Кормилицы

                Зоренька.               
               
               
               
                Никогда не думала учительница Надежда Ивановна, что будет  корову доить, в стадо гонять. А вот пришлось. По всей стране не стали платить зарплату, исчезло всё в магазинах. А есть -то хочется каждый день. Решили купить корову-кормилицу. Стали по деревне спрашивать, кто продает? В центре на заборе увидели объявление, прочитали, корова молодая, первым телком. Сорвали бумажку , взяли накопленные деньги и пошли.               
               
               
                Дом продавцов стоял на последней улице села, второй с края. Вышла хозяйка , на вид приятная, вежливая. Повела смотреть корову. "Вот она, красавица Зоренька!" Как глянули покупатели , так и влюбились. Здоровенная, высокая, шерсть розовая с белыми подпалинами, морда белая, а на каждой щеке розовые пятна с ровное блюдечко, румяна. Спросили цену. Показалось недорого. Хозяйка немного помялась, а потом, глянув на детишек, пришедших с родителями, обронила:"Она трехтитяя. Молока дает три с половиной литра. Чтобы её подоить, надо на рога веревку накинуть, за забор зацепить. И любит Зорька во время дойки посыпку лизать. Будет стоять смирно, если корм дадите." Никого это не смутило, не насторожило. Городские, неопытные. "А  вы корову умеете доить?"-задала женщина последний вопрос. "Не умею, доила только козу в детстве. Научусь. Все учатся." Вручили новому хозяину корову на веревке, мальчику дали прутик погонять. Идет семейство,счастливое,наконец-то, свое молоко будет!               
               
               
                Настало время вечерней дойки. Кое-как заарканили Зореньку, она яростно головой мотала, на дыбы вставала, но одолели сопротивление. Взяла "доярка" новый цинковый подойник, теплую водичку, чтобы вымя помыть, тряпицу-обтереть. Присела на маленький стульчик. Зорька стала лизать комбикорм, отвлеклась. Вот потекли первые тугие струйки молока , и все на землю, мимо ведра. На крылечке детишки стоят, смотрят молча, переживают. Руки под конец одеревенели от напряжения, мурашки пошли. "Хорошо, что она не десять литров дает, это же такая мука-корову подоить!"-думали все. Только закончилась посыпочка, корова рваться стала с привязи. Отцепили ее , в сарай увели, сена вдоволь задали. Водой напоили.               
               
               
                Несколько дней она привыкала к новой хозяйке, к новому месту. А потом ведь в пять утра надо было ее в стадо отпускать. Ах, как же хочется в это время спать! Кричит издалека пастух. Верхом на лошади подгоняет отставших, отбившихся, учит подчиняться.               
               
               
                Вечереет. Надо идти за село, встречать корову. Пастуха забота подогнать стадо к околице, а не развести каждую скотину по домам. Все прошли, а Зореньки нет. Подались далеко в степь, на увал , за много километров искать беглянку. Короче, намучились с ней изрядно. Она , как лань, уносилась в посевы. Когда приходило время телиться, пряталась в лесу вместе с новорожденным.
               
               
               
                Мучались-мучались года три, решили ее продать. Сомнение брало, кто же в деревне такую кобылицу безмолочную и гонористую возьмет?! Однако, покупатели нашлись. Пришли молодые мужик с бабой. Посмотрели:"Берем!" Жалко Надежде Ивановне их стало. Честно она Верке о корове своей рассказала, чтобы потом обиды не было. А та :"Да нам хоть какую купить, деньги большие в совхозе получили, Петька пропьет, если не потратим. А ваша корова мясом в два раза дороже, чем вы просите, потянет."      
               
               
               
                Договорились о цене. Поставили магарыч на стол, закуску. Выпили по две рюмки, третью налили. Тут Валька, соседка через дорогу, пришла хлеба занять. Присела с краешка к столу, ей тоже налили. Она лихо опрокинула и не уходит. Хлеб на коленках держит. Смекнул Петька, что повторить ей хочется. Дело молодое. Выпили гости втроём. Снова все молчат. А Валька , чтобы разрядить обстановку, спрашивает: "Петька, а кого у нас в совхозе П***отовной зовут?"  Сама огурец соленый наполовину откусила. Петька покосился на нее: "Мать мою так зовут." У Вальки огурец застрял, ни туда и ни сюда. Слёзы по щекам потекли. Вот если бы можно было в этот момент провалиться сквозь землю, она бы с радостью согласилась. Петька остограмился и, как ни в чем ни бывало, продолжил: "У нее отчество Изотовна, а поговорить она любит, рот не затыкается, вот доярки и придумали ей такое прозвище. Ну, спасибо, мы, пожалуй, пойдем. Скотинку поведем. А то уже темнеет!" Встали из-за стола дружно, пошли проводить. Только Валька осталась. Пошла  вдруг присмиревшая коровушка к новым хозяевам на неизведанное жилье.               
               
               
                Вернулись в дом, из кухни слышен такой смех, просто ржание какое-то. Сидит Валентина на своем месте, голову уронила на стол, платком слезы вытирает, в него же сморкается. "Ой, ну и учудила я! Дернул же черт меня за язык! " Все сначала с осуждением на неё посмотрели. А потом как вспомнили этот разговор и прорвало всех, давненько так не смеялись, наверно, с начала этой треклятой перестройки. Как будто гроза прошла, и горизонт очистился!               
               
               
                Прошло немного времени и привели во двор новую коровку, маленькую, черно-белую, неказистую, как Конек-горбунок.               
               
               
                Коровка Доча.               
               
               
                У прежней хозяйки всех коров в трёх поколениях звали Дочами. Продавала она своего Конька - горбунка , стародойку, так как не видела смысла держать ее из-за тринадцати литров молока в день. Это она прибавила немного, на самом деле рекорд  был десять литров.               
               
               
                Стояла Доча в огромном загоне, уходившем далеко в степь и заросшем травой, смирно. Жевала жвачку и похлопывала большими белыми ресницами. Изредка крутила хвостом, отгоняя назойливых мух. Спокойно дала надеть веревку на рога, спокойно пошла вслед за новыми хозяевами и даже не оглянулась, и не видела, как вытирает фартуком слезы Татьяна Ивановна.               
               
               
                Привыкала быстро, молоко легко отдавала. Вымя мягкое, податливое. Помассажировать слегка, погладить, а потом потянуть несколько раз за шелковые соски и само струится в подойник. Молоко было очень вкусное, жирное, сладкое. Это же только мечтать можно было о ведре молока каждый день. Привезли от старых родителей сепаратор "ЗИЛ", прикрученный к выкрашенной в голубой цвет лавке. Научились правильно собирать все эти чашечки, винтики, правильно регулировать ход . Один крутил ручку сепаратора, другой подливал в большую чашку теплое молоко, подставлял чистые баночки или кастрюльки под сметану с одной стороны и ведра под обрат с другой. Постоит сметана ночь в холодильнике, и ложкой ее едва возьмешь. Варили творог, научились делать сыр. Жить стало повеселее.               
               
               
                Доча такая умница. Вечером сама придет из стада, подойдет к окнам дома: "Му-Му!" "Бегу, бегу, моя хорошая!" Выйдет хозяйка за ворота , прямо в улице, хоть и не полагалось этого в деревне делать на виду у всех, подоит и не загоняет в сарайчик. Стоит тот на задах, а за забором кучи неубранного навоза  и столько там гнуса и въедливых мух.  Коровам в зной в степи лихо достается. От оводов одно спасение-забрести в водоем поглубже и стоять.  Пекло невыносимое. Утром успеют похватать травки, а вечером , когда жара спадет, пастух их уже домой гонит, поторапливает.               
               
               
               
                Завернет коровушка Доча за заборчик, подоенная, а там по обочинам травка зеленая, она ее щиплет до самых сумерек. В теньке и спать ложится. Утречком подходит к окну спальни, где хозяйка почивает, и снова тихонечко:"Му! Вставай, голубушка! Солнце встает. Скоро стадо пройдет!" Так и жили не тужили. Пока не пришел страшный год.               
               
               
               
                Кормили коров сеном и соломой. Покупали в совхозе. Покосы были не у всех. Сенокосные делянки много лет назад были распределены между коренными жителями и членами совхоза. В тот год рано лёг снег. Глубокий. Хозяйство совхозное уже приходило в упадок. Мечтать о новой технике не приходилось. Опытные механизаторы уходили работать на открывшийся алюминиевый завод. Не хватало рабочих рук. Не успели вывезти корма с полей и из степи. Даже "Кировцы" не могли туда пробиться. Стал скот голодать. Каждый день до конца ноября ходила Надежда Ивановна на планёрку, чтобы выпросить хоть немного соломы . Всегда был отказ.               
               
               
               
                У соседей по дому положение было получше. Скотник всегда привезет охапку  сена для своей скотинки или силоса, или комбикорма. Конечно, воровски, тайком. А что было делать? Как жить? Всем тогда наплевать было на людей, на детей. Вычистят совхозники  навоз из своей стайки, выкинут его за забор, ходят по смерзшейся куче чужие голодные коровушки, пытаются хоть соломинку оттуда ущипнуть. Слезы одни смотреть на эти страдания было! Но всё же надежда теплилась. Уехали в командировку в дальние области страны наши механизаторы, оттуда везли корма.               
               
               
                Когда вывалили телегу соломы в огород, было уже поздно. Кое-как сил хватило у Дочи отелиться. Встать она уже не могла. Две недели собирали мужиков. Они пытались поднять и подвесить на веревках ослабевшую скотинку. Надорвались только зря. Не помогло. Теленочка забрали соседи , задаром. Спасибо, что пожалели.  Больше желания держать корову не возникало.  Воспоминания до сих пор тяжким грузом лежат на сердце.               
               
               
                Что за время пережили тогда люди? Почему никто не ответил за эти страшные испытания? За эти лихие, немыслимые годы? Все меньше земли стали обрабатывать в деревне, все меньше скотины держать. Стоят развалившиеся, разобранные и растащенные по кирпичику остовы ферм, кошар. И виноватых не сыщешь.               
               
               
               
                Счастливые были времена, когда совхозы -миллионеры держали отары овец, молочные фермы, косяки лошадей. И людям жить было радостно. Вот и Надежде Ивановне запомнилось на всю жизнь,,как упиралась лбом в теплый, пахнущий травой и ветром, коровий бок, как лилось струйками парное  белое молочко, как пили его прямо из трехлитровой банки, холодное,в летний зной . Угощали молочным знакомых, денег не брали. Свое же, не купленное, дармовое. Всё это  было и быльём поросло...