — Тагинцев дрожащей рукой схватил телефон. — Тебя арестуют и обязательно упрячут в психушку.

      — Здесь сеть не ловит, — почти миролюбиво сообщил псих. — Нет, ни к мусорам, ни к психам я не хочу, да и не вашей компетенции это. Думайте! Неужели такой умный, а не понимаете? Удача сама идёт в руки!

      Тагинцев понимал, что времени нет: этот придурок в любую секунду может напасть. Конечно, он сильнее и выше, однако и маньяки по своей природе очень проворны. Судя по поведению психа, торговаться бессмысленно, но всё равно Михаил Сергеевич рискнул и задал вопрос, один-единственный вопрос:

      — Почему ты так хочешь, чтобы твоя почка досталась Илье?

      — Хороший вопрос, даже очень. Но, господин Тагинцев, вы плаваете на поверхности, а если хотите понять что к чему, то вам следует поглубже нырнуть, — на последних словах он умолк, а Михаил Сергеевич сжал пистолет так сильно, что побелели костяшки. — Больше я вам ничего не скажу, потому что не время. Но скоро вы встретитесь со старшими членами нашей Семьи и вам там всё доходчиво объяснят.

      — Что объяснят? — Тагинцев нервно облизал губы.

      — Так вы согласны принять небольшое вознаграждение в виде свежей человеческой почки взамен одной услуги, совершенно пустяковой для вас? — будто не расслышав вопрос. псих замахнулся и разбил обе фары. — Поймите, я здесь не шутки шучу, а представляю интересы оной весьма могущественной организации, которая берет начало в глубокой древности.

      — Мне нравится твоя история, правда… — Тагинцев решил всё-таки потянуть время, надеясь, что на шум наконец-то сбежится охрана или, может, заметят, что камеры сдохли. Это тип настоящий сумасшедший, который к тому же выдумывает всякие тайные общества! Может, и действительно ненормальный, а может… А может, это он сам сходит с ума? Вполне вероятно, что всё это правда, однако непонятно другое — как и зачем псих здесь оказался? Откуда он знает, что Илья нуждается в пересадке?

      — Решайся, слабак! Мы предлагаем твоему щенку здоровую почку и нормальную жизнь, а ты ломаешься как малолетка на вписке! — выкрикнул псих, и его лом с грохотом врезался в стену. — Ну же, стреляй! Видишь, я сам тебе помогаю!

      Господи, надо срочно спасаться, бежать! Нет, он не может так просто погибнуть, не имеет права сдаваться! Если его не станет, то что будет с сыном? Кто поможет ему? Откуда этот придурок свалился? Почему именно сейчас? А что, если и правда его почка подойдет Илюшке? А вдруг, это как раз то, о чём они оба втайне молились и ждали? Тагинцев чувствовал, что какая-то часть ответов была прямо здесь, совсем рядом, но надо действовать быстро, иначе его действительно могут убить.

      С невероятной силой и скоростью Тагинцева сбили с ног, а над его головой тут же завис лом, который псих уверенно держал двумя руками. Михаил Сергеевич глубоко вздохнул и собрался, рука уже не дрожала, а накопившиеся ужас и напряжение как будто мобилизовали все внутренние ресурсы его насмерть перепуганного организма.

      Тагинцев поймал взгляд человека, который правой ногой давил ему на грудь, готовый вот-вот обрушить своё примитивное, но от того ещё более страшное оружие. Нет, он не может так просто погибнуть, не имеет права сдаваться! Он резким движением сделал подсечку, и псих упал рядом с ним, но потом невероятно быстро опомнился и опять оказался сверху, довольно-таки сильно приложив Михаила Сергеевича затылком о бетонный пол. Тагинцев чувствовал, как теряет сознание, в глазах двоилось, а весь рот залит кровью из прокушенного языка. Боль была ужасная, но хуже всего, что псих поднялся и снова замахивался ломом. Из последних сил Тагинцев нашарил на полу пистолет и направил на него, а затем, секунду подумав, выстрелил в голову.

***

      Тагинцев посмотрел на часы: время позднее, но на завтра ещё много работы. Как бы ни хотелось вернуться домой, а нужно перепроверить массу отчетов и перечитать свой доклад, с которым он будет выступать перед министром.

      В кармане крякнуло WhatsApp-сообщение: очередной смешной ролик от сына. Михаил Сергеевич машинально отправил «лайк». После операции Илью буквально распирало общаться, ведь ему, как никому другому, так необходимо было знать, что он по-прежнему нужен, полезен. С каждым днем сын чувствовал себя всё лучше и лучше, и, глядя на него, Тагинцев, казалось, только недавно понял, как сыну важно быть просто здоровым… живым.

      Михаил Сергеевич встал и, набрав код, открыл сейф, в самом дальнем углу которого лежал между двух стеклянных пластинок, тщательно обёрнутых прозрачной плёнкой, тонкий срез почки, принадлежавшей именно тому донору, который чуть не прикончил Тагинцева на больничной парковке. Как ни странно, но орган действительно подошёл на все сто. Неожиданная удача, учитывая редкость крови Ильи и их общую невезучесть за последние годы.

      Конечно, Михаил Сергеевич свято хранил тайну происхождения почки и даже под пытками ни за что не признался бы сыну, что после того выстрела, когда наконец-то прибежали охранники, он первым делом набрал номер своего человека из центра трансплантологии. Тело нападавшего забрали сначала в морг, а потом уже в игру вступили подопечные Тагинцева из Института судебной медицины. Михаил Сергеевич как раз разбирался с полицией, делая упор на некомпетентность больничной службы безопасности, когда механизм всех тех, кто имел отношение к донорству органов, включая судмедэкспертов, уже раскрутился на полную мощь. Выяснилось, что у убитого не было ни жены, ни родителей, ни каких-либо ещё близких родственников, которые воспротивились бы изъятию органов. Правда, удалось обнаружить сводную сестру, которая отбывала наказание в женской колонии, но она долгое время были в ссоре с братом, поэтому лишь равнодушно сказала: «Делайте с ним всё, что хотите. Хоть что-то хорошее от этого подонка останется».

      Тагинцев в своё время досконально изучил все аспекты подобных дел и прекрасно знал, что в вопросах донорства тот, кто не возражает, автоматически считается согласным. Два года назад он смог получить прямой доступ к национальной программе координации трансплантаций и теперь, несмотря на то, что это была сплошь закрытая и анонимная информация, мог отслеживать, куда уходят органы, и кто их в конце концов получает.

      Координационная команда хорошо поработала, изъяли практически всё: лёгкие, сердце, печень, кожу со спины, роговые оболочки глаз… Однако Тагинцева это мало интересовало, ведь главным органом была почка.

      Операция прошла быстро, тот самый уникальный случай прекрасного совпадения и реципиента, и донора. Ещё один невероятный ход со стороны судьбы, которая, похоже, решила, что абонемент на несчастья у Ильи закончен. А сам Тагинцев… Он не испытывал ни малейших угрызений совести, наблюдая за процессом восстановления сына. Он смотрел, как день ото дня к Илье возвращаются силы, как давно забытая уверенность в завтрашнем дне приходит на смену апатии и робкой надежде. Михаил Сергеевич помнил сына на пороге смерти, совершенно неузнаваемого, когда у него оказали почки, когда отёчность до невозможности изменила лицо, как медленно билось его сердце, и как сам Тагинцев искал варианты спасения, раздражаясь от собственной беспомощности и бессилия.

      Нет, он ни о чём не жалеет, даже если ему опять придётся убить человека, чтобы дать шанс сыну на жизнь, то он сделает это, снова спустит курок, из последних сил, теряя сознание, но всё равно упрямо надеясь на чудо.

      — Михаил Сергеевич, к вам посетитель, — в дверь заглянула секретарша Алёна, профессионально скрывая своё недовольство по поводу того, что ей опять приходится вкалывать сверхурочно.

      — Кто это? Вы прекрасно знаете, что все встречи на сегодня закончены!

      — Вот его визитка, — девушка подошла и, обдав Тагинцева ароматом дорогих восточных духов, протянула ему маленький прямоугольник. — Я знаю, что это против правил, но он очень настаивает. Думаю, на редкость важная шишка, на бандита совсем не похож, однако есть во внешности этого человека нечто такое…

      — Ладно, я приму его, — перебил её Тагинцев, устало откинувшись в кресле и спрятав в ящик стола стеклянные пластинки, а поймав просящий взгляд верной сотрудницы, произнёс: — Алёна, на сегодня достаточно, вы можете отправляться домой.

      Не успела секретарша выйти из кабинета, как туда зашёл ничем не примечательный господин с посеребрёнными сединой волосами, а Тагинцев почувствовал, что против воли по его телу пробежала волна дрожи. Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Нет, это всё глупо, он никогда его раньше не видел. Интересно, о чём этот незнакомец будет просить его? Что такого важного предложит, раз отважился без предварительной договорённости явиться к нему в кабинет?

      — Меня зовут Сергей Клевцов, — представился посетитель и без разрешения устроился в кресле прямо напротив Тагинцева. — Я доктор биологических наук…

      — Знаю, — Михаил Сергеевич с неподдельным интересом изучал собеседника, — прочитал только что на визитке. Ну-с, господин Клевцов, чем обязан?

      — Я бы не стал просто так беспокоить, но настал ваш черёд нам помочь. Перинатальный центр №15 в Медведково, слышали о таком? — мягко произнес Клевцов. — Тамошний главный врач не согласился сотрудничать по-хорошему, мы подыскали более подходящую кандидатуру, но вы должны помочь с протекцией… и вообще возьмите под свой депутатский контроль деятельность этой больницы, мы возлагаем на неё большие надежды.

      — Однако, — Тагинцеву всё меньше и меньше нравился этот субъект: ускользающий взгляд, вальяжная поза, небрежный тон; хоть выглядит презентабельно, но, скорее всего, из бандитов, — подобными вещами я не занимаюсь.

      — Значит, займётесь, — взгляд Клевцова ровным счётом не выражал ничего, но всё равно он действовал на Тагинцева подобно вампиру, только высасывал из него не кровь, а уверенность. — Вы же человек слова, поэтому я пришёл за своей частью сделки.

      — Я вижу вас в первый раз и, надеюсь, в последний, — холодно процедил Михаил Сергеевич и, сцепив руки, начал медленно крутить большими пальцами. — И уж тем более не заключал с вами сделки.

      — Разве? А мне казалось, что да. Неужели ваш сын ни разу не спрашивал природу происхождения своей новой почки? — Клевцов холодно улыбнулся, когда увидел, что Тагинцев тяжело задышал, казалось, будто воздух в его лёгких весил целую тонну. — Скажите, а вообще легко убить человека? Ну, сознательно отнять жизнь, чтобы жил другой человек.

      — Не понимаю, о чём это вы, — Михаил Сергеевич и бровью не повёл, но было видно, что таинственный посетитель прочно завладел его вниманием.

      — Всё вы понимаете. Там, на парковке, вы убили некоего человека, чтобы подарить его почку драгоценному сыну, — Клевцов небрежным жестом достал из кармана листок бумаги, и на стол перед Тагинцевым легла копия протокола вскрытия. — Знаете, Михаил, у меня нет желания вас осуждать. Такие личности, как вы, не входят ни в одну категорию, а их поступки и мотивации могут порой шокировать, вызывать неприязнь и непонимание, — заметив смятение собеседника, он без перехода добавил: — Тогда необязательно было стрелять точно в упор, вы могли бы, к примеру, ранить его. К тому же ваша команда четко сработала…

      — Это было самооборона! — краснея от злости, выдавил Тагинцев, но потом быстро опомнился: — Откуда вы, чёрт возьми, знаете такие детали?

      — Полно вам, не смешите меня! Это же наша Семья оказала услугу. Простите, что так без подготовки свалились, но у вашего сына действительно очень редкая кровь, и нам пришлось очень долго искать кандидата, — терпеливо пояснил Клевцов, от души упиваясь триумфом и замешательством оппонента. — Мы заключили сделку, и вы обязаны нам помочь.

      — Не было никакой сделки, психбольной ты придурок! — в отчаянии заорал Тагинцев, чувствуя, как в его душе разрастается чёрная дыра, из которой тянуло холодной, мрачной опустошенностью.

      Клевцов встал и наклонился вперёд, а его спокойное, почти равнодушное лицо вплотную приблизилось к раскрасневшемуся Тагинцеву, на что тот слегка отшатнулся, а его сердце забилось сильней.

      — Была. Ещё как была! В тот самый миг, когда вы спустили курок, мы с вами подписали договор о взаимовыгодном соглашении. Я вам предоставляю идеального донора, а вы помогаете реализовать наш проект. Разумеется, ваша реакция вполне предсказуема, но в печально известном году японцы тоже упрямились, и тогда, чтобы доказать всю серьёзность наших намерений, пришлось уговорить американское командование подарить им «Малыша» и «Толстяка».

      — Вы что, американец? — сквозь зубы процедил ошарашенный такими безумными заявлениями Тагинцев. Сейчас больше всего хотелось размозжить этому наглецу череп, но Клевцов будто прочитал это по взгляду, и его лицо заранее скривилось.

      — Ни моя национальность, ни религиозная, ни расовая принадлежность не имеют значения. К тому же атомная бомбардировка вам не грозит. Не тот масштаб, уж простите. Вы просто поможете нам в реализации одного Семейного дела, а чтобы наверняка не осталось сомнений, позволю себе этот маленький залог успеха нашего предприятия, — Клевцов разжал кулак и продемонстрировал Майкрофту два зёрнышка белой фасоли.

      — Смотрите внимательно, — он дунул в ладонь, и фасоль приобрела ярко-красный оттенок, гладкая поверхность стала влажной и мягкой, а внутри, казалось, наполнилась кровью. — Это почки вашего сына. Одну оставляю вам, а себе забираю вторую. Попробуете нас обмануть, я раздавлю фасоль, и Ильи не станет. На всё про всё — не больше недели. Придумайте повод для внеочередной проверки роддома, уберите главврача, а дальше мы с вами свяжемся, и сделка закончится.

***

      Тагинцев без сна ворочался на двуспальной кросати. Болезнь сына давно заставила примириться с бессонницей, однако гораздо хуже было то, что теперь в голову лезли разные и самые ужасные мысли о загадочной встрече с Клевцовым.

      Он вспомнил, как три дня назад у себя в кабинете судорожно открыл ноутбук и пытался в режиме онлайн отследить по камерам видеонаблюдения этого чертового Клевцова, но, что странно, он будто бы провалился сквозь землю. Охрана клялась, что никто в здание не входил и уж тем более не выходил из него, да и звонок секретарше ровным счётом не дал ничего: женщина божилась, что не было никакого господина Клевцова, и она вообще не понимает, о чём идёт речь.

      Выпив на кухне стакан холодной волы, Тагинцев в сотый раз восстановил в памяти информацию на Сергея Клевцова, которую его помощникам удалось собрать: действительно доктор биологических наук; уроженец Нижнего Новгорода; однако фотография из досье далека от того, кто приходил к нему в кабинет. А уж последняя запись прямо-таки выбила Тагинцева из колеи: «…инвалид, который получил травму при падении и уже больше десяти лет прикован к коляске».

      С фасолью тоже происходила какая-то чертовщина. Поначалу Тагинцев хотел её выбросить, но всё же принёс её в дом и однажды, сидя в гостиной, с головой окунувшись в раздумья, сжал в руке эту штуковину. Тут же из комнаты сына раздался оглушительный вопль, полный боли: Илья упал на пол, схватившись за правый бок, и кричал, что, кажется, лопнула почка.

      Михаил Сергеевич тихонько вздохнул и подошёл к окну. Небо было разрезано надвое: вдалеке чернел грозовой фронт, но за его пределами небеса оставались прозрачными, что придавало поистине волшебным этот рассвет.

      Он всегда считал, что кто бы ни ставил ему условия, а никогда нельзя позволять себя шантажировать, однако расклад изменился, и сыном рисковать он не мог. Тагинцев лично навел справки об этом перинатальном центре в Медведково: добротный роддом в лучших российских традициях; 50 на 50 хорошие и плохие отзывы; главврач — профессор в летах твердой советской закалки, в общем и целом, ничего примечательного.

      Однако времени, отведенного безумным Клевцовым, катастрофически мало, и никому из окружения Тагинцева так и не удалось выяснить о какой таинственной семье идет речь, хотя ему доложили, что этот злополучный центр давно рвется спонсировать некий коммерческий благотворительный фонд под названием «Дар сотворения», который, впрочем организован давно и ни во что предосудительное ни разу не ввязывался. Хоть от просьбы Клевцова за версту разило криминалом, но придется пойти на уступки и завтра же Тагинцев, надавив на нужные рычаги в Департаменте и Минздраве, организует проверку по полной программе. Собой бы, возможно, Михаил Сергеевич и рискнул, послал бы этого психа к известной матери, но он знал наверняка, что если снова увидит потухший взгляд сына в больничной палате, то его сердце точно не выдержит. Тагинцев точно не понимал, что это за фокус с фасолью, и какие высшие силы решили использовать сложившееся положение и так подставить его, но он вдруг подумал, что если в «докторе Клевцове» есть хоть что-то от человека, то значит, его можно попробовать устранить?..

***

      — Прекрасная работа, Семён, — произнес высокий худощавый человек, несмотря на теплую ночь, одетый в наглухо застегнутое кашемировое пальто, — перинатальный центр полностью под нашем контролем. Скоро там совершиться великое таинство, — он вдруг обернулся, в упор глядя на того, кто месяц назад явился к Тагинцеву под личиной инвалида Клевцова.

      — Всё ради будущего поколения, — выпалил заученную фразу Семён и слегка склонил голову; ему стоило огромных усилий выдержать взгляд этих холодных, зыбких, как мёртвое болото, глаз.

      — Сколько у нас новообращенных? Все ли надежны? — по лицу человека в пальто промелькнула смутная тень.

      — Шесть человек: две медсестры, одна акушерка и ещё трое из неотложки. Всё прошли первое испытание, испив маточное молоко напополам с человеческой кровью, теперь за каждым закреплён куратор из мертворождённых, — отрапортовав, Семён застыл с непроницаемым лицом в ожидании дальнейших приказов.

      — Хорошо, а что с Тагинцевым-старшим? Я знаю, что его сына долго уговаривать не пришлось.

      — Ну, насчет Ильи лично у меня не было особых сомнений: очень неглупый и перспективный молодой человек, думаю, в ближайшем будущем его можно представить Праматери, — чувствуя, что его начинает распирать непривычное раздражение, Семён немного помолчал, а затем продолжил: — С отцом всё сложнее, хотя он выполнил свою часть сделки, но нестабилен — его люди потихоньку продолжают копать под нас, вчера еле удалось изъять у них информацию о наших московских перемещениях.

      — Так, значит, устраните его, — человек в кашемировом пальто неопределенно пожал плечами. — Нет, сначала настоятельно предложите вступить в ряды новообращенных, а уж потом действуйте по обстоятельствам.

***

      Михаил Сергеевич Тагинцев старался не вспоминать о том кошмаре, что пришлось пережить. Ему совершенно не было дела до деятельности нового главного врача перинатального центра в Медведково, хотя его новаторские подходы очень хвалили в Департаменте здравоохранения города; его больше не заботило то, что его людям не удалось добыть хоть какого-то компромата на коммерческий фонд «Дар сотворения», он благополучно выбросил из головы визит Клевцова, и очень старался забыть всю чертовщину, сопровождавшую эти события. Тагинцев честно выполнил свою часть не подписанной договоренности, и теперь просто наслаждался жизнью, наблюдая за восстановлением сына, который успешно проходил реабилитацию в дорогой частной клинике.

      Сегодня, как и в любую другую пятницу, он ужинал в ресторане «Золотой улей» и как раз усаживался за столик, готовясь отведать свой любимый пудинговый десерт.

      — Разрешите? — Михаил Сергеевич поднял голову и в ужасе замер, расширенными глазами глядя на подсаживающегося за его столик «Клевцова». Тагинцев был так потрясен этой встречей, что у него возникло жуткое ощущение, словно кожу пронзили тысячи ледяных игл.

      — Что вам от меня нужно? — тихо спросил он.

      — Кое-куда прокатиться, — «Клевцов» бесцеремонно взял его стакан с минералкой и сделал жадный глоток. — Вы богатый и влиятельный человек, мне поручили вам кое-что предложить и показать, возможно, вам это даже понравится.

      — Я вызываю охрану! — рявкнул пришедший в себя Тагинцев, хватаясь за телефон.

      — Бесполезная трата времени, — ехидно парировал «Клевцов», — этот ресторан принадлежит нашей Семье и полон наших людей, так что только напрасно покалечите своих бодигардов.

      «Клевцов» поднялся и громко хлопнул в ладоши, все гости ресторана тут же поднялись и направились к выходу, официанты, побросав подносы с едой и напитками, быстро окружили плотным кольцом их с Тагинцевым столик.

      — Что вам от меня нужно?.. — заикаясь, проговорил Михаил Сергеевич, ему почудилось, что плиточный пол под ногами заходил ходуном или, может, это его тело сотрясала крупная дрожь?..

      — Скоро вы всё узнаете, — «Клевцов» развернулся, и его взгляд, вмиг ставший острым, как жало, впился в побледневшее лицо Тагинцева. — Выйдем через кухню во двор, там уже ждёт машина. Советую не дергаться и соблюдать меры приличия, не хотелось бы применять силу.

***

      — Понимаете, Михаил, в этом мире всё просто, как черенок от лопаты: есть хищники и есть их добыча. Мы, некрократы, живём среди вас, охотимся, кормим Праматерь, пополняем ваши списки без вести пропавших людей, только вы о нас ничего не подозреваете. Аккуратно мы действуем, за много веков научились. Чтобы сильно не выделяться из человеческого общества, мы создаём маленькие ячейки-семьи, только роль родителей выполняют кураторы. Праматерь мертворождает детей, которых надо оформлять по всем правилам вашего государства, перинатальный центр идеальное место, чтобы сделать соответствующие записи и распределить наших младенцев. Поэтому нам и потребовалась ваша помощь, — рассказывал по дороге «Клевцов» обезумевшему от страха Тагинцеву. — Для вас мертвое тело — всего лишь скорлупа, переработанная биомасса, от которой нужно избавиться, а для нас человечина важная часть рациона: Тёмная Праматерь пьет только кровь, Её Генералы высасывают костный мозг и этим живут, добытчику отдают внутренности, а мясо делят на всех членов Великой Семьи.

      — Боже, это какой-то бред… — пролепетал Тагинцев и, случайно поймав свое отражение в зеркале заднего вида, подумал, что сейчас он выглядит, словно изможденной долгими мытарствами человек, которого ведут на расстрел.

      — Наша Семья… как бы вам нагляднее объяснить, — прищурившись, на мгновение задумался «Клевцов», — очень напоминает устройство улья: есть матка, наша Вечная Мёртвая Праматерь, единственная способная давать потомство — она наш абсолют, и всё крутится вокруг её благополучия и безопасности; её ближайшее окружение — Тёмные Генералы, они как пчелиные трутни, но с более расширенными полномочиями; остальные — Загонщики, Забойщики, Уборщики и Охранники — это обычные рабочие пчёлы. Так понятно?

      — Вы все сумасшедшие, — промямлил Тагинцев, вытирая ладонью катившийся со лба пот. — Это какая-то секта?

      — Не секта — Семья, — мягко поправил его «Клевцов». — Нас, настоящих мертворожденных, не так уж и много, но на нашей стороне армия обращенных людей. Взамен служению Праматери она свои маточным молоком продлевает жизнь людям, оберегает их организм от болезней, дает силы и смысл никчемному существованию, только его надо пить постоянно и выдается оно лишь за верное служение и хорошее поведение. Если опять же переводить на язык зоологии, то в плане питания обращённые как гиены, питаются тем, что остается от нас, мертворожденных львов.

      — Вы говорили, что питаетесь человечиной…

      — О, да! Мы, конечно, едим вашу пищу, но лучшая пища для нас — ваша плоть. Так уж вышло, но силу членам Семьи даёт лишь человеческое мясо и кровь. Знаете ли, мы же не какие-нибудь маньяки, убивать людей вообще непросто даже в таком мегаполисе как Москва. Веками сложилось много условностей и ограничений, Забойщикам, например, запрещено убивать беременных женщин, детей, сильных и рослых самцов, короче, всех тех, кто может в дальнейшем нам в пищу дать новый здоровый приплод. Не так давно Генералы постановили устранять всяких бесхозных уродов и инвалидов: косых, хромых, безруких, безногих, даунов.

      — Меня вы тоже убьете, чтобы сожрать? — сухо и как-то отстранено произнёс Тагинцев. — Впрочем, делайте, что хотите, но пообещайте не трогать моего сына.

      — Клянусь Вечной Праматерью, ваш Илья в безопасности и обязательно проживёт долгую и счастливую жизнь, — искренне улыбнулся «Клевцов». — А вот ваша участь зависит только от вас.

***

      Как зачарованный Тагинцев стоял посреди просторной палаты перинатального центра №15, куда его привёл «Клевцов», и отстранено смотрел на пять кювезов, сквозь прозрачные стенки которых виднелись пять крохотных младенцев, сплошь покрытых какой-то склизкой синюшной кожицей. Ему было так страшно, что он едва удержался от крика, а паника, как волны цунами, накрывала Тагинцева с головой.

      «Какой кошмар», — шевельнулось в мозгу, и снова Михаил Сергеевич испытал неприятное ощущение, словно невидимая иголка больно кольнула в области сердца.

      — Вот видите, абсолютно ничего страшного, — улыбнувшись холодной, тяжелой улыбкой, проговорил коротышка-главврач, за которого Тагинцев лично хлопотал перед руководством области и Департаментом здравоохранения Москвы. — Как и обычных недоношенных младенцев, в кювезы помещают мертворожденных детей: для согревания, улучшения кислородной насыщаемости крови, предохранения от переохлаждения тела. Они ещё совсем слабые и беспомощные, даже дышать самостоятельно не научились, а для их реанимации нужно лишь время и свежая пища.

      — Вы убиваете и едите младенцев?.. — еле справляясь с головокружением и подступающей тошнотой, Тагинцев тяжело привалился к стене.

      — Ни в коем случае! Ну что вы такое говорите, прямо монстров из нас делаете? — всплеснув руками, удивился главврач. — Не знаю, что вам там Семён в машине наплел, но мы человеческих младенцев не трогаем. Убийство здоровых детей противоречит здравому смыслу. С перинатальным центром плотно сотрудничает станция по переливанию крови, к тому же мы здесь успешно выхаживаем и обычных детей. Как вы могли заметить, об этом перинатальном центре отзывы от простых рожениц сплошь положительные, у нас даже очередь на месяц вперед.

      — Помогаете рождаться, ухаживаете и выхаживаете, чтобы потом убить и сожрать?

      — Ну, не без этого, но только когда станут взрослыми и бесполезными членами нашего с вами совместного общества. Праматерь дает потомство только раз в десять лет, пять-шесть мертворожденных — не больше. Природу не обманешь, популяция хищников и жертв должна быть гармоничной.

      — Я вам не какой-нибудь простачок, а депутат Государственной Думы! И как только выйду отсюда, то сразу же сообщу куда следует, вас всех раздавят, как тараканов… — закричал Михаил Сергеевич, уже не обращая внимания на пульсирующую тупую боль в голове, из которой, казалось, работающее как бешеный насос сердце выкачивает питающую мозг кровь.

      — Смотрите, у вас есть два варианта: либо вы причащаетесь маточным молоком и выходите отсюда с иной точкой зрения, либо не выходите никогда, — жёстко ответил тихо подошедший в палату «Клевцов» и протянул Тагинцеву чашу с дымящейся жидкостью; пахло отвратительно: сквозь сладковатый молочный аромат явственно ощущался тошнотворный смрад мертвечины. — Выпейте, и мудрость Праматери освятит вашу душу и тело.

      — Нет, вы все ненормальные маньяки и паразиты!

      — Папа, лучше тебе это выпить, — Тагинцев вздрогнул и обернулся на голос сына, ноги предательски задрожали, а сердце сжал невидимый стальной обруч. — Извини, что раньше тебе этого не рассказал, но разумней служить некрократам. Семён мне всё объяснил про происхождение моей почки, как долго и тщательно они искали донора, как готовили его к встрече с тобой. Я очень тебе благодарен за всё, папа, и не хочу тебя потерять, так что лучше тебе причаститься.

      Тагинцев, бледный, как январский снег, уставился на вошедшего Илью. Липкий, обволакивающий страх полностью заполонил оцепеневший рассудок.

      «Что делает здесь мой сын? Почему Илья? Чем приманили его эти уроды?..» — гулко долбилось у него в голове, и только от одних этих вопросов можно было безвозвратно провалиться в самое глубокое ущелье безумия.

      Однако ни одна мысль так и не успела полностью сформироваться: лицо Тагинцева накрыла густая тень, сердце пронзила резкая невыносимая боль, его качнуло в сторону, колени подломились, и он рухнул прямо под ноги грустно смотревшего на него сына.

***

      Москва изнывала от затянувшегося проливного дождя, который начался в день смерти отца, словно оплакивая депутата Государственной Думы, члена правящей партии, человека, негласно курировавшего деятельность губернатора Пермского края… Обширный инфаркт — именно так значилось в официальном отчете патологоанатома.

      Илья Тагинцев очень устал от всей этой канители с гражданской панихидой, отпеванием, кремированием и пышными поминками. Он любил отца, был искренне ему признателен за всё, что тот для него сделал, и бесконечно сожалел о его скоропостижной кончине. Возможно, ему следовало отца постепенно готовить к такому повороту событий, вероятно, он должен был всё рассказать о явившихся в его палату на второй после операции день некрократах, открывших ему абсолютно новое мировоззрение и подаривших неиссякаемый источник жизненных сил — маточное молоко напополам с кровью.

      «Всё идёт своим чередом, отца не вернёшь, но он будет навсегда в твоей памяти. Теперь ты полностью здоров и не одинок, отныне у тебя есть большая Семья, которая обеспечит и помощью, и поддержкой», — так сказал ему Тёмный Генерал, незаметно прибывший на похороны, и эти слова значили для Ильи больше, чем бесконечные соболезнования от родных, друзей и отцовских соратников.

      Когда Илья вернулся домой и открыл дверь квартиры, на него пахнуло душным теплом: как всегда, домработница Фархунда закрыла все окна и включила отопление на полную мощь, боясь, что Илья простудится, потому что до сих про считала его несчастным, тяжелобольным мальчиком…

***

      Он пришёл в себя совершенно разбитый и измождённый: каждый квадратный сантиметр тела стонал от нестерпимой слабости и боли. В нос тяжелым хуком ударил запах медицинских дезинфицирующих средств. Превозмогая тошноту, Михаил Сергеевич Тагинцев с трудом разлепил веки; глаза, как бритвой, резанул яркий свет больничных ламп. Он попытался приподняться, но тут же понял бессмысленность своего поступка: руки и ноги были надёжно зафиксированы кожаными ремнями к кушетке. А вместе с болью в конечностях вернулась жуткая мигрень, будто в череп вогнали раскаленную спицу.

      — Очнулись? — заботливо поинтересовался щуплый человечек в старомодных очках с толстыми линзами. — Живым всё мертвого лучше. Как бы вы не пытались, а всё равно попали в нашу Семью.

      — Меня будут искать! — еле слышно просипел Тагинцев, и каждое слово прошлось по пересохшему горлу наждачной бумагой, тело отрясал колкий озноб, зубы отстукивали барабанную дробь.

      — Отнюдь, для всех вы уже умерли. Обычный сердечный приступ, который при должном профессионализме легко выдать за обширный инфаркт. У нас и официальное заключение о вскрытии вашего тела имеется, — охотно пояснил щуплый человечек, заботливо проверяя пульс на запястье Тагинцева.

      — А как же мой сын? Где Илья?!

      — О, не волнуйтесь! Он, конечно, болезненно переживает вашу кончину, но знать всю правду ему пока рано. Об Илье в любом случае позаботятся, да и сам он будет стараться и слушаться, чтобы не прогневить нашу Праматерь.

      «Влип, — подумал Тагинцев с безграничной усталостью, в памяти мелькали смутные кадры родного лица, от чего из глаз непроизвольно хлынули слёзы. Он понял, что если не произойдёт чуда, то его непременно убьют, а чуда, судя по всему, не случится. — Господи, спаси и помилуй».

      — Вы знаете, что такое линчи;? Это китайская казнь «Тысяча укусов», когда от тела постепенно отрезают небольшие кусочки в течение длительного периода времени. В основном этот вид казни применялся в Китае за государственную измену и за убийство родителей, а просуществовал, вы только представьте, вплоть до 1905 года. Приговоренного привязывали к столбу, и затем медленно вырезали фрагменты тела, а чтобы жертва не потеряла сознание, ей давали опиум. Чем серьезней было преступление, тем больше наносилось прижизненных увечий, и если приговоренный не умирал от болевого шока и кровопотери, то казнь заканчивали одним точным ударом ножа в сердце, — деловито проколов иглой вену за правой руке Тагинцева, щуплый очкарик присоединил к игле трубку капельницы и подкрутил колесико. — Но мы не варвары и уж тем более не садисты, вас будут регулярно кормить и при отсечении плоти применять местную анестезию.

      Тагинцев ничего не ответил, лишь до боли в суставах пытаясь подняться. Лёгкие сдавило от нехватки кислорода, он хрипло дышал, наблюдая за всеми манипуляциями расширенными от ужаса глазами.

      — Вы же даете своим детям самое лучшее? Вот и мы заботимся о потомстве, подбирая качественную живую пищу. Малышей пятеро, значит, вас хватит недели на три, — мазнув по Тагинцеву оценивающим взглядом, проговорил очкарик, беря с прикроватной тумбочки острый хирургический скальпель. — Советую поберечь силы и не кричать громко, ваша комната находится в подвале и абсолютно звуконепроницаемая, в этом морге лишь немногие знают о ней. Вы очень кстати нам подвернулись, правда, нашим специалистам пришлось сверхурочно работать, чтобы быстренько вылепить точную восковую копию вашей головы, которую мы пришили к бесхозному телу бродяги. Экспозиция получилась прекрасной, никто ничего не заметил, даже ведущим скульпторам из музея мадам Тюссо есть чему у нас поучиться.

      Михаил Тагинцев молчал, невидящим взглядом уставившись в пустоту. Липкая тьма медленно окружала его: она шевелилась и двигалась, как живая. Серые тени бесшумно крались по стенам, неумолимо подбираясь к нему, и сознание буквально вырвалось из его тела.

      Нагнувшись, Антон Станиславович — старший патологоанатом двенадцатой горбольницы — осторожно провёл скальпелем по внешней стороне бедра Танигцева, задрал кожу, потянул в сторону, обнажил мышцы и сухожилия. Рана мгновенно заполнилась кровью, заливая специально сконструированную кушетку, но Антон Станиславович предусмотрительно наложил жгут, поэтому о чрезмерной кровопотере можно не беспокоиться. Он аккуратно отделил приличный кусок мяса и бережно положил в заранее приготовленный стерильный контейнер. Время первой кормёжки — полшестого утра, а значит, выводок получит ещё теплое ароматное мясо. Всё ради будущего поколения!


Рецензии