День принятия присяги

День принятия присяги. Папа и старший лейтенант Александр Калина
      Мой папа, блестяще закончивший среднюю школу в июне 1941 года, и уже в июле попавший в действующую армию, по своей природе военным не был. Он любил оперу и поэзию, и неизвестно кем бы стал в мирное время, если бы в его жизнь не вмешалась война. После окончания трехмесячных курсов младших лейтенантов, он попал под Москву в самый разгар оборонительных боев за столицу, и далее служил артиллеристом, встретив победу в румынском Бухаресте. Летом 1945 года его перебросили на Дальний Восток, но к счастью, в боевых действиях против японцев участия не принимал. Молодого, подающего надежды капитана, никто увольнять в запас не собирался, и папа продолжал служить верой и правдой, в чем вполне преуспел, закончив уже после смерти усатого с отличием военную академию, дослужившись до звания подполковника, и завершив воинскую службу в должности начальника топливного снабжения ВМС Балтфлота, дислоцированного в Эстонии. Из мягкого хлюпика-интеллигента, некогда читавшего наизусть Евгения Онегина, папа превратился в кадрового военного, из тех кого называют «военная косточка».
      Я тоже поначалу пошел в папу и к окончанию школы был законченным мягкотелым интеллигентом, которого кроме книг ничего не интересовало. Впрочем, не исключено, что и сейчас остаюсь таковым, поскольку за спиной у меня не было войны и штормов Тихого океана, а домашние разборки с женой и вечные споры с детьми, к боевым действиям отнести можно только с большой натяжкой. Но это еще не беда, хуже другое...
     Есть у меня черта, полностью исключающая папино генетическое наследие – непобедимая и неизлечимая лень. Поэтому после школы в институт я особенно не рвался, и то, что меня завалили на вступительном экзамене по физике в киевском политехе, после «пятерки» и «четверки» по письменной и устной математикам, я отношу скорее к собственным промахам, нежели к предвзятости щирого вусатого антисемита-преподавателя, который на мои правильные ответы неизменно говорил: «Нэ вирно». В физике я себя не чувствовал так уверенно, как в математике, поэтому решил с КПИ не связываться, и пустил дело на самотек. Короче говоря, я настроился на армию, которая не заставила себя ждать, и куда я попал в мае 1974 года.
      Сказать по-правде, я надеялся, что меня отправят куда-нибудь подальше от дома, но мама «продиктовала» военкомату иное решение. Всего за полгода до моего призыва в армию, в нашей семье произошло большое несчастье - троюродный брат Андрей, проходивший службу во внутренних войсках в Эстонии, был застрелен во время дежурства, и убийство его так и осталось нераскрытым. Безусловно, потеря Андрея произвела страшное впечатление на всех членов семьи. Надо сказать, что Андрей до армии жил в Нижнем Тагиле, и я с ним никогда не встречался, но у нас была какая-то внутренняя близость, а уж папа своего двоюродного брата Шурика - отца Андрея - очень любил. Поэтому понятно почему мама и папа сделали все возможное, чтобы их младшее дитя не оторвалось далеко от дома, и меня каким-то образом пристроили в Проскуровский Краснознаменный, кучи всяких орденов, полк связи, расквартированный в киевском пригороде Гостомель.
          Точности ради стоит сделать оговорку – сей полк считался «отличным», то бишь одним из лучших в войсках связи, а такое почетное место имеет тяжелые последствия для рядового состава: муштра и профессиональная подготовка были жесточайшими, внеочередные наряды раздавались сержантами безжалостно, а недосып был нашим естественным состоянием. Однако самые тяжелые периоды приходились на частые визиты и проверки высокого начальства, когда нагрузки и идиотизм армейской службы достигали своего апогея. Вы, наверняка, слышали воинские легенды о покраске травы в зеленый цвет и мытье парадного плаца обувными щетками, дабы удалить следы оставшиеся от марширующих сапог. Однако сие не есть выдумка, ибо мне поневоле пришлось принимать в этом абсурде самое активное участие. Короче говоря, к принятию присяги я уже был изрядно вымотан, и мягкий интеллигент из меня хоть и не вполне выветрился, но стал несколько злее.
       Присягу на верность служению народу, Советской родине и Советскому правительству, я помню до сих пор, но обойдусь в этом очерке без ее цитирования. День принятия присяги традиционно считался самым торжественным днем воинской службы: в часть съезжались родители и друзья новобранцев, на плац выносили боевое, чем-то овеянное, полковое знамя и еще какие-то орденоносные знамена, офицеры надевали парадные кители с наградами за выслугу лет, а в столовой накрывался праздничный обед, украшением которого служил довольно скучный кремовый торт, который никак не мог конкурировать со своим дальним киевским родственником. После торжественной церемонии солдаты и члены их семей расползались по части, по ленинским комнатам и по музею славы Проскуровского полка, в котором можно было ознакомиться с боевыми заслугами, а также с успехами в боевой и политической подготовке. Расползлась и наша семья. Я немного провел времени с родителями, поскольку поздравив меня с принятием присяги, папа сказал, что должен представиться моему ротному командиру,  после чего  ушел на его поиски.   
       Командир роты старший лейтенант Александр Калина был всего на 6 лет старше меня, но в отличие от моих гражданских коллег того же возраста, которых я воспринимал чуть ли как не ровесников, к ротному так относиться было невозможно. Это был высокий, подтянутый и очень физически мощный офицер с суровым взглядом и отчетливой артикуляцией. Я мало с ним сталкивался, но, помимо внешних качеств, в памяти осталось и то, что он был очень честным и справедливым человеком. Про него, также как и про папу, можно было сказать «военная косточка».
        Слегка нетрезвый папа вернулся довольно поздно, но я, увы, не мог оставаться больше с родителями, поскольку предстояло заступать на «боевое дежурство» - дневальным на тумбочке у входа в расположение роты, ибо в этом и заключалась суть дежурства. Заступив на пост и застыв столбом, я маялся дурью, когда дверь открылась и зашел старший лейтенант Александр Калина. Как положено по уставу, я гаркнул на всю пустую казарму: «Рота-а-а смирна-а-а!», по ходу заметив, что командир сильно на взводе. Сделав от двери три шага в мою сторону, он остановился нависая надо мною, и сказал: «Волошин, я очень уважаю твоего отца!», после чего четко повернулся направо и ушел нетвердо ступая вглубь казармы.
        Много раз впоследствии я хотел спросить папу о чем же они беседовали, но так и не пришлось – то мне это казалось не существенным, то почему-то стеснялся, но чаще просто забывал. А сейчас уже и спросить его нет возможности...
       Впрочем, остался еще один человек, которого можно спросить – бывший старший лейтенант Александр Калина. Не так давно я нашел его в Одноклассниках. Мы перебросились несколькими фразами о житье-бытье, о том как сложилась его дальнейшая служба, но меня он, конечно, не вспомнил, что не удивительно – под его командованием за несколько десятилетий состояло несколько тысяч человек. Возможно, если бы я напомнил ему о разговоре с папой, он бы вспомнил, но я не стал этого делать. Пусть все так и остается...
6 сентября 2020


Рецензии