Первая труба Советского Союза. Глава 5

     Школа находилась в длинном и достаточно широком одноэтажном кирпичном доме с двускатной крышей. Потом нам рассказали, что раньше в селе была очень большая и красивая церковь, её разрушили, а из кирпича и построили эту школу. Мы поднялись по высокому крыльцу, и зашли в здание. С правой стороны была небольшая каморка, наверное, в ней техничка свой инвентарь держала. Дальше всё шло, как положено – кабинет директора, учительская и классы. Нам показали те три класса, в которых мы жить будем. Два, те, которые находились с правой солнечной стороны, девчонки забрали себе, а вот тот, что был с левой – отдали нам. Ну, нам-то какая разница, солнечная у нас будет сторона или нет. Тут как раз машина приехала, матрацы на ней привезли. Такие толстые они оказались, мы к себе семь штук затащили, на пол положили, а сами сверху улеглись, нормально получилось. Подушки нам раздали, одеяла, в общем, всё кроме простыней и наволочек. Мы быстренько определились, кто, где будет спать. Я хотел у окна, думал все точно также захотят, но к моему удивлению все захотели у стены. Вот пока они там спорили, я свой матрас одеялом накрыл и папин вещмешок сверху положил, чтобы все видели – место это занято. Тут нас есть позвали. В школе столовая настоящая была, с обеденными столами, электрическим "титаном" в углу и даже чем-то вроде печки с чугунной плитой сверху.

     - Вот это здорово, - сказал Юрка Сахаров, - у нас в доме такая же имеется. Мама на ней готовит. Я думал таких больше нет, а тут прямо её родная сестра в деревенской школе стоит.

     Накормили очень хорошо – суп гороховый с какими-то копчёностями, картофельное пюре с котлетой и компот. Кормила нас полная, очень крупная тётка, которая попросила называть её тётя Настасья, и только так, никаких там Анастасий, Насть и прочего. Посмотрела на нас внимательно, чтобы понять все ли всё поняли, а потом объяснила нам:

     - Сегодня я за вами поухаживаю немного, и сейчас и когда вечерять будем, а уж с завтрашнего числа, вы на самообслуживание переходите. Девочки, которые ко мне в помощницы пойдут, всё принесут, а вы уж тут сами. Дежурного выделите, он печь топить будет и завтрак с ужином подогревать, ну и посуду мыть, тоже сами будете. Воды натаскаете, нагреете и все дела. Ясно вам?

     Мы головами только закивали, чего уж тут непонятного. Приехали в деревню работать, значит и жить должны по-деревенски, здесь ведь водопровода нет, и горячая вода из крана сама по себе не бежит. Здесь её и принести из колодца придётся и нагреть на печи, которую нам же и топить надо будет. Ну, это дело нехитрое. У многих из нас дома печки стоят, почти все с ними обращаться умеют. Да и о водопроводе в своих домах некоторые только мечтать могут, хотя вроде в столице самого большого и самого человечного в мире государства живут. Но тут уж война во многом виновата.

     Весь день мы в школе обживались. Нам бельё постельное принесли, мы свои постели, если это так назвать можно было, нормально застелили и пока девчонки у себя уют наводили, пошли по селу, надо же понять, куда нас завезли. Село очень длинное, оно вдоль речки стояло. Речка может и небольшая, но для купания вполне пригодная, местные в ней вовсю плещутся. Ну и мы тоже в воду залезли. Бодренькой она оказалась, но ничего, если в ней не сидеть, а плавать, так вода была самое то, что нужно. Покупались и дальше пошли. Деревня, как деревня, за домами огороды и сады, яблочки малюсенькие совсем, а вот вишни уже темнеть начали.

     Вернулись в школу, а там переполох настоящий. В одном из классов, где девчонки жить должны, в учительском столе, тетрадку обнаружили. Любопытную такую тетрадку. На обложке жирно написано: Журнал учета учеников 5 класса на завшивленность. Там двадцать фамилий, и напротив каждой стоят плюсики. Кто-то у детей в голове копается раз в неделю, а потом эти плюсики в тетрадь ставит. Так вот, без плюсиков были единицы, а вот с тремя плюсами несколько фамилий. Девочки почти в панике были. Света Макарова даже плакала.

     Толька Бакин посмотрел, посмотрел, да сказанул так, что все чуть со смеху не померли.

     - Девчата, кто вошь поймает, мне тащите. Левша блоху подковал и тем прославился на весь мир. Про него даже книжку написали. Я тоже так хочу, но здесь блох нет, так я вошь подкую.

    Смех смехом, но делать, что-то надо. Вдруг мы действительно эту мерзость здесь подхватим. Удовольствие не из приятных. Нас ведь тоже регулярно на этот предмет медсестра в школе осматривает. У меня пока обходилось, а вот кое у кого эти звери в волосах попадались. Бывало такое.

     Пришла Полина Борисовна. Послушала тот ор, который сразу же начался, стоило ей, через порог переступить, и руку вверх подняла. Ор послушно прекратился:

     - Без паники, пожалуйста, в школе, как занятия закончились, была проведена полная санитарная обработка, и дезинфекция, и дезинсекция, так что нам опасаться нечего. Давайте лучше добровольцев искать. Прежде всего нам нужны четыре девочки, которые хотят научиться готовить. Ого, сколько рук. Давайте я объясню, что от вас будет требоваться. С самого утра идти на колхозную кухню. Учтите, что уже в семь надо быть там. Это здесь неподалёку, на дорогу минут пять уйдёт. Там нужно будет помогать профессиональным поварихам. К 11 часам должен поспеть обед для полевых бригад. Специальные термосы с первым и вторым грузят в две машины и в путь. Одна повариха остаётся готовить нам обед и ужин. Работать будете через день, то есть утром одни на кухне и развозят обед по полевым бригадам, в то время как две другие здесь в школе кормят нас и убирают посуду. На следующий день – меняетесь. С этим всё ясно? Тогда решайте сами, кто идёт в эту бригаду, и разбивайтесь на пары. Все остальные девочки превратитесь в швей, будете работать здесь рядом, через два дома находится швейная мастерская.

     Полина Борисовна повернулась в нашу сторону:

     - Теперь мальчики. Нужны два подпаска, это те, кто будет пастухам помогать. Работа от рассвета до заката. Договорились, что вас будут отпускать на завтрак и обед. Здесь выпасы недалеко, минут десять, максимум двадцать идти, я думаю не больше. Кто у нас жаворонки?

      Руки подняли мы с Нахиловым.

     - Ну, вот и хорошо, - сказала Полина Борисовна, - этот вопрос мы решили. Дальше поехали. Нужен помощник водовозу. Там старичок один уже много лет бессменно воду возит. Ему в помощь просили дать самого крепкого мальчика. Я думаю, что лучше Юры, - и она на Сахарова посмотрела, - мы не найдём. Остальные все поступают в распоряжение бригадира плотницкой бригады. Будете помогать делать ремонт в здании Дома культуры.

     И она опять повернулась к девочкам. Чем там у них всё закончилось мы не слышали, успели убежать, а потом уже было неинтересно. Мы ещё немного побродили по деревне, ещё раз в речке выкупались, и там же на берегу легли и немного позагорали. Трепались о чём-то, только я не помню о чём. Там нас Алла Друговина и нашла:

     - Ишь, разлеглись, а мы вас обыскались, ужинать будете или как? Учтите, больше я за вами бегать не собираюсь, - повернулась и назад к школе пошла.

     Конечно, мы сразу же к школе помчались. По дороге Аллу обогнали, обернулись и спасибо ей хором прокричали. 

     После ужина Андрей трубу из футляра достал, на крыльцо школьное присел и играть начал. Да так здорово. Мы все вокруг него собрались и слушали. Он играл что-то медленное и печальное. Сразу дом вспомнился, мама, папа. У меня даже слёзы на глаза навернулись. Вокруг посмотрел, девчонки глаза вытирают. Значит не на меня одного это так подействовало.

     - Андрей, что это было? - спросил кто-то.

     - Это блюз. Негритянская музыка. Её обычно на гитаре играют. Но, я попробовал переложить одну мелодию для трубы и вот так получилось.

     - Но это так грустно, так печально. Прямо плакать хочется, - послышался чей-то голос.

     - Ну, а что вы хотите. Это музыка пришла к нам из негритянских гетто, с плантаций, где работали рабы. Вот лучше ещё послушайте, - и он вновь прижал мундштук трубы к своим оттопыренным губам.

      Полилась какая-то сложная мелодия, но явно танцевальная, поскольку ноги сами начали какие-то движения изображать. Вокруг нас уже почти толпа из местных собралась.

     - Как же ты хорошо играешь, - сказал кто-то из девочек.

     - Ну что вы, – засмущался Андрей, - я ещё только учусь. Вот выучусь и обещаю вам, что стану первой трубой Советского Союза, - и он снова заиграл.

    В этот момент подошёл местный гармонист. Он постоял в сторонке, затем пробился к Андрею и присел рядом с ним на крыльце. Когда Товмасян закончил играть, гармонист протянул ему руку и представился:

     - Виталькой меня зовут. Здорово это у тебя получается. Давай вместе попробуем, что-нибудь сбацать.

     - Ну, а я Андрей. Пойдем, попробуем, даже интересно. Дуэтом с гармошкой я еще ни разу не играл.

      Виталька повернулся ко всем собравшимся:

      - Мы немного порепетируем, ну, а, если всё нормально получится, то вечерком на бережку мы вам сыграем, - и они пошли в сторону реки.

      По вечерам я часто слышал трубу, но привыкнув дома ложиться спать рано и также рано вставать утром, я не менял свои привычки и, когда все шли вечером гулять, я чаще всего оставался в школе. В свой первый же рабочий день я убедился, что заниматься там нечем. Мы с дедом Митяем, небольшого росточка, худеньким и очень живеньким мужичком преклонного возраста, проходили по селу. Хозяйки выгоняли на улицу коз, и мы вели их пастись на большую луговину, заливаемую весной выходившей из берегов речушкой. Там дед Митяй пристраивался на лесной опушке, в тенёчке, на каком-нибудь толстом и удобном пне и дремал, а я вынужден был смотреть как козы, многие с козлятами, щипали траву. В первый же день, когда дед Митяй отпустил меня в школу на обед, я попросил Полину Борисовну, чтобы мне разрешили взять, что-нибудь почитать из школьной библиотеки. Была такая за закрытой на большой, почти амбарный замок дверью. В жизни не догадался бы, что там находится, если бы не табличка, прибитая точно посередине двери, с одним только словом на ней написанным – Библиотека. Вот так и всё всем сразу же становилось ясно. Полина Борисовна не стала медлить, тут же куда-то ушла, но вскоре вернулась с ключом в руках:

     - Пойдем Володя, разберёмся, что там есть.

     Я компот допил и за ней побежал. Библиотека оказалась прямо скажу отличной. Порядок в ней стоял потрясающий. Все книжки, как новые, хотя видно было, что их читают и часто. Многие были в новых переплётах, по-видимому, дочитали до такого состояния, что лечить их пришлось. Вот они и выглядели как новые. Первым делом я нашёл своих любимых "Двух капитанов". Я эту книгу читал и перечитывал много раз. Вот и тут не устоял, схватил и подмышку засунул. Полина Борисовну книгу у меня забрала, взяла толстый журнал, записала туда и мне ручку дала, чтобы я расписался:

     - Порядок Володя нарушать нельзя, - строгим голосом сказала она.

     Меня очень удивило, что больше никто из ребят с нами не пошёл. "Наверное, у них работа больше времени требует", - подумал я.

     Книгу, хоть она и толстой была, я прочитал за пару дней. Читал не только на лугу, но и вечером в пустом классе, когда все уходили на берег реки, а я оставался наедине со своими любимыми героями и вновь, какой уже раз, жил их жизнью. "Бороться и искать, найти и не сдаваться" – этот девиз был мне настолько близок, что я с ним прожил и свою жизнь тоже.

    Я люблю читать с самого раннего детства, книг к своему 14-летию, которое приближалось, прочитал достаточно много, но вот за тот месяц я оторвался по полной. В школьной библиотеке, ключ от которой скоро перешёл в мои руки, находились настоящие книжные сокровища. Не знаю уж каким образом всё это попадало в село, но вероятно были какие-то скрытые возможности. Именно там я читал и перечитывал многие книги из мировой классики, которых даже у нас дома не было, а ведь я считал, что у нас весьма приличная домашняя библиотека. Каждый день я с утра залезал в библиотеку, находил что-нибудь для себя новенькое и шёл пасти козочек. Животные оказались такими покладистыми, куда бы мы их с дедом Митяем не приводили, они никуда не разбегались, а тихо и мирно щипали травку и всё. Дед Митяй дремал, где-нибудь в тенёчке, а я, глаз не отрывая, от книжных страниц – читал и читал. Оба получали полное удовольствие.   

     Ближе к концу месяца у нас случилось ЧП. Бакин с Товмасяном ушли куда-то вечером, никому не сказав ни слова. Уже совсем стемнело, Виталька начал играть, собирая молодёжь к берегу реки, а ребят всё не было и не было. Полина Борисовна уже серьёзно волноваться начала, мало ли, что с ними могло произойти, но тут прибежала Анна Михайловна и всё разъяснилось. Оказывается, они залезли в колхозный сад за вишней, какой-то ранний сорт, которым очень гордились в колхозе эту школу, успел поспеть. Сад охранял наряд милиции, прибывшей из района. Ребят туда и увезли. В тот момент начинался новый виток борьбы за охрану социалистической собственности, вот районное начальство и надумало этот случай превратить в пример для таких вот мелких воришек и устроить над ними показательный суд. Ночь они провели в отделении, а утром Анне Михайловне и Полине Борисовне удалось их отбить. Рано утром ребята в сопровождении Полины Борисовны уехали в Москву, сразу же в школе собрали экстренное заседание педсовета, на котором они были единогласно исключены из школы. Обо всём этом нам уже поздним вечером рассказала наша учительница, вернувшаяся в деревню. Рассуждение у взрослых тёть и дядь, которые решали судьбу ребят, было простым - семь классов окончили, можно в ремесленном училище или техникуме своё образование продолжить, если желание, конечно, имеется. Мало того, собрали даже заседание Совета дружины, как мне потом рассказывал Андрей, народа было немного, но достаточно, чтобы принять решение по такому важному вопросу, как исключение из пионеров. И такое решение тоже было принято. Конечно, это была простая формальность. Уже к лету и Андрей и Толька Бакин вышел из их числа по возрасту. Им уже 14 лет к тому времени исполнилось, но сам факт, что можно вот так взять и исключить человека из пионеров, был для нас, как взрыв. Представляю, как это подействовало на остальных пионеров нашей школы. Вот это было серьёзным предупреждением. И всё это за то, что мальчишкам захотелось сладенького. Я до сих пор этого не понимаю.

     Стало нас, я имею в виду мальчиков, пятеро. Время пролетело действительно незаметно. Июнь закончился, за нами приехал всё тот же автобус, всё с тем же водителем и мы отправились в обратный путь. Все мы сильно загорели и заметно подросли, особенно девочки. Мы смотрели на них и не узнавали, вот так за какой-то месяц они вдруг превратились в почти взрослых девиц. Наверное, этот процесс шёл всё время, но вот по-настоящему всё проявилось именно в тот месяц, что мы находились в колхозе. Дома мама тоже сделала вид, что она меня не узнала, но быстро эту игру прекратила. А на следующий день мы укатили на дачу. Тем летом мы снимали комнату с терраской в небольшом посёлке неподалёку от имения родителей Натальи Гончаровой, что в Малых Вязёмах находится.

     Наверное, я целую неделю от увиденного по дороге от своей школы, где нас высадил автобус, до дома, в себя прийти не мог. Мы, когда из автобуса вылезли, сразу по домам побежали, соскучились по родителям, да и по дому родному. Вот и я припустил со всех ног. По дороге решил только у дяди Елисея на секундочку остановиться, поздороваться да доложиться, что жив, мол, и здоров рядовой имя рек. Но еще издали я заметил большой ковш экскаватора, который методично, то взметался вверх, то с шумом опускался вниз. Навстречу мне, еле разъезжаясь среди малюсеньких деревенских домиков, один за другим двигались большущие самосвалы, гружённые остатками домов и сараев. Приближался фестиваль, вот весь район и пошёл под снос. Экскаватор стоял точно на том месте, где ещё месяц назад находилась голубятня. Знал видать дядя Елисей, что мы можем больше не увидеться, вот и попрощался он со мной как бы навсегда. А я-то глупый всё голову себе ломал, что это, мол, случилось с моим мужичонком, как я его, про себя, разумеется, называл. Уж и обнимал он меня и по голове гладил, и даже, когда я накануне отъезда в деревню к нему попрощаться забежал, на память старую солдатскую пилотку с красной потускневшей от времени звездочкой подарил, да книжку про то, как голубей выращивать следует. Я, когда в тот день перед отъездом домой пришёл, их на подоконник на кухне положил, да там и оставил. И вот только теперь, когда я стоял и смотрел, как бульдозеры крушили бывшее человеческое жильё, сгребая всё в большущую кучу, а ковш экскаватора нагружал и нагружал кузова самосвалов его остатками, я всё понял и, понуря голову, побрёл в сторону железнодорожной линии. Я понимал, что больше никогда не смогу увидеться с этим спокойным и очень методичных человеком, никогда мне не доведётся попить чая из кружки, спасшей ему жизнь, никогда не услышу ни одной истории про войну и людей, которые там умирали, чтобы дать возможность жить мне и таким как я. Я шёл домой и слёзы сами по себе текли из моих глаз, мешая идти. Я уж устал их вытирать, а они все бежали и бежали.

     Домой я тогда пришёл настолько расстроенным и каким-то опустошённым, что мама даже не стала ничего спрашивать, а тихонько присела на стул и смотрела, как я медленно подносил ложку ко рту и как, почти давясь, ел, не разбирая, что передо мной в тарелке лежит. А потом я всё-всё ей рассказал и мне сразу же стало легче. Но чуть ли не всю следующую неделю настроение у меня было отвратительным. Хорошо погода была грибной, и мы в лесу пропадали. Для меня в то время, да и сейчас грибы одно из самых любимых лакомств. Отошёл от всяких тяжких мыслей, и что самое интересное всяческий интерес к голубям у меня тоже пропал. Исчез, как будто его и не было никогда. Нет издали посмотреть на этих птиц до сих пор люблю, но вот всё остальное – закончилось.

     Приближалось время открытия Фестиваля, и я упросил родителей отпустить меня в Москву. Мы с пацанами договорились встретиться и пошататься по улицам, посмотреть, что же это за чудо такое – иностранцы. Да и посмотреть, как 100 тысяч голубей над городом взовьются, тоже было любопытно. В день открытия я на электричке с самого, что ни на есть раннего утра отправился в Москву. В десять утра мы около школы вчетвером собрались и отправились на улицу Горького. Сахарова не было, ну он предупреждал, что к кому-то из родни в другой город может уехать, а вот почему ни Бакин, ни Товмасян не пришли, мы не поняли. Вроде договаривались пойти по улицам прошвырнуться, ещё пока они оба с нами в одном классе спали.

     На улице Горького творилось не понятно, что. Толпы людей шли прямо по мостовой. Одеты в большинстве своём были так, что у нас в глазах рябить стало. Не было принято в нашей стране так ярко одеваться. Даже женщины наши старались надевать неброские одежды. Здесь же был настоящий цветник. Молодые парни в ярких красных, жёлтых, ярко синих рубашках, да ещё с короткими рукавами. Смех, да и только.

    Слышалась громкая разноязычная речь. Все вокруг смеялись, да так громко. У нас не было принято так свои эмоции на показ выставлять. Да и улыбаться всем и каждому тоже не было принято. А уж что с цветом кожи творилось, ума не хватало понять, как можно жить с такой чёрной физиономией, как будто гуталином тебя извазюкали с ног до головы. Одни только белки глаз сверкали. Настолько непривычно это было, что первоначально мы шли тесно прижавшись друг к другу, как будто боялись, что сами соприкоснувшись с ними тоже измажемся, но затем осмелели немного, и начали у всех подряд автографы брать. На церемонию открытия нас естественно не пустили, мало того, даже к стадиону, в котором это открытие происходило, близко не подпустили, так что небо, потемневшее от сотен тысяч голубиных крыльев, взметнувшихся практически в одну секунду вверх, нам тоже не удалось увидеть. Видели, конечно, много голубей в полном беспорядке мечущихся в вышине, ну, так это вся Москва видела. В общем, самое интересное нам увидеть так и не удалось.

     Вечером я домой пошёл. Папа с работы уже приехал, сидел чай пил. Увидев меня, даже удивился, мол, как это меня мама одного отпустила. Потом сам уже согласно головой кивнул, ну, да, большой уже стал, скоро четырнадцать. Я к окну подошёл и наш гараж даже не узнал вначале. Никакой голубятни там не было. Папа тоже к окну подошёл:

     - Понимаешь сын, вчера завод сдал в райком продукцию, произведенную временным участком с любопытным названием "Голубятня". Представляешь, как будут удивляться наши потомки, когда в отпускных документах авиационного завода, производящего военную технику, обнаружат этот товар – голубь в количестве 100 штук. Решат, что это какое-то секретное оружие было с таким артикулом. Ну, это я шучу разумеется. Но, вот директору не до шуток было, и как только машина с клетками, в которых птицы сидели, из этого двора выехала, строительная бригада тут же принялась разбирать голубятню и через пару часов ничто уже даже не напоминало о её существовании. А у нас сразу же сосед по гаражу появился. Уже даже заехать успел.

     Папа с любопытством полистал тетрадку с автографами гостей фестиваля, даже не поленился посчитал, сколько их там было.

     - Надо же более сорока человек у тебя в тетрадке отметились, - помолчал немного, а затем такой вопрос задал, что я сам задумался, - вот тут на десятках языков нам с тобой незнакомых приезжие автографы тебе понаписали. Некоторые так по полстраницы накатали. А ты уверен, что здесь нет слов, написанных против нашей любимой с тобой страны, что все, те кто тебе улыбались и руки жали, друзья, а не враги?

     Честно говоря, такая мысль мне даже в голову прийти не могла, а ведь, наверное, отец был прав. Далеко не все приехавшие были нашими друзьями, были и такие, кто только ими прикидывались. Покрутил я эту тетрадку в руках, да забросил её на антресоли, куда мы никогда не заглядывали.

     Лето шло своим чередом и скоро начал стремительно приближаться сентябрь. Пора было готовиться к новому учебному году.

     Продолжение следует...