Гриша

Гриша Мелекян среди немногочисленной армянской диаспоры в нашем городке считался весьма уважаемым человеком. Занимался он в основном различными строительными подрядами (как, впрочем, и большинство его соотечественников), но кроме того имел ещё и небольшую сапожную мастерскую, где  в свободное время (а его у него, как это не странно, хватало с избытком) с истинно армянским упоением быстро и качественно ремонтировал любую обувь. И не только ремонтировал, но и даже изготавливал на заказ.
   И было у этого Гриши четыре дочери. Понятно, что строитель-сапожник денно и нощно мечтал о сыне. И вот жена его, Роза, в очередной раз забеременела и пришло ей время рожать.
   - Ну, на этот раз точно мальчик родится! – хвастался всем воодушевлённый Гриша. – Пить будем, баран резать, шашлык кушать. Я, Гриша Мелекян, всех угощать буду! Я даже райком партии угощу!
   Здесь следует заметить, что всё это происходило ещё в 80-х годах прошлого века, когда ни каких УЗИ плода или средств мобильной связи не было и в помине. В те теперь удивления достойные времена даже простой квартирный стационарный телефон считался актом отдельного наслаждения и был доступен далеко не каждой семье. А уж купить приличную обувь или даже, пардон, трусы, не вызывающие стойкого омерзения, было очень и очень проблематично. Зато тогда был районный комитет КПСС, в котором обитала руководящая и направляющая сила, которая в итоге, пересилив саму себя, привела нас неизвестно куда.
   Однако перейдём к Грише. В своём неукротимом стремлении обзавестись отпрыском мужского пола он находил самую горячую поддержку среди своих приятелей, друзей и родственников. Это даже стало на некоторое время главной обсуждаемой темой за-стольных разговоров в тёплых дружеских компаниях, которые строитель-сапожник очень уважал и был их непременным завсегдатаем.
   - Вот родится у тебя сын, назовёшь его Аловеном, как меня, - доверительно басил ему на ухо грузный и волосатый Аловен Петросян.
   - А почему это, как тебя? – ревниво вопрошал Гриша.
   - А потому что, если дашь слово, что назовёшь его Аловеном – непременно родится сын. Уж поверь мне, я-то знаю.
   И суеверный Гриша скрепя сердце, соглашался, хотя в душе давно лелеял другое имя и хотел назвать будущего продолжателя славного рода Мелекянов Араратом и уже примеривался, как это будет гордо и грозно звучать: Арарат Григорьевич. 
   «Ну, Аловен Григорьевич тоже неплохо звучит, - успокаивал себя Гриша. – В конце концов не Адольф какой-нибудь».
   Позвонили ему, когда он вколачивал последний деревянный гвоздь в подошву ещё дореволюционного хромового сапога бывшего дезертира двух мировых войн Глаголева, со временем чудесным образом превратившегося в ветерана войны и труда, а заодно и в ярого склочника, с которым предпочитала не связываться даже исполнительная власть. Но Грише было уже не до реверансов в его сторону. И, швырнув сапог ошалевшему ветерану, не дослушав до конца, что вещает ему голос из  чёрной эбонитовой трубки, он вскочил, сорвал с себя фартук, выплюнул изо рта гвозди и бросился всех обзванивать, созывать на пир, который на весь мир, а Глаголев с проклятиями пошёл писать жалобу на непотребное отношение сапожника Мелекяна к ветерану двух мировых войн, революции, гражданской войны и интервенции в России.
   Но Грише было, ну просто очень глубоко плевать на заслуженного дезертира. Окрылённый радостным ожиданием, нагруженный дарами всем врачам, медсёстрам и санитаркам, он уже стоял перед заветными дверьми родильного отделения. А на улице в двух машинах, в предвкушении необыкновенного застолья, нетерпеливо шевелили усами его друзья и родственники.
   - Ну что, сын! – восторженно возопил Гриша, едва завидев вышедшую на его звонок толстую, румяную медсестру.
   - Нет, - буднично ответила она, принимая пакеты и цветы.
   - Слушай, ты зачем так говоришь? – заволновался Гриша.
   - А как я говорю? – медсестра спокойно посмотрела на него. – Вы спросили: «сын?» Я вам сказала: «нет».
   - А кто же тогда? – едва вымолвил Гриша, чувствуя, что проваливается в бездну….
   Через час Гриша сидел у себя в мастерской и был пьян, как, впрочем, и положено сапожнику. Верный друг Аловен и директор комбината бытового обслуживания Петраков успокаивали его.
   - Подумаешь – пять дочерей, - рокотал Аловен, большой поклонник творчества великого русского поэта. – Вон у царя Никиты сорок дочерей было и то не больно расстраивался.
   - Какой ещё Никита? – плаксивым голосом возражал Гриша. – Не знаю таких.
   - А у нашего государя императора Николая Второго, - вступал в разговор Петраков, - к четырём дочерям сын родился и что из этого вышло. Ты вспомни. Это ведь даже представить страшно. А вдруг произошло бы полное совпадение - как бы ты тогда заговорил?
   - Достали вы меня со своими царями! Я не император, а сапожник! – выходил из себя Гриша. – Ничего бы мне не было!
   - Ну, не было бы, так не было, - примирительно соглашался Аловен. – Пронесло, значит. Зато следующим у тебя обязательно сын родится. Сто процентов – сын.
   - Это уж, как пить дать, - добавлял Петраков. – Даже с научной точки зрения по закону вероятности.
   - Правда будет? – не веря своему счастью неуверенно переспрашивал Гриша.
   - Да, конечно, а куда ему деваться! – хором уверяли друзья.
   - Значит будет, - Гриша блаженно закатывал повлажневшие глаза. – Обязательно будет!