Этери

   Наше детство было простым и неприхотливым. У нас много чего не было:хороших игрушек, пепси-колы, Макдональдса, интернета, спутникового телевидения, сотовых телефонов… Но у нас под подушкой всегда лежал томик  Жюль Верна или Майн Рида, стояла наготове гитара, а разговоры в дворовой беседке замолкали только к полуночи.  Мы запросто находили в небе Кассиопею и созвездие Стрельца, гордились нашей страной, мечтали  о   несбыточном, любили и верили в совершенство мира. Для нас наше детство было лучшим.
А еще у нас были Бабушки…

«Бабушки держат наши крошечные руки некоторое время,
Но наши сердца – навсегда».
/Автор  неизвестен/

   У всех были бабушки как бабушки:  седые, в платочках,  длинных юбках и трикотажных бесформенных кофтах.  Он пекли пирожки, солили помидоры, сплетничали в свободное время на скамейке перед подъездом, осуждающе смотрели на молодежь и нянчились с внуками.  Вечерами рассказывали им сказки,  закрывали заботливо одеялом и засыпали рядышком, карауля сон ненаглядных чад.  А у  Маришки с Данькой бабушку бабушкой назвать-то было нельзя. Они очень хорошо помнили ее появление в их жизни. Маришка сидела на качелях, а Данька ее раскачивал, стараясь, чтобы качели взлетали повыше. Но сестра была отнюдь не худышкой, а  у Даньки  сил было недостаточно. Поэтому ему это быстро наскучило и,  решив больше не перенапрягаться,  он бросил  столь бессмысленное дело. Маришка, конечно, обиделась, слезла с остановившихся качелей и решила дать ему оплеуху, чтобы понимал, кто главнее.  Они были двойняшками, но Маришке повезло родиться на пять минут раньше, чем она чрезвычайно гордилась и о чем постоянно напоминала брату. Но Данька, поняв намерение сестры, резко рванул со двора.  Маришка помчалась за ним и угодила в руки шедшего домой отца.
- Опять что-то не поделили? – усмехнулся он. Лучше вот с бабушкой познакомьтесь.  Она теперь с нами жить будет.
Маришка с Данькой давно хотели иметь бабушку. Но мать отца  умерла еще до их рождения, а о своей матери мама никогда им не рассказывала. Данька притормозил  и  уставился на стоящую рядом с отцом женщину.
- Какая же она бабушка? – недоверчиво спросил он. – Бабушки такими не бывают…
Он скосил глаза на лавочку, где, будто в подтверждение его слов, сидели представители  данного слоя общества, разительно отличавшиеся от новоявленной  бабули.
И правда, она совершенно не вписывалась в их когорту: высокая и стройная, пожалуй, даже худая.  Узкая  юбка, пиджак, туфли на каблуках и шляпка, которая   ни в какие ворота уже не лезла.  У бабушки должен быть платочек. В крайнем случае – что-нибудь вязаное.  Тем временем, «бабушка»,  пряча легкую усмешку,   прищурилась, вынула  из сумочки портсигар,  достала папиросу и закурила.  Пустив колечко из дыма, она произнесла  мягким контральто:
- Ну что, дети, приятно познакомиться.  Я – Этери, мать вашей  мамы.
 «Ну и имечко! Запомнить – и то трудно…» - успела подумать Маришка.  А Данька вообще ничего не успел подумать. Просто стоял истуканом и таращил  глаза на новоявленную бабулю.
- Этери – с грузинского «особенная», а  еще:  «эфирная, высоко парящая, небесная».  Есть сказание о грузинской царице  Этериани,  которую отравили из-за ревности к ее красоте, - пояснил папа. А бабушка добавила: 
  - Можете называть меня по имени.
Дети  впали в ступор. «Бабушку? По имени? Такого здесь не наблюдалось. И почему «с грузинского»?  Бабушка грузинка? Интересно…
- А вы не перепутали, вы точно наша бабушка? - спросил Данька. Маришка дернула его сзади за рубашку, - это был сигнал  «не высовываться и не задавать лишних вопросов», а попросту – заткнуться. Данька, шмыгнув носом и вытерев его, как обычно, указательным пальцем, уставился в землю.
- Возьми платок, Даниил, - Этери протянула Даньке маленький надушенный платочек.  Взяв его из рук бабушки, Данька, от неожиданности (Даниилом его еще никто не называл) чихнул.  «Платок, конечно, пропал… А какой красивый, ажурный, мне бы пригодился»,  -  с сожалением  подумала Маришка. А вслух  вежливо, прямо  как мама, произнесла:
- Добро пожаловать, бабушка, пойдемте  в  дом.   И даже не осознала, что обращается к ней на «вы», как к чужой. Папа засмеялся, и они пошли к подъезду под любопытствующими взглядами «бабушкиного  контингента».

   С этого дня жизнь в доме изменилась. Мама будто бы и не обрадовалась, что настораживало: как можно не обрадоваться приезду матери?
Даньке было все нипочем, а Маришка исподтишка  наблюдала.  Бабушке выделили отдельную комнату, которая  до нее называлась кабинетом, где находились роскошная кушетка, огромный письменный стол с удобным креслом  и большая  библиотека (книг было - ни счесть: шкафы сделаны на заказ до потолка и стояли вдоль трех стен). На комнату давно положил глаз Данька.  Когда родители засыпали, они с Маришкой пробирались туда за книгами. Выбрав интересующую  ее  книжку, Маришка возвращалась в кровать  и читала под одеялом с фонариком  (чтобы мама не заметила).  Данька же, заранее соорудив под одеялом  подобие себя, спящего,  норовил остаться в библиотеке. Вольготно расположившись на кушетке или за папиным столом, он воображал себя то графом Монте  Кристо , то Оцеолой, вождем семинолов, то капитаном Грантом. Маришка  же  полагала, что больше всего ему подходит роль Всадника без головы, потому что свою  голову он частенько «забывал»  в этих  приключенческих фантазиях. И вот теперь Данька  был лишен своей  возможности уходить в мир приключений в отцовском кабинете. Но это было еще полбеды. Бабушка,  как  оказалось, была в прошлом «из балетных» и каждое утро, надевая спортивное трико, делала зарядку, приспособив вместо станка спинку кресла. «Хорошо, что бабки  во дворе этого не видят, на весь дом опозорились бы!» - думал Данька. Маришка же, наоборот, с удовольствием махала  ногами рядом с бабушкой, задорно  подзуживая:
- Этери, а я-то выше! А это что мы делаем: батман плие или батман тандюк?»
- Во-первых, не «тандюк», а «тандю», - поправляла бабушка. – А во-вторых, это Battement tendu jete.  Видишь, мы не задерживаем ногу, а продолжаем движение…
Мама изредка заглядывала в кабинет, но не заходила, а стояла у двери и грустно улыбалась каким-то своим мыслям.
- Мама, давай с нами, - кричала Маришка, но та отмахивалась и вновь уходила на кухню.
   В кабинете появились изысканные вещи: изящная статуэтка балерины (Маришка потихоньку повертела ее так и сяк и заметила, что  внизу были  как бы нарисованы синенькие перекрещенные мечи) и крохотная (кукольная, что ли?- думала  Маришка)  кофейная чашечка с причудливым клеймом на дне, из которой бабушка по утрам пила кофе (надо же, чашечку, как раба  заклеймили, - удивлялась Маришка). И  вообще,  все, что касалось Этери, было для детей таинственным и вызывало вопросы. По  утрам  она  выходила на балкон и курила. Папироса  в ее длинных изящных пальцах смотрелась так завораживающе, что Маришка пыталась копировать Бабушку,  взяв карандаш и принимая соответствующую позу. Один раз ее в этот момент застал Данька.
- Не старайся, - усмехнулся он. Где ты, а где Этери…
Маришка запустила в него карандашом, но не попала.  Один раз она попыталась стащить папиросу из бабушкиной коробки,  но безуспешно.  Когда вожделенная коробочка  с надписью «Герцеговина Флор» была уже открыта, вошла мама.
- Мариша, зачем тебе эта гадость? – в ужасе воскликнула она.
- Почему же гадость? Этери же курит, - возразила Маришка. Но мама уже обращалась к вошедшей бабушке:
- Мама, я же просила тебя хотя бы на сигареты перейти, ведь такой жуткий запах от этих  папирос, да и дети …
 - Успокойся, во-первых, все едино, ну а дети отнюдь не глупы, чтобы перенимать вредные привычки, - спокойно возразила бабушка. – Не так ли, Мария? – обратилась она  к  растеряно стоящей с коробкой папирос Маришке.
- Конечно, Этери, я просто хотела посмотреть: уж больно название мудреное, - слукавила Маришка. – А ты нас обещала в парк сводить, пойдем? - ловко перевела она разговор на более безопасную тему.
- Раз обещала, - пойдем, одевайтесь, - Ответила бабушка и повернулась к маме:
- Не волнуйся ты, мы ненадолго…

        Как-то вечером  они попросили Этери рассказать им  какую-нибудь историю, на худой конец, сказку.  Должны же бабушки  рассказывать  что-нибудь перед сном? 
-  О чем вам рассказать?  Сами  уже читаете.  А сказки я не люблю…  Ну хорошо, слушайте, -  и  Этери начала  пересказывать  балетные либретто. Так Маришка и Данька познакомились с «Баядеркой», «Жизелью», «Семирамидой» и «Гаяне».
- Этери, если бы  Никия  выпила противоядие, то  они с Солором  были бы вместе?
- Нет, Великий брамин обещал ее спасти, если она полюбит его, а не вернется к Солору,  -  встревал Данька.
- Да, дорогая,  Даниил прав.
- Тогда,  конечно, пусть лучше их души соединятся на небе, - задумывалась Маришка. –  Но почему, Этери, любовь в твоих историях всегда  так печальна? И Ромео с Джульеттой, и Жизель с Альбертом, - не унималась она.
- Настоящая любовь  обычно  трагична, дорогая.
- А  ненастоящая? – интересовался Данька.
- «Ненастоящая»  – это не любовь, - отвечала за бабушку Маришка, -  да Этери?
-  Ты, пожалуй, права, Мария, -  задумчиво говорила бабушка и, пожелав им спокойной ночи, уходила к себе.
   Во дворе Даньке с Маришкой прохода не давали: что это за бабушка у вас такая: на скамейке не сидит, одевается, как актриса, ни солений, ни варений не делает, даже не готовит. Они отбивались:
- А вот и готовит! Таких булочек, как наша бабушка, никто не печет!
Булочки,  и  правда, были знатные. Этери пекла их по выходным. И Маришка помогала, как могла. Она катала из теста шарики, брала за бочок, обмакивала сначала в масло, потом в сахар и раскладывала на противень. Получалось не так ловко, как у бабушки, но все же было приятно обнаружить среди испекшихся румяных кругленьких  булочек свои кривобокие творения. Выложив  сдобу на большое блюдо, Маришка торжественно звала всех к столу.
- Муку с носа вытри, помощница, - смеялся папа, и, отведав  первую булочку, неизменно  восхищался:
- Этери, как Вам это удается? Такой вкуснотищи никогда не едал! И брался за вторую.
- Удается, видимо,  потому, что ничего больше готовить я не умею, - отговаривалась бабушка.
- Учись, - говорил папа Маришке, -  мать  такие  не печёт!
Мама  обидчиво поджимала губы, а Этери  успокаивала:
- Ваша мама и без того целый день у плиты, еще с булочками возиться…      И  ободряюще смотрела на дочь. Та отворачивалась, не принимая поддержки.

   Как-то  утром  Маришка  забежала в комнату бабушки.
- Этери, такие сырники! Пойдем завтракать! Почему ты пьешь по утрам только кофе? Мама говорит, что завтрак должен быть плотным.   
Бабушка  сидела  на балконе  со своей неизменной чашечкой. Повернувшись к Маришке, она  ласково  произнесла:
- Мама права, дорогая. Но у меня плотный завтрак, посмотри: три глотка солнца, две  ложечки небесного эликсира, ложечка коктейля из облаков. И чашечка кофе.   Разве  этого недостаточно?
Маришка замерла, переваривая сказанное.
- Но тебе, дорогая, - продолжила Этери, -  нужно есть сырники, ты растешь. Вот достигнешь моего возраста, тогда сможешь устраивать себе такие завтраки. И поймешь, какие они чудесно-восхитительные, легкие и… калорийные.
Маришка  недоверчиво  посмотрела на бабушку, потом  тряхнула копной непослушных  волос и побежала на кухню, откуда донеслось: «А Этери – волшебница! Она питается росой и нектаром!»
 Этери  мягко усмехнулась и достала очередную папиросу.
   Однажды Маришка  увидела на столе у бабушки книгу.  «Лифарь Серж. Дягилев. С Дягилевым»,- прочитала она, открыла и хотела посмотреть, что там за Дягилев с Дягилевым, но из книги выпала фотка. Маришка  наклонилась и подняла ее. На фото была изображена молодая девушка в прозрачном балетном одеянии. Ее тонкие изящные руки переплетались над головой, длинные стройные ноги замерли в причудливом  движении. «Какая красавица!» - подумала Маришка. И вдруг догадалась: «Это же Этери!  И на самом деле – «воздушная и парящая»! Хорошо еще, что  ее, как ту грузинскую царицу  Этериани,  не отравили из-за красоты,  а то нас бы с Данькой не было.  А рядом кто? Интересный какой! Хорошо бы расспросить».  Маришка задумалась. Какой же  красавицей была Этери! Интересно, а у нее была любовь?  Такая,  как в ее историях? И  где дедушка? Давно  она одна? И почему раньше не приезжала?  Вопросов много, но ответит ли на них бабушка?  Спрашивать  ее было страшновато: Этери жила в каком-то своем,  уникально-обособленном  мире.  Утром она уходила и домой возвращалась только к обеду. Немного помогала маме по хозяйству и закрывалась в кабинете. Маришка потихоньку приоткрывала дверь и через щелочку видела, как бабушка, сидя за столом, ведет какие-то записи или читает с карандашом в руке. Наконец, она осмелилась:
- Бабушка, ты можешь поговорить со мной как женщина с женщиной? Пока здесь Данька не околачивается.
Данька тем временем застыл в скрюченной позе за шторой: не мог же он прозевать такой серьезный  и секретный разговор сестры с бабушкой.
- Что? – Этери отложила книгу и внимательно посмотрела на внучку.
- Я хочу спросить у тебя кое о чем, можно?
- Конечно, дорогая.
- А ты ответишь?
- Если смогу, - улыбнулась бабушка.
- А почему ты одна? И где папа  мамы,  наш дедушка? Он умер? И ты любила когда-нибудь, как в своих историях? – выпалила одним махом Маришка и облегченно завершила каскад вопросов.
- Все. Пока все.
- Много вопросов,  дорогая.  Долго рассказывать.
- Но у нас ведь впереди целая ночь, да что там ночь – жизнь, успеем!
- Ну да, у кого жизнь, а у кого и одна ночь… -  Этери задумалась.
Маришка боялась пошевелиться, ждала ответов.
- Скоро ты увидишь своего дедушку, дорогая, я написала ему. Он живет в Тбилиси, и до этого не знал о вашем существовании.
- Почему? – Маришке казалось, что ее уши стали как у совы: какие-то «сверхслышащие»,  сказочные.
- Мы с ним познакомились до войны, танцевали вместе в балете. Я была очень молоденькой, он – гораздо старше. Потом ему пришлось уехать, война началась,  а я маму родила. Он и не знал.
- А ты его не искала?
- Искала. И он искал. Вот сейчас нашли друг друга, я от него письмо получила, ответила…
- И у вас такая любовь была, что ты ни за кого замуж не вышла?
- Да, дорогая. Когда ты станешь взрослой,  поймешь, что есть такие объятия, после которых ты не хочешь ни в какие другие… Когда я поняла, что потеряла его, казалось, жизнь кончилась. Но родилась твоя мама, шла война,   пришлось выживать…
- Этери,  лучше бы вы не встречались! Ты бы его тогда не потеряла!  -возбужденно  воскликнула Маришка.
- Хуже того, что я  его потеряла,  могло было быть только то, что  я бы его никогда не встретила… - мягко  улыбнулась Этери.
Это было так мудрено, что Маришка, сколько не напрягала свой  десятилетний  мозг, понять  сказанное была не в силах.
Все нарушил, как всегда, Данька, внезапно выкатившийся из-за своего временного убежища:
- Вот почему вы, женщины, такие? Думаете только на шаг вперед!  Ты вот соображаешь, Маришка, что нас с тобой тогда бы и в помине не было?

…На похороны приехал пожилой мужчина колоритной внешности. Представился  какой-то странной грузинской фамилией на «-ани», - Маришка не запомнила. Да и не до этого было. Он сказал, что когда-то давно, в юности, они с бабушкой  служили в одном театре в Ленинграде.  Он приехал увидеться с ней, а вот как получилось…
 …Этери казалась неприступной и неразгаданной.  Лицо было  словно высечено из мрамора. Как Жизель, - красивая и несчастная, - подумала Маришка. Неужели они больше  никогда не  услышат бабушкиных чудесных историй, не  почувствуют вкус ее булочек, не сделают ни одного «батмана тандю  жете»,  не  позавтракают солнечным светом и   взбитыми облаками? Маришка горько разрыдалась.  Рядом, хлюпая носом и  вытирая его бабушкиным платком,  пытался сдержать  слезы Данька.
После поминок приехавший Незнакомец о чем-то долго говорил с мамой. Она  плакала, слов не было слышно, хотя Маришка, прилипшая к двери, старалась уловить хоть что-нибудь из разговора взрослых.  Да и Данька, тоже пытающийся что-нибудь расслышать, пыхтел за спиной.
Утром, когда все собрались за столом, Данька  не сдержался: «А вы кто? И откуда знаете нашу Этери?»
-  Вообще-то, как оказалось,  я ваш дедушка, молодые люди.
  Справившаяся  с растерянностью Маришка  решила уточнить: «Так это вы тот  Альбер, после  которого Этери  стала  Жизелью?» 
   За столом молчали.
Не  верьте, когда говорят, что взрослые всегда найдут ответ на вопрос десятилетнего ребенка. Это неправда. Правда в том, что вопрос ребенка заставляет взрослых порой задуматься над правильностью прожитой ими жизни.
   А Маришка вдруг  вспомнила последний разговор с  бабушкой:
«Что бы ни случилось, -  держи спинку,  девочка! Это выпрямляет душу и позволяет держать удар. 
- Тогда я  стану хорошей  балериной, Этери?
- Нет, дорогая, тогда ты сможешь стать настоящей Женщиной…»