Подружка. Самая красивая

Дружила я с первого класса с девочкой Лилей. Фамилия у нее была немецкая, в переводе на русский звучала бы как «Рыбакова».
 
Я была отличница, и она – тоже отличница, но еще и очень красивая. Самая красивая девочка в классе и школе. С Лилей хотели дружить многие, но у меня был козырь – я была командиром класса и «правой рукой» нашей любимой учительницы Галины Ивановны.
 
Как-то мы пошли вместе домой, размахивая портфелями, что-то оживленно друг другу рассказывали. Нам было по пути наполовину, мне – дальше, потому получалось, что я Лилю провожаю. Она жила в четырехэтажном доме в жилом микрорайоне на первом этаже, а я – в доме с зеленым двориком на длинной пыльной улице имени таджикского героя войны.
 
Мы стали неразлучные: в школу вместе ходили, из школы тоже, даже уроки делали вместе.

Однажды сочинение написали одно на двоих, и учительница поставила Лиле тройку, а мне – двойку. Объяснила это так: «Сочинение очень хорошее, я поставила за него пять, но на двоих. Оно же у вас общее, да? Значит, и оценку пришлось поделить. Лиле я поставила на балл больше за аккуратность и красивый почерк».
 
Помню, как мне было обидно, ведь именно я сочинила эту историю, а Лиля просто аккуратно переписала. Но тогда перед учительницей и классом она в этом не призналась – сидела за партой, выпрямив спинку, аккуратно сложив одна на другую ручки в белоснежных манжетах на коричневом форменном платьице.
 
Это был мой первый жизненный урок. Дружить с Лилей я не перестала, но уроки мы теперь делали отдельно. Сочинения я писала лучше всех и читала быстрее всех в классе, а Лиля ровно училась по всем предметам. Ее талантом была красота: большущие ярко-голубые глаза под длинными, пушистыми, загибающимися кверху ресницами, тонкий носик, губки сердечком. «Ах, какая куколка!» – слышала она с раннего детства.

Мы обе были активистками. До сих пор помню стихотворение, которое Лиля читала на День Победы. В зале Дворца пионеров собрались ветераны войны – дедушки и бабушки. Лиля в белой кофточке с октябрятской звездочкой на груди и черной юбочке в складку, с большущим белым бантом на голове, выходила на середину сцены и объявляла: «Стихотворение «Шинель». Автор Елена Благинина». А потом звонким голосом выразительно декламировала:

«Почему ты шинель бережешь?» – я у папы спросила.
«Почему не порвешь, не сожжешь? – я у папы спросила. –
Ведь она и грязна, и стара, приглядись-ка получше,
На спине вон какая дыра, приглядись-ка получше!»
«Потому я ее берегу», – отвечает мне папа.
«Потому не порву, не сожгу, – отвечает мне папа. –
Потому мне она дорога, что вот в этой шинели
Мы ходили, дружок, на врага и его одолели!»
 
Многие из ветеранов плакали от умиления. Мне тоже нравилось, как рассказывает стихотворение Лиля, и тоже хотелось плакать. А что читала я – вот удивительно, не помню. Я очень стеснялась, потому голос становился тихим, и это смазывало впечатление. Лиле хлопали больше. В глубине души я завидовала. Несмотря на дружбу, между нами было негласное соперничество, каждая хотела быть лучшей.
 
Иногда мы устраивали уличные концерты для моих многонациональных соседей. Для этого с помощью моего папы сооружали подобие сцены, соседи приходили каждый со своей табуреткой и рассаживались в несколько рядов, на первом ряду – родители участников концерта, на других – остальные. Наш с подругой коронный номер – песня «Огромное небо».
 
Мы с Лилей пели как будто про себя. Как будто это у нас было «огромное небо одно на двоих». Это мы «летали, дружили в небесной дали» и у нас «однажды в полете мотор отказал». И нам надо бы прыгать, спасаться, но «рухнет на землю пустой самолет, и тысячи жизней прервутся тогда». Наши голоса набирали силу и драматизм, как и решимость летчиков: «Подальше от города смерть унесем. Пускай мы погибнем, но город спасем!» Мы крепко сжимали руку друг друга. Голоса достигали накала и взрывались, как «взрывался березовый лес», а потом успокаивались: «А город подумал – ученья идут».

Последний куплет пели умиротворенно – летчики лежат в могиле и на них смотрит чистое и мирное небо, за которое они отдали свои жизни. Зрители вытирали слезы и долго хлопали.

Октябрятский период жизни закончился, начался пионерский. Теперь мы с гордостью носили галстуки на школьной форме, а нашу любимую Галину Ивановну заменили разные учителя, но никого из них мы уже не любили так, как свою первую учительницу. У этих учителей были свои любимчики – обычно те, кто преуспевал по их предмету. Я была лучшей на уроках литературы, а Лилю любили все, потому что красота влечет всех – это закон природы.
 
Помню, однажды мы ехали с подружкой в автобусе – две десятилетние девочки. На остановке в автобус зашла красивая молодая пара. Девушка увидела Лилю и защебетала: «Ой, какая красивая девочка, просто куколка!» Мужчина тоже залюбовался девочкой с огромными голубыми глазами под пушистыми ресницами, головка в локонах. «Мальвина! – воскликнул он. – Хочу такую! Роди мне такую же красивую девочку», – приказал он своей спутнице. Я стояла рядом с подружкой и чувствовала себя пустым местом.

Лиля вышла из автобуса довольная, а я – в грустной задумчивости, словно меня обделили чем-то очень важным. Значит, красота дает фору в жизни просто так, без труда, повышает шансы на любовь окружающих. Это было мое первое философское открытие. И сожаление, что во мне нет такой красоты, а значит, обожание людей придется заслуживать трудом и талантами.

Мы жили в жаркой республике, и поход на речку был самым большим удовольствием на свете. Как-то Лилина мама повела нас на пляж, разрешив мне взять младшую сестренку. Мы плескались в прохладной воде Сыр-дарьи до посинения, мама подружки все никак не могла выманить нас на берег, чтобы мы пообсохли и перекусили фруктами и печеньем, которое она напекла для нас. На песке, расположившись на полотенцах, прямо под слепящим солнцем загорали люди. Их было много. Где же еще спастись в такую жару – только близ реки. Я услышала, как одна женщина говорила другой: «Смотри, мамаша с тремя дочками. Две похожи на мать, а одна – красотка, наверное, в отца». Мама Лили это тоже услышала и засмеялась – нас с сестрой посчитали ее дочками. А Лиля возгордилась – ее опять выделили, она на нас не похожа. Она самая красивая!


Первые наши друзья – круглый отличник Ринат и троечник Сережка, который нас очень смешил, а это тоже талант – смешить людей. Помню, когда я прочитала «Приключения Тома Сойера», то была в диком восторге и поделилась книгой с подругой и друзьями. После этого мы стали – Том (Ринат), Бекки (я), Гек (Сережка) и Эми (Лиля). Ринат, как и Том, был смекалист, Сережка – озорник и лентяй, как Гек. Конечно, на роль хорошенькой Бекки больше подходила Лиля, но книга была моя, потому и право выбора было за мной. Когда я заболела и не ходила в школу, Том, Гек и Эми меня навещали. Потом произошла некая путаница – мне больше нравился Сережка, а Лиле – Ринат, и мы поменялись ролями.
 
Следующей книгой была «Повесть о Зое и Шуре», и теперь Зоя Космодемьянская стала моим примером. Я училась не бояться темноты, когда родители задерживались на работе. Говорила себе: «Эх ты, Зоя вон фашистов не испугалась, а ты темноты боишься, трусиха». Во время болезни мне отрезали косички, коротко подстригли, как мальчика, зачесав волосы назад, я стала похожа на Зою с картинки и очень этим гордилась.

Где-то в классе шестом начался процесс превращения нас из девочек в девушек. В этот период я была особенно недовольна своей внешностью, находила в себе много недостатков и комплексовала, особенно рядом с подругой. Ну кто же на меня посмотрит рядом с такой красавицей? Лиля моих мучений не замечала, как будто все так и должно быть. Она первая, а я при ней, как фрейлина. Но вторые роли мне не подходили.
 
И мы стали постепенно отдаляться. А причина для ссоры нашлась банальная.
 
Однажды мы поехали в магазин канцелярских принадлежностей. Он располагался в старой части города, на левом берегу, близ парка и остатков старинной крепости, которую как будто бы построил сам Александр Македонский. В жаркую погоду этот магазин был оазисом прохлады и хранилищем «сокровищ Аладдина» – здесь были залежи самых разных, толстых и тонких, в клеточку и линейку, тетрадей, блокнотов, наборы цветных карандашей и красок, альбомы для рисования, а еще – отдел с книгами.
 
Я сразу направилась к книгам, а Лиля – к школьным принадлежностям. Пока я с замиранием сердца рассматривала книги, беря в руки то одну, то другую и зачитываясь на ходу, Лиля деловито накупила все, что ей было нужно, и деньги у нее закончились. Но ей хотелось купить что-то еще. «Дай мне рубль, я потом верну», – попросила она.
 
Я задумалась. Да, не выполнить просьбу подруги было не по-пионерски, я ведь не жадина. Но и мне нужно было купить канцелярские принадлежности, а если сэкономлю, то и на книжечку останется. А если я отдам рубль подруге, то не смогу купить себе то, что мне нужно.«Я тебе верну, – видя мое замешательство, еще раз повторила Лиля. – Возьму у мамы и верну».

И вдруг я сказала: «Нет. Если я отдам рубль, тогда мне самой не хватит. Но ты ведь можешь приехать еще раз и купить то, что не успела».
 
Подруга не ожидала от меня такой наглости. Такого раньше не было. И обиделась.
Я ужаснулась себе. Раньше никогда не посмела бы сказать это подруге – это не по-пионерски. Что со мной произошло? А я просто взрослела.

Эта простенькая ссора отодвинула нас друг от друга. Лиля не подходила ко мне, а я – к ней. Мы демонстрировали гордость. И хотя в душе обе переживали разрыв болезненно, но шаг навстречу никто не сделал. Мы стали жить каждый своей жизнью.

Я завела новую подругу, приехавшую из другого города. Начитанную и умную – меня привлекали только такие. А Лиля новых подруг заводить не стала – она была самодостаточная и больше всего на свете любила себя. Помню, как однажды обсуждали одного мальчика. Он сначала ухаживал за Лилей, а потом переключился на более покладистую и простую девчонку. Потом снова захотел вернуться к Лиле. Но Лиля сказала, что никогда не простит парня, который ей «изменил».

Чем больше я взрослела, тем меньше любила школу. Так сложилось, что я была домашней девочкой и мой характер сформировался под влиянием множества прочитанных книг, в то время как мои одноклассники были обычные здоровые ребята и девушки, с запросами в соответствии с возрастом, и позволяли себе уже и немного алкоголя, и покурить, и секса. Причина моей отверженности классом была, скорее всего, в том, что я была что называется интроверт и мечтатель, а они экстраверты и реалисты. И дружбы у нас не получалось – я не стремилась стать такими, как они. Я хотела быть собой и искала себе подобных.
 
День, когда мне объявили бойкот, обвинив в том, чего я не совершала, был, пожалуй, самым страшным в моей жизни, потому что был первым по счету, когда я столкнулась с жестокостью и несправедливостью. Когда против тебя поднимают руку все – даже те, кто с тобой общался и вроде бы уважал, – вспоминать об этом больно и сейчас.
 
В чем была причина конфликта? Наша «классная» была в курсе всего, что происходит внутри коллектива, даже глубоко личные события становились ей каким-то образом известны. Каким? Кто-то регулярно ей «стучал». Меня «классная» выделяла, потому что я лучше всех знала ее предмет – литературу. Она всегда хвалила меня на родительских собраниях и постоянно демонстрировала на открытых уроках, делая себе славу за счет способных учеников.

И мои одноклассники дружно решили, что это я. Но я не могла быть «стукачкой» даже потому, что никаких секретов класса не знала, так как была изгоем и мало с кем из них общалась: из школы домой. Я не была близка и с самой «классной» – не находила в ней таланта, ни профессионального, ни человеческого, который так привлекал меня в людях, к тому же она ничего не сделала, чтобы сплотить, подружить нас – людей с разной индивидуальностью. А успехами по ее предмету я была обязана не ей, а своей маме – тоже учителю-словеснику.
 
Надо отдать ей должное, что в тот день, на том «судилище», узнав о конфликте, она честно сказала, что ни я, ни моя подруга Ира никогда и ничего ей не докладывали, не рассказывали, не «стучали», что мы ни в чем не виноваты.

Но тогда ее признание ни на что не повлияло. Никто перед нами не извинился ни тогда, ни много позже, когда вдруг мне в соцсети пачками посыпались предложения дружбы от бывших одноклассников.
 
Я очень рада тому, что Лили на том «судилище» не было – она в этот день заболела. Не знаю, хватило ли бы у нее мужества не поднять руку против меня. Но очень надеюсь на это.

Лиля жила в уютном мирке немецкой дружной и трудолюбивой семьи. Ее родители были простыми людьми, рабочими на консервном заводе. Везде ходили парой, даже на родительские собрания, – высокая, шумливая тетя Франя и низкорослый, молчаливый дядя Франц. Помнится, мы с Лилей очень хотели дружить семьями, но из этого ничего не вышло. Придя однажды к нам в гости по приглашению моего отца, родители Лили как-то быстро ушли. Как бы сейчас сказали, не совпал менталитет, очень были разные.

Родители подруги втайне сохраняли веру и национальные традиции, которые привезли с берегов Волги, где со времен Екатерины Великой жили их предки – поволжские немцы. Они с неизбежностью приняли выпавшие на их долю испытания, приспособившись к жизни на чужой и неплодородной земле таджиков.
 
Эта земля стала родиной их троих детей (у Лили были два брата, один из них трагически умер в школьном возрасте), впитывающих советскую идеологию с детских лет.

Меня влекло в эту семью не только из-за Лили. Изумляли уют и порядок, которого в моей семье мамы-учительницы с вечным дефицитом времени на быт, никогда не было. В этой скромной, с минимумом мебели квартире трудно было найти хоть одну плохо выкрашенную дощечку на полу или не на месте оставленную вещь – все было расставлено по полочкам, спрятано в шкафчики, радовали глаз белоснежные ажурные шторочки на поблескивающих чистотой окнах, вышитые цветочками льняные скатерти. Витал запах чистого белья, сладкой ванили, фруктового компота или варенья, которое в семье Лили варили всякое.

Стремление к порядку, пунктуальность, аккуратность передались Лиле вместе с генами, у нее даже в портфеле все было идеально сложено, тетрадочки, дневник аккуратно заполнены, почерк красивый, аккуратный, как в прописях, не то что мой неровный и поспешный.
 
Казалась необыкновенно вкусной еда, приготовленная родителями подруги, – домашняя свиная колбаса, пахнущие ванилью, тающие во рту «жаворонки» на католическое Рождество, всегда прохладный красного цвета компот. Они жили трудно, очень экономно, потому угощали меня нечасто – свою семью бы прокормить, но печеньки с компотом всегда ждали нас на переменках между уроками.

В старших классах Лиля блистала на школьных балах, была мечтой всех парней, хоть и одевалась и вела себя скромно. О ее романах ничего известно не было – парням не хватало смелости к ней подойти, а она сама ждала Принца, как Ассоль в «Алых парусах». На вечеринки-обжималки, где собирались одноклассники в отсутствие чьих-то родителей, она не ходила, как и я. У нее все было расписано – школа, институт, а потом встреча с Принцем и семья, дети.

Принца Лиля встретила в институте, потом два года ждала его из армии, как верная подруга. Он вернулся и сразу женился. Ну у кого еще была такая красавица-жена? Но и сам он был красавец – смесь русской и молдавской кровей, с кудрями до плеч, толстыми губами и приплюснутым носом, он походил на Леонида Агутина. И тоже музыкант. Родители Лили, конечно, хотели бы немца, но счастье дочери важнее.

Свадьбу гуляли в ресторане на рыночной площади «Панчшанбе». Я пришла без приглашения, очень хотелось посмотреть на счастье подруги. Лиля была прекрасна даже в скромном, без изысков, белом платье невесты. Помню, что мне не было весело – не покидало щемящее чувство, что теряю подругу навсегда, что теперь в ее сердце не будет для меня даже маленького местечка. Примешивалась и ревность оттого, что подруга опередила меня – нашла свое счастье, а мне предстоял долгий и тернистый путь в поисках его.

Мы уже не были близкими подругами, но что-то меня тянуло к ней, не отпускало. Любовь к подруге – возможна? Иногда желание увидеть Лилю пересиливало гордость, и я, погуляв возле ее окон в нерешительности, нажимала на кнопку звонка, волнуясь: примет ли, не помешаю ли. Конечно, мои визиты, к счастью, редкие, были неожиданны и не всегда уместны, но дверь передо мною не закрывали никогда.

В последнюю нашу встречу Лиля что-то шила для дочки, которая носилась из комнаты в комнату то с мячом, то с машинкой. Отметила про себя, что девочка не унаследовала Лилиной красоты – копия отца с его приплюснутым носом, что выглядело грубовато для девочки. Папа ее возлежал на диване с газетой и не выказал никакого желания пообщаться со мной.

А потом я уехала в большой и шумный российский город, и, когда возвращалась, чувствовала себя столичной штучкой, смотря на земляков немножко сверху вниз.

Однажды встретила Лилю на рынке, она сделала вид, что не заметила меня, уведя мужа в другую сторону. Мое тщеславие было удовлетворено: подруга детских лет увидела меня, оценила, какая я стала – уже не серенькая мышка, а вполне себе симпатичная девушка, модно одетая и с кавалером. А моя младшая сестра вообще взяла и выросла в яркую красавицу – длинноногую брюнетку с огромными карими глазами под длинными ресницами. Клеопатра!

На фоне броской красоты моей сестры, подчеркнутой ярким макияжем, Лиля с нулем косметики на лице выглядела скромно и ее тихая красота не бросалась в глаза, она казалась скорее милой.

Нас окончательно разъединили 90-е. Случилась перестройка, и все немцы засобирались в Германию. Уехал на историческую родину мой первый друг, первая любовь немец Володя (Вольдемар).
 
Лиля, воспитанная в советской школе, впитавшая ее идеологию, стыдившаяся своего немецкого происхождения, потому что считала немцев виновниками войны, не хотела уезжать. Хотел как раз ее русский муж, просто мечтал. И они уехали.

В глубине сердца поселилась глухая тоска оттого, что уже никогда не увижу ее – свою первую подружку, как первую любовь…

Я начала искать подругу сразу, как только появился сайт «Одноклассники».
Это было чудо – после стольких лет разлуки, поисков себя в новых городах, а то и странах, начала жизни с нуля, трудного обретения нового окружения вдруг увидеть на фото лицо когда-то близкого человека. Вовка – он меня искал. И нашел! Он так радостно улыбался с фото, зная, что я тоже рада его видеть. И ничего, что уже есть морщинки, и седина, и зубы неидеальные – для меня он по-прежнему дорогой и близкий человек.
 
Лилю найти было трудно, потому что она сама никого не искала. Зато старшая дочь, теперь уже не Юлька, а Джулия, в соцсетях была. Она-то и сказала матери, что ее ищет одноклассница.
 
Лиля ответила не сразу. Написала, что живет в тихом и зеленом городке, в доме, который построили сами, что ее советский английский здесь никому не нужен, как и диплом, потому она работает соцработником, ухаживает за старенькими бабушками и дедушками, что у нее две дочки. Спросила о моей семье. Я ответила. А потом снова тишина.
 
Одноклассницы-соседки, с кем Лиля бегала в школу, искали ее, спрашивали, как найти, обижались, что она не отвечает. Я ее не осуждала. Она ведь всегда была такая – любила только себя и свою семью. Зачем тратить время на тех, кого она уже больше никогда не увидит?..

Я жила своей жизнью, но нет-нет, но кто-нибудь напоминал мне о Лиле. Однажды случайно, как бабочка, залетело в соцсети фото Лили с мужем с какого-то курорта.
 
С волнением сердечным всматривалась в лицо женщины с фото. Да, это была она, моя первая подруга, годы не наложили на нее отпечатка неузнаваемости. Лиля по-прежнему красива, но теперь зрелой, приглашенной красотой. Глаза уже не такие огромные и цвет их не столь ярок, но все равно красивые, тонкий носик, правильная линия губ, волосы не перекрашенные – русые. Немножко раздалась ниже талии, но лишнее умело скрыто за юбкой в крупный горох длиной до пят. Естественность и скромность – эти черты никуда не делись.

Если бы она подкрасила губы яркой помадой да подвела глаза, ее красота бы бросалась в глаза, но скромность прибавляла ей красоты другой – внутренней. Как будто из ее души лился ровный и спокойный свет человека, который состоялся и живет в гармонии с собой.

И снова я, без приглашения, листала фотоальбом, выложенный на своей странице ее любящим мужем. Фотоальбом – как ретроспектива семейных событий.

Много фото из путешествий – я рада, что у подруги есть теперь такая возможность – калейдоскоп картинок из разных стран, вот фото семейное на каком-то теплоходе – Лилины дочки, они, в противоположность матери, сильно накрашенные, смело одетые. Обе похожи на отца, по-своему красивые, видно, что напористые.

Вот свадебное фото старшей дочери Джулии – выходит замуж за итальянца, рядом стоит смуглый юноша – это ее сын, рожденный от турка. Свадьба в шикарной Флоренции.

Могли ли мы тогда, в юности, мечтать о чем-то подобном? Наши мечты не простирались дальше нашего города. А теперь у наших детей весь мир лежит у ног, где хочешь – там и живи.
 
Младшая дочь Лили вышла замуж за местного немца, исполнив мечту бабушки и деда, живет спокойной и сытой жизнью жены немецкого бюргера.
 
А вот и Лилины родители. Они тоже приехали на свадьбу к внучке. Сидят рядышком седые бабушка и дедушка, в которых я с трудом узнала тетю Франю и дядю Франца. На лице дяди Франца чуть сердитое выражение – по нему и узнала его, вспомнив, как он любил поспорить по любому поводу, а мы над этим потешались. Всплакнула, вспомнив своих родителей – их уже давно нет в живых.
 
Помнит ли меня Лиля? Наверное, помнит, но эти воспоминания спрятаны где-то глубоко в душе, словно это было в какой-то другой жизни.

Прошло много лет, выросли наши дети, появились внуки. Я уже несколько раз побывала в Германии, однажды гостила в семье Вовки, а теперь Вольдемара, – своей первой любви.

В последний раз приезжала в Лейпциг, на родину Баха, где на конкурсе выступала моя дочь.

Бродила по улочкам немецкого города и думала о том, что где-то недалеко живет Лиля. И как жаль, что я не знаю ее адреса.

Разве плохо было бы повидаться нам сейчас, на склоне лет, посидеть в уютном кафе за чашкой кофе и вспомнить… пыльную улочку в таджикском городе у подножия синих гор, соседей, сидящих на табуретках вокруг импровизированной сцены, и нас, двух девочек, чьи голоса сливались в один, и сердца бились как одно, и огромное небо было одно на двоих…