Генезис

В пространстве тишина и звездный шлак.
И время сковано измором гравитации.
Секунды нет, «лишь» бесконечный знак,
Что вечность здесь заложница прострации.
Увидеть его можно средь галактик вздутых.
Их сила трения об пустоту весома светом,
Что оседает на скоплениях несчетных, мутных,
Бытующих во мгле кромешности своим секретом.
Средь пустоты застыл идиллией вопрос,
На коий у вселенной нет, поди, ответа.
Откуда что взялось, во время врос
Секундой растворенной миг того секрета.

I

Печали нет средь колоссальных форм,
Которые угадывать нам не придется.
Среди могильной тишины просвет платформ.
Весь космос будто глыба что печется
Неясным тлением огней что угли сна
В печи нерукотворной и бессмертной.
И нет среди тиши сей ни верха, и ни дна.
Есть трепет нерушимой зги заветной.
Нет чувства, ощущения и нерва.
Запаянная в вечность мерзлота и кома.
И тут же жизнь — отчаянная стерва*.
Несется на волнах, да бездною влекома.
Парады торжествующих секунд напором
Сметают тайну часа, что рожден в пульсарах.
И снова поглощается довлеющим измором:
Рождается глубин неизмеримый страх.
Но как бояться мертвому избытку пульса?
Вселенная пульсирует — лишь светом.
Гоним что гравитацией на пики веса.
И оставаясь чист собою, невесом.
Межзвездная баталия стенаний плазмы;
Внутри раздувшихся шаров огня затменье.
И на весах незримых пустоты — миазмы.
Меж ними адское поточное терпенье.
Делитель гравитации как признак тут,
Умеющий распределять по звездам вечность.
И всепространственно колдует трут:
Звезд новых высекая искры, в бесконечность.

Кипучий сон небытия и копошенье сил;
Пространство рубит как капусту струны.
Играя вальсы парадигм, из мертвых жил
Сплетаются нечаянно галактик руны.
Се тайна есть, извечная Минерва сути.
Что мудрость прячет стиснув веко прочно.
Вселенная пуста, исполненная жути.
И эта жуть творит миры бессрочно.
Душе здесь места нет, лишь потрясению.
Никто средь бесконечности не обретен.
И лишь в мирах путь жизни ко спасению.
Над вечностью же правит — небытия закон.


__________
* Труп животного, падаль (устар.).


II

Сплетенья гравитации ткут колыбель.
Дыханье световое звезд молчит урочно.
В обители пространства есть постель,
На коей зачинается туманом срочно
Грядущее вместилище поточных рифм,
На коих теплится почти живое слово:
То вязь магнитных мер, частицы им
Тут хороводят песню: «все готово!».
Сгущение телесное вибрацией порядка,
В экстазе общности куется ритмом слог.
То физика прострации, то к пятке пятка,
И вот уж узел гармоничный, как итог.
Вращение средь звезд: удалены они,
Как будто скромно отводя лучи с постели,
Стыдливо пряча очи — сияния огни;
А силы гравитации трудясь вспотели.
Система жизни внедрена в сплошную нежить.
Во мрак и холод бесконечности, и лед
Веков ползущих, вся вселенной прелесть,
Над глыбой же ее... вечнодержащий свод.

Вот, облако тумана уж сгустилось,
И уплотнилось в центре, по краям.
И в эту гущу гравитацией спустилось,
То самое, что образ даст мирам.
Сначала солнце, пучит светом призрак
Его первичной стадии рождения...
Туман ползет, вращаясь, и планет маяк
Еще незримых, ждущих воплощения.
Есть середина здесь, качели мерности,
Тумана диск вихляет будто, спя.
Ползет по кругу, прорываясь к вечности.
Вселенной не рожденное еще дитя.

И между солнцем будущим, горящим ярче,
И оконечностью тумана во пространстве,
Середка есть, плясунья во парче,
Что топчется кружась да в постоянстве.
Натопчет здесь планеты сгусток, прочно.
Их будет две, одна другой указка.
И коя меньше, закружит бессрочно
Вокруг другой, и се, безмолвна пляска.

Здесь образуется бурлящий шар водою.
И постепенно остывает — сквозь столетья,
Что сложатся аж в миллионы лет рукою
Времени ленивого, но вот: жива Земля.
Вернее, ме́ртво пока все, бугриста глыба
Планеты новоиспеченной в печи вселенской.
Но гравитации пространственная дыба
Играет сутью здесь крамольной и недетской.

Верша процессы, что на хаосе катаясь,
Сооружа себе качели в дымном океане,
В тиски ее попав, и снова зарождаясь,
Вынашивают клетку, будто на вулкане.
Ведь океан кипит, он взнуздан силой,
Которую постичь умом еще не можно.
Ума здесь нет — природа мажет мглой,
И тут же образом сиянья осторожно.

Она слепа, природа, но достаток
Ее уж в том, что щупает как след.
И чует как совсем, и как чуток.
Нераскрываемых таинственностей нет —
Для поступательного хода щупалец ее,
Незримых, бесконечных, всеохватных.
И в гравитации тисках рождает бытие,
Играя силами своих потуг всевластных.

Остынет океан до нужной меры
В которой жизни след качаясь на волнах,
Укрепит свою связь с могилой сферы,
И станет частью бытия, познает страх.
Пока кипящий океан бурлил собою,
Да раскаленный от тяжелого ядра,
Из взвесей крохотных, крушась судьбою,
Рождались гибелью живые веера.

Так прозревало в суть начатком клетки
Природы таинство, что держит свой секрет
В могильных снах своих, но вот уж ветки
Ползут и тянутся до солнца, ища свет.
А прежде в упокоенном воды пространстве
Живое к жизни налипало, и росло.
И становясь уж организмом в постоянстве,
Чрез сотни миллионов лет растит крыло.

Сперва волнами их швыряло в камень.
И те что оставались — в смерть ушли.
Но те что выжили, имели жизни пламень.
Червеобразные хозяева Земли...
Их испражнение несло плохие гены,
И оставляло в трещинах породы.
А океан катил волнами массы пены,
И то была сама идиллия природы.

Из «бякашек» хвостатых рыбочерве́й,
Что семенили лапками по выступам,
И впадинам, и рытвинкам «сухих» камней,
Заня́лась плесень: отдана векам.
Плохие гены, что отвергнуты из тел,
Стремились взять свой рост, наверное.
И вот уж тянет к солнцу самострел
Живого выплеска из трещины бесценное...

Растительное чудо, травный предок,
Скорее, водоросль, видно, для воды.
Что доползет волной, лизнет чуток.
И снова канет, в славу всей природы.
Кишмя кишат. Рожденье — мир и миг.
Развитие стремительно: минутой рост.
И тут же все смертельно, призрак-крик.
Заглочено, разжевано, шуршащий хруст.

Так сколько клеток же рождаясь погибало?
Числа такого нет в шкале науки.
Но солнце здесь не клетку ведь рождало.
Вселенная рождала здесь терпенья муки.
И солнце, и галактика, и универсум:
Как три хирурга над столом бесценным.
И давит свет живородящим весом;
И что еще тут — движеньем верным?

Соль гравитации как будто впиталась в воду.
От клетки нарожденной и сварившейся...
Так длилось миллионы лет, хваля природу.
И слава ныне жизни — уж свершившейся.
Живой частицы ядрышко кололо соль,
Терзаясь оживлением и тут же гибелью.
Нельзя сказать что чувствовало боль.
Но исполняясь в полноте причинной ролью.

Но остывает океан, сие понятно, право.
Система звездная стабильностью сыта.
И вот и мира, и голодной твари: чрево.
И дальше коль смотреть, то муть и маята.
Земля вращается степенно, полюса ища.
Размыто еще чуть магнитным плесом.
От нестыковки полюсов вся физики праща,
Которой камень суть рождает весом.

Тиски великой силы от вселенной.
Условия особенны тут, свя́ты.
А океан ползет кипучей своей пеной.
И мудрый, и дородный, и предвзятый.
Хранящий память звездного тумана.
Молчащий о бессмертии и смерти, вера
Его в молчание свое — умам стена:
Протерозойская пластами соли эра.