Золотой кармашек

   Я заметил её издали, она медленно поднималась по дороге к вершине холма. Её одинокая фигура на фоне заходящей тёмной грозовой тучи и ярких луговых трав показалась мне беззащитной и обречённой.

   Поравнявшись с ней на машине, я увидел, что это была монахиня в сером от дорожной пыли облачении. Оставлять её здесь, наедине с предстоящей непогодой, мне не хотелось, и я предложил её подвезти. Она благодарно поклонилась, села ко мне в машину и вовремя. Налетел шквальный ветер и почти сразу начался ливень, да такой сильный, что мы не сразу смогли тронуться в путь.

   - Спасибо вам, - произнесла она и, улыбнувшись, посмотрела на меня.

   Это была пожилая женщина. Седые, почти белые волосы, выбивавшиеся из-под платка, спадали на высушенное годами лицо. Её золотистая кожа была натянута так, что почти не имела морщин, только у губ и в уголках глаз прятались тонкие паутинки старости. Это был лик. Он сиял неизвестным мне светом, исходившим от самых глубин души.  Если бы я был иконописцем, то Марию Египетскую  писал бы именно с неё. Несмотря на глубокую старость, эта монахиня сохранила в себе красоту, достоинство и стать княгини. Величие, ум и кротость сливались в блеске её глаз.

   Дождь барабанил по крыше и заливал стёкла, дворники едва справлялись с потоками воды и мы продвигались очень медленно. Я никогда не разговаривал с монахинями и не знал с чего начать общение, а мне этого определённо хотелось.

   - Никогда не думал, что монахиню можно встретить одну в поле, вдали от монастыря, - неуверенно начал я.
Женщина вновь улыбнулась.

   - Я не монахиня, а только послушница. Сейчас иду с подворья, где прожила сорок лет, в монастырь…

   - Сорок лет! – удивлённо воскликнул я, - И вас не постригли в монахиню!?

   - Когда-то давно я просила о постриге, но духовник нашего монастыря, ныне покойный  Варнава, не дал своего благословения. «То злое, с чем ты пришла в монастырь, - сказал он, - однажды должно вернуться в мир и обернутся добром, а до тех пор не быть тебе монахиней». Вот и жила я на подворье все эти годы, ждала и молилась.

   - Как я понимаю, что-то произошло, - заинтригованный спросил я, - раз вы направляетесь в монастырь? Может, расскажете?

   Женщина некоторое время молча смотрела на потоки воды, струящиеся по стеклу, потом начала свой рассказ:
   
   - В начале семидесятых работала я в одной номенклатурной клинике, в отделении детской хирургии. У нас проводили операции детям особо важных государственных персон. Самое передовое оборудование, самые современные лекарства и методики были в нашем распоряжении, и это было время, когда знаменитые слова Гиппократа ещё были клятвой, а человеколюбие и сострадание необходимостью бытия. А люди! С какими великими людьми мне довелось работать! Авиценны и Парацельсы, Везалии и Галены, творцы и добрые вершители, талантливые ученики и мудрые учителя, люди отдававшие детям часть своего сердца… Не всех детей удавалось спасти и вылечить, были и тяжёлые драматические моменты, которые до конца дней останутся в глазах тех великих врачей.

   - Извините, - прошептала рассказчица и смахнула руками мелкие слезинки с пыльных щёк.

   - Ведущим хирургом нашего отделения, в то время работал Александр Иванович Т., человек скромный и тихий. Его доброта и открытость для помощи пленяли всех, и пациентов и коллег. Незаметный в обычной жизни, ему не было равных в хирургической практике. Самые тяжёлые, и казалось, безнадёжные операции, которые он проводил, всегда имели благополучный исход. Да, дети, после серьёзных травм, порой имели непоправимые увечья, но они продолжали жить, расти, радоваться и любить этот мир. Он всегда находил такой тонкой подход и слова любви к пациентам, что боль и отчаяние исчезали, и ребёнок вновь обретал мир в душе и жажду к жизни. Многими талантами обладал Александр Иванович, но тайна его врачевания долгие годы оставалась для нас непостижимой и чудесной. Никакие комиссии во главе со светилами медицинской науки не могли объяснить его феномен, а только разводили руками и пожимали плечами. 

   Разгадала тайну Александра Ивановича наша заведующая отделением, женщина молодая, красивая и амбициозная. Машка-Золотой Кармашек, так между собой называли её коллеги за страстную жажду к подаркам от властных родственников детей. Все решения по организации лечения, распределение по врачам, доступность лекарств, всё проходило через эту  властную женщину. Немалые богатства удалось ей скопить, одного золота набрала за два года своего правления, порядка двух килограмм. Перстни, цепочки, часы, ну побрякушки разные. Думала она больше о наживе, чем о здоровье детей.

   У Александра Ивановича была особенность, перед операцией, какая бы срочная она не была, удалялся он в свой кабинет, запирался, и несколько минут пребывал в тишине. Это было его неизменным правилом. «Сосредотачивается» - говорили врачи-ассистенты. Но однажды, случилось так, что он забыл закрыться на ключ и именно в этот раз, в момент его уединения, дверь к нему в кабинет толкнула наша Машка. От того, что пред ней предстало, она просто остолбенела, потеряла дар речи и, наконец, умчалась к себе как ветер. А увидела она, стоящего на коленях Александра Ивановича в священническом облачении пред иконой Спасителя на столе. Как потом оказалось, был Александр Иванович, отцом Александром, и по благословению совершал своё тайное послушание, спасал детей.

   В то время, служить Богу и находиться на государственной должности, близко к сильным мира сего, было невозможно. Машка могла и промолчать, из уважения к таланту своего подчинённого, но она этого не сделала. И зря.

   Александра Ивановича сразу уволили, со ссылкой на пенсионный возраст, огласке это предавать не стали, а всем велели молчать.  После этого прошла череда смертей на операционных столах. Вновь понаехало начальников из высшего звена, только в этот раз они разбирались не в высоких показателях, а в предельной смертности. Когда поняли что к чему и чем может это грозить им самим, Машку нашу заставили всё забыть, найти уволенного хирурга, и вернуть его на своё место. «Хоть оба на коленях, но чтоб были» - высказалось начальство.

   Машка долго собиралась с силами. Переломить своенравие очень сложная задача и под силу только окрепшим духом, но серьёзность наказания заставила заведующую отделением переступить через себя и с поникшей головой она направилась на поиски.  Когда она приехала к Александру Ивановичу на квартиру, дверь открыла его жена. Нисколько не удивившись этому визиту, на просьбу о встрече, она спокойно ответила, что Александр Иванович умер для этого мира, и вернуть его теперь не представляется возможным. Понять, что означают эти слова, Машка не смогла. Бывшая начальница схватилась за сердце, кровь застыла в жилах от представившегося ей будущего. Всё, праздность, карьера, деньги и власть, всё в один миг рассыпалось в пыль, наказание казалось неминуемым. Но это было ничто, по сравнению с тем, что ожидало Золотой Кармашек.

   Наказание не было слишком суровым, Машку рассчитали до рядового ассистента хирурга. И она продолжала работать и смиряться у операционного стола ещё около года, до тех пор, пока на её глазах, во время операции не умерла её дочь.
После похорон, бывшую начальницу отделения больше никто и никогда не видел. В коллективе поговаривали, что якобы работает Машка-Золотой Кармашек уборщицей в какой то клинике, но правда это была или вымысел, утвердительно сказать никто не мог…

   Моя спутница замолчала, и мы ещё некоторое время ехали в тишине.

   - Мне кажется, - осторожно начал я, - что Машка-Золотой Кармашек это…

   - Да, - спокойно и тихо произнесла спутница, - я и есть та самая Машка. Осипова Мария Семёновна.

   - Сорок лет в послушницах, вне мира! – наивно воскликнул я, - Это же такой подвиг!

   - Нет, - ответила послушница Мария, - это не подвиг, а страшная и непрерывная битва за то, что бы Машка-Золотой Кармашек умерла. Это долгий и мучительный путь назад в ранее детство, туда, где мир блистал, а Бог ласкал маленькую Машу по головке лёгким ветерком, где бабушка пекла пироги и раздавала их нищим, где всё было от Бога, и Маша знала это…

   Мария Семёновна закрыла глаза. И вновь мы ехали молча. Ливень пошёл на убыль, а потом и вовсе прекратился. Выглянуло солнце, пред нами как врата раскинулась радуга, а под ней вдали засверкали купола древнего монастыря стоящего на холме среди ярких полей. Наше совместное путешествие подходило к концу, поэтому я поспешил узнать историю до конца:

   - Что же произошло? Почему теперь вы идёте в монастырь?
Спутница улыбнулась:

   - Бог всё расставил на свои места. Те два килограмма золота Машки, я хранила все сорок лет. Не было благословения епископа Варнавы на его траты: «Бог сам попросит, а ты отнесёшь ему» - сказал он мне тогда. И вот три дня назад приехала в монастырь к нашему духовнику семья из города, рассказали они о своей больной дочке, что нужна ей очень дорогая операция, а денег нет. Духовник спросил, кто они и где живут, велел им молиться, а сам скоро приехал на подворье, позвал меня и говорит:

   - Пришло твоё время, Мария.

   Только он произнёс это, как всё прошлое вернулось ко мне, вспыхнуло внутри и тут же угасло, дым один остался зловонный. Стою, не жива, ни мертва, неужели думаю, смилостивился…

   - Бери золото, что хранила, и неси его по адресу, что дам тебе, - продолжает духовник, - как освободишься, так пешком в монастырь, а Бог в дороге поможет…

   Схватила я свёрток этот злой и как на крыльях в город по адресу, а когда прибыла к двери, так и замерла. Та же дверь, что и сорок лет назад, только люди другие открыли, молодые красивые. Впустили в квартиру, а там фотографии седого Александра Ивановича и в хирургической одежде и в ярком священническом облачении, в окружении детей. Как рассказали мне, Александр Иванович, после той истории ушёл в монастырь к епископу Варнаве, где принял монашеский постриг, и до конца дней своих боролся за души человеческие. Ну, а помощь, как оказалась, нужна его маленькой правнучке, Марии. Вот и вернул Бог всё неправедно нажитое.   Отдала я всё золото и ушла.
 
   Вот теперь и монастырь близок и, надеюсь, вскоре погибнет та Машка, как дым зловонный развеет её ветер над полями…

   Наконец мы оказались перед развилкой дорог. Я остановил машину, моя попутчица Мария вышла и поклонилась предо мной:

   - Как вас зовут?

   - Андрей, - ответил я.

   - А вы ведь хирург, Андрей.

   Я удивился:

   - Откуда вы это знаете? – удивлённо воскликнул я.

   Она улыбнулась:

   - Спаси Вас Бог, Андрей, простите рабу Божью Марию и спасайте людей, бейтесь за них до конца дней своих.

   С этими словами она перекрестила меня, перекрестилась сама, поклонилась пред дорогой, что вела к вратам монастыря и пошла вперёд, туда, где сияла радуга. Я ещё долго сидел в машине и, склонив голову на руль, смотрел вслед уходящей Машке-Золотому Кармашку. Величественная осанка, развеваемые ветром одежды и парящий шаг, сравнимый с полётом птицы возвращающейся домой, приближали Марию туда, где, наконец, завершится её земной путь и начнётся восхождение в вечность.
Потом я вспоминал и долго размышлял, для чего она рассказала мне всю эту историю, зачем исповедала мне свои грехи? А потом понял, что её рассказ не был исповедью, а всего лишь прощанием с этим миром. Всё сошлось, соединилось во времени и встало на свои места. Слава Богу!

Съедин С. В., Январь 2019 г.