Трындычиха трындычит

Скинув сандалии, я на цыпочках пробиралась к Светкиной комнате. И уже почти миновала приоткрытую дверь в апартаменты её бабушки Мариваны, как бабуля собственной персоной предстала в проёме: - Куда крадёшься? Зайди-ка ко мне.

Вздохнув, я шагнул в помещение: - Доброе утро!

- Да какое же это утро? Двенадцать часов. Я на ногах с пяти. Деточка, труд сделал из обезьяны человека. Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, - распыляла слова пульверизатором Маривана: - А что это у тебя в коробке?

- Так, пирожные — грибная корзинка, - открыла было рот я.

- Кстати, можно и чайку, у меня маковой росинки с утра не было, вся в заботах. Не то, что нынешние. Ты вот, поди, только встала, а уже пирожными закусывать собралась. А человек сначала на кусок хлеба заработать должен. Шпалы положить, или вон коров подоить. А не полуголыми бегать на улице, как эти, прости Господи, шалавы — ни стыда, ни совести. Развелось их, как червей в грибах, - тараторила Светкина бабушка, гулко смешивая лозунги с пионерскими речёвками, будто взбивала молочный коктейль в алюминиевом стакане из советского гастронома.

Её монотон незаметно погрузил меня в трындс.

Там за столом сидели Маривана-мать, Маривана-дочь и Маривана-гриб. За окном было слышно нескончаемое дрындычанье то ли газонокосилки, то ли мотоцикла.

– А почему у тебя в штабе позывные были Трындычиха? - спросила Маривана-дочь, раскладывая глазастых опят по тарелкам.

 - Да из-за романа с Харлеем, - ответила Маривана-мать, - Ловко ты его строфеела у председателя колхоза, через просеку рванула к отряду Алисы Мелофоновой и в одиночку захватила пьяного Сыроежкина у костра, а ещё пионер, тьфу.

- Ох, «зарница» — это лучшее, что было в моей жизни, – всплеснула спорами Маривана-гриб, расправила гифы грибницы и смахнула берёзовый листик с красного масляного подбородка: - All you need is love, - такую песнь пел мне Харлей, что в переводе: - О партизаны, с собой возьмите, O белла, чао! Белла, чао! Белла чао, чао, чао!

Хорош был американец! Только одна я и могла с ним справиться — заглушить его рёв своим уникальным трындыч-обертоном. Любили мы друг друга. Он мне: - Дрынь-дрынь, а я ему: - Трынь-трынь.

Когда мой потрынсённый мозг перестал подавать признаки жизни, в комнату вбежала Светка: - Бабуль некогда нам тут с тобой, у нас сегодня сбор металлолома. Вон пятое звено йеллоу сабмарин уже тащит, а у нас ни одной консервной банки ещё не подобрано.

С этими словами мы со Светкой рванули из комнаты Мариваны, с надеждой попасть на пляж до захода солнца.

- Какое ещё звено? - прошептала я.

- А ты ей расскажи, что пионеров и октябрят сто лет как нет, так на неделю заведётся про линейки, стенгазеты и галстуки, - буркнула Светка.

Сбегая по лестнице с пятого этажа, наши ноги ритмично отбивали трындит-трындит-трындит.

- Да бабуля у тебя — полный трындец, - прокричала я на ходу: - Куда деваться.