03. План 10. Значение формы

"План 10 из вскрытого разума"
03. Значение формы для человека с форме

 

- Он умер, - ответил я в трубку и продолжил наслаждаться пинкфлойдовской "Any colour you like", разросшейся во всю голову, точно грибница.

Восемнадцать строевых сорвали маятник с мёртвой точки, и он тотчас устремился в пучину жизни. Жизни безусловной и не скованной вздорным повиновением, старающимся сублимировать личность в серо-зелёную сель, готовую растечься у кирзы близких холодных звёзд такой же холодной безразличной массой.

Я хотел предельно расслабиться. Независимость одержала верх над строевой дисциплиной, превращающей человека в бездушную машину, и я решил праздновать, пока досужее распитие не вызовет отвращение и позывы к нелицеприятному. Да ладно вам, я ведь не алкоголик, чесслово, и каких-то два дня пиршества не превратят меня в скота. Великая миссия вновь окунёт меня в идейную трезвость и я ударю альтруизмом по чёрствой голове общечеловеческой кручины! Или как там советские агитаторы пустозвонили…

Глотка моя работала в режиме тройного усердия: пивом я пытался протолкнуть застрявший в ней комок удушающе-режущего конопляного дыма. Разреженность моего разума была очевидна. В отличие от корешей, мешавших своими желудками всё, включая уголь, я вёл себя на удивление достойно, если достойными можно назвать непрекращающуюся икоту и глупые смешки над совершенно несмешным. Батон и Дед, угашенные полностью, остались ловить счастье под амфитеатром в городском парке, а я увязался за Рудольфом. В его кармане находился серьёзный козырь – психотропный ингредиент для «молока минус». Оставалось найти лишь вполне легальное молоко, и мой Рай определённо разросся бы до масштабов вселенной.

Солнце выкатывалось из-за города, стараясь больнее ужалить глаз. Поигрывая на здании железнодорожного вокзала тенью необъятного клёна, светило приятственно грело продрогшие за ночь тела. Здесь неподалёку можно было приобрести ещё пенного. Литр по цене двух: как-никак, вокзал. Неофициальный центр города. Крепкая предпринимательская рука старалась рвать с неудачников, велением судьбы оказавшихся на перепутье в этом захудалом городишке.

Полшестого на часах: улицы пустынны, и от осознания сущей воли хочется кричать. Никаких командирских уазиков, пытающихся застигнуть тебя врасплох в самом неподходящем месте. Никаких комбригов, готовых отдать под расстрел, заливши глаза. Нет мажоров-штабников, вынуждающих суровыми «Я вас посажу, тарищ слдат!» изыскивать способы телепортации. Нет, упасите, налейтенамтов-взводных, склоняющих на буквальное очковтирательство. И совершенно нет этих трёхзвездных армейских урелов, этих «прапорствующих всевышних», строящих из себя в маленьком мирке воинской части самых крутых дедушек бесконечного универсума.

Я закричал, торжествуя. The Verve разогревали мой погасающий разум нечеловечески густым оптимизмом. Я действительно выпал из времени и пространства.

Из-под павильона, торговавшего пивом круглые сутки, выкатился потрёпанный жизнью пацан в грязной кепке и с коробкой от «винстона» в руках. Коробка, полная пустых пакетов, бутылок и недоеденной жратвы, тут же расшиблась о землю, и пацан устремился в нашу сторону. Рудик приготовился оборонять наши позиции, ведь какое-то время назад совершенно справедливо вышел старшим сержантом из воздушно-десантной бригады, и должен был многое понимать в психологии человека, идущего в атаку. Я напрягся. Пацан протянул нам раскрытый форточкой паспорт:

- Парни, не подумайте, что нарываюсь, а? Дайте пожалуйста...

Рудько рассудил о нужде пацана гораздо быстрее самого пацана и двинул тому в рот, отчего бедняга закатился обратно под скромное достижение архитектуры.

- Зря ты так. Может, он помощи хотел, - я на секунду замялся. - А ты в его паспорте ничего странного не заметил? Мне показалось, что там написано «Ирина».

- Ты, наверное, так неудачно шутишь? Ирина… Выглядит как типичный вокзальный попрошайка. Бить их надо, а то заводы стоят, а они по ларькам прячутся.

 Рудя раскрыл дверь. В павильоне сидела обдолбанного вида сучка с огромной вкусной жопой. Её не то заспанное, не то чем-то обнюхавшееся лицо наплевательски уставилось на мои ефрейторские лычки.

-Чего тебе, собака? - спросила так же безразлично.

-Парочку литриков, так вот, ****о залить, - я был безжалостен. Но она даже не смутилась. Повернула к нашим недоумённым свою огромную круглую жопищу и выдала двуню каких-то «бобров», хотя Рудя всю дорогу мечтал о «дуплере». Кажется, расплачиваться не было смысла, фигуристая выглядела крайне неадекватно, но друг мой уже отстёгивал стопку мелочи у кассы. На выходе он слегка притормозил, оглянулся:

-Девушка, а можно вас пощупать?

-Иди, бегай! - зло сказала та. Я бы не выразился уместнее, будь у меня вагина.

За круглосуточным нас поджидало событие с буквально теми же смачными формами. Хотя владелицы форм этих стояли на низшей ступени потребительского общества и не могли преподнести нам ничего в тот момент полезного, событие виделось мне шикарным.

Три пьяные девчушки, не скрывающие невесомого своего поведения, набросились на наше пиво как негры на Лизу Энн. Это было довольно весело, отчасти потому, что мы могли вести их куда угодно и что угодно с ними вытворять.

Не уверен, что привели потаскушек туда именно мы, но сидели в сквере у памятника героическим партизанам, и довольно скоро, как я рассчитывал, речь зашла о сексе без обязательств. Самая взрослая из всей этой малолетней шайки, выглядевшая на все двадцать пять, выступила инициатором, волоча меня за руку в потаённый угол сквера. Девчушки за нашими спинами прикалывались над ней как могли, мол, «всё равно с 12-ти ебёшься» и «сильно голодный из армии пришёл же: выебет, и больше не захочется!»

За тем же памятником она опёрлась на какое-то дерево, и я проник туда, куда так мечтал проникнуть последние полтора года. У девочки было гладко выбрито снаружи и удивительно свежо внутри, и я так погрузился в процесс, что не сразу уловил на себе чей-то взгляд.

Моё тело всегда чует постороннее присутствие.

Из окна близстоящего одинокого сруба, заглядывающего за памятник, на меня пялилась беззубая бабка. Не знаю, кто её разбудил: мы или режим, вынуждающий кормить живность, но её щербатая улыбка могла бы угрожать моей эрекции. Могла бы, если бы я был трезв. А эта малолетняя мерзавка беспрерывно стонала: «быстрее, глубже!» И залитому мне вздумалось, что я крут, раз есть зритель. Достав, спустил дуре прямо на её клоунские шорты. Затем поставил на карачки и продолжил, глядя в довольное морщинистое лицо за пыльным стеклом. Маленькая не унималась причитать, сколь глубоко мне нужно, но колени на цветном щебне быстро покрылись ссадинами, изрядно разболелись от нешуточного такта, и я решил завершить начатое указательным пальцем. Старуха за окошком скорчила страшную мину как раз тогда, когда палец мой стремительно внёсся в зияющее жерло девичьей пипки. То была не просто старушечья рожа на грани инфаркта и адских конвульсий, но личина смерти как она есть! Ясное дело, я струхнул и плюнул на всё метафорической слюной - натянул штаны чуть не в прыжке. Тут из уст девочки полился отборный мужской мат, ведь я не довёл её до конца.

-Ты где живёшь, милая? - В пьяном мне просыпался джентльмен, я уже готов был её успокоить и спровадить к дому, присягая в неиссякаемой любви, но тёлочка ткнула пальцем в окно, из которого пялилась старая карга.

-А ёб твою мать! - Я быстро накинул китель и, не прощаясь с остальными, свалил вдаль и прочь.