04. План 10. Гении нации

"План 10 из вскрытого разума"
04. Гении нации



Привычка заставила меня раскрыть веки уже после четырёх часов глубокого сна. В голове моментально возникли образы, связанные с моими утрешними проделками. Всё ли я помню правильно? Хорошенькая маленькая девочка, памятник…

Я почувствовал себя дерьмом, и не столько от стыда за свою пьяную выходку, сколько от той мысли, что будь я трезвым, поступил бы также. Свалить эти похабные мысли на бухло у меня не получалось никак, ведь секса хотелось все полтора года казарменного произвола. Я вспомнил гладко выбритую кису и пощупал болевшие, стёртые на щебне в кровь колени. Если бы я увидел эту девочку сейчас, извинился бы? Весьма вероятно. И я надеялся, что больше её не увижу.

Отвлекал и согревал другой факт – сегодня я должен был встретиться с моими любимыми корешами - Визором и Трэшером, великими гениями, разделявшими мою позицию и не меньше моего стремившимися укоренить счастье в этом дырявом мирке. Расставание вышло горьким, но всё могло произойти куда трагичнее.

Чтобы обеспечить людям благодать, нужно пинком выбить трон из под жопы сидящего, и даже не один трон, и, уж если быть совсем точным, не из-под одной сотни жоп. Тут уж либо сам исчезаешь, осознав свою немочь, либо военкомат отправляет тебя на лоботомию. Ты уже не тёмное пятно на чистой белой скатерти, а блеклая, никому незаметная точка. Я знаю, о чём говорю: наш четвёртый товарищ, Саха (вернее, его второе «я»), в довольно популярном виде изложил всю концепцию «Счастливого Мироустройства» военкому, после чего был отправлен гнить в дурку. И когда пришла моя очередь служить Отечеству, сказать лишнего я себе не позволил.    

И сапоги топтал как положено, только вот не имел понятия, чем занимаются гении. Навещая меня в Лапичах в первый раз, они рассказали, что человеческая природа растоптала все наши бескорыстные планы, что замыслы наши были иллюзией и достичь незамутнённого счастья невозможно. Конечно же, я был расстроен, однако вера меня не покидала, и уже ко второму приезду в Лапичи друзья мои практиковали некую новую свою идею. Секрет её открывать не спешили, но я знал – всё равно как, цель будет достигнута.

Не так давно Визор и Трэшер решили, по словам Максима Владимировича - нашего общего знакомого, - выбороздить почву среди людей нации, дабы извлечь из неё в свой кошелёк дубовые рубли и, если попрёт, яхонтовые доллары. Они вновь находились в поиске, поиске не только новых идей, но и денег для финансирования проектов, на этих идеях базируемых. Приземлившись на несколько месяцев у какой-то доброй дуры в Дражне они, вероятно в хипповом угаре, зачали ей двойню и не найдя ничего даже отдалённо напоминающего «баблосорубку», ждали пока я, бесценный, уволюсь в запас. Я нисколько не сомневался в том, что они нагрянут. Дата моего дембеля была им известна.

Вы спрашиваете, почему именно морготная Дражня о десяти покосившихся хатах оказалась приютом друзьям моим? Товарищи нуждались в конспирации - в месте, полностью отрицающем их существование. Воздух, который престало делить, а не перекрывать, Визор и его длинноволосый товарищ просто тырили, ввиду банальной невозможности разделить его с кем-либо – в деревне проживало всего два полупочивших старика. И та добрая дура с халявным, конечно, жильём, ставшая моим товарищам опорой, и не суть, что шаткой. Полагаю также, дела гениев были не так уж чисты. Чем им пришлось заниматься они, к сожалению, сокрыли, но радикализм – не их черта. Не убивали же они людей, честное слово.

Возможно, занялись музыкой, наконец, ведь её мы любили без памяти, и больше всего любили музицировать. Извлекая божественные звуки из дешёвого аппарата, мы создавали ту самую отдушину, которая придавала нам вполне объяснимую значимость в наших глазах. К тому же музыка, улёгшись в одну чашу весов, уравновешивала другую чашу, хранящую в себе наш священный замысел. Играя что-нибудь из дешёвого андерграунда, вроде ансельмовской "Individual", мы каким-то образом вытесняли из себя агрессию, и, как пар в спирали змеевика превращается в самогон, перегоняли её в творчество. Мы, как и миллионы обездоленных мира сего, не носили белые воротнички. Каждый из нас являлся представителем рабочего класса и наша непримиримость к вселенской несправедливости, разделившей человечество на лагеря жизни и смерти, никогда не дала бы нам развиваться, не утрать мы свою дикарскую ярость.  

В последнее время я грезил о том, что товарищи мои, именно музыку двигая в массы, организовали в Дражне некую хиппи-формацию и, между делом, устраивали по близлежащим городам небольшие квартирники, где Визор орал песни Цоя, Гребеньщикова или Высоцкого, а Трэшер в это время обносил сами квартиры, в коих пафосная интеллигенция внимала классическим строфам. Я представлял их похождения именно такими. Без моего идеологического контроля им совершенно точно не удалось избежать криминала. Не забывайте, я лично общался с ними десять лет и знаю, на что они способны!

Однако столь вдохновенные творческие личности не могли прибегнуть к насилию. Об этом и речи не могло идти. Они, конечно, не были святошами, но утратить человечность не смогли бы из-за природной своей простоты. Простоты глупой, тупой до неприличия. Можно сказать, они и были до неприличия тупы.

Склад ума их исключал любые конфликтные ситуации, и не потому, что они знали, как погасить инициирующий коллизию всплеск чувств, и не потому вовсе, что замыкались в себе, не смея ответить обидчику, а лишь потому, что им было всё равно. Слова они определяли как некие антисемиотические знаки, потоки звуков, не имеющих ровно никакого значения. Всякую мстительность они считали в корне бессмысленной, всякое проявление чести и достоинства – губительным. Многие воспринимали моих товарищей вислоухими болванами из-за их бесконфликтности. Я бы тоже так считал, если бы не был знаком со всей мощью их мозговой артиллерии: не стараясь последнее слово оставить за собой, они мнили себя сверхлюдьми, предпочитая юродствовать перед людьми обычными.

Да, для большинства они были непоколебимо тупы, и в этом крылся их наименьший плюс. Наибольший же заключался в том, что они были гениями. Минусы отсутствовали как категория. Вот такой вот парадокс.

В те времена, когда Саха (который был парадоксален лишь наполовину) только приступал к написанию концепции «Счастливого Мироустройства», Визор часами просчитывал некие идиотские формулы, которые помогли бы нам зарабатывать биллионы. Биллионы! И это только в секунду! Космополит и полиглот от природы, он ещё в детстве выучил долбский - международный вспомогательный язык, - после чего начитался передовых учебников и обернулся новым Эвклидом. Пытаясь вывести код беспроигрышного бесструктурного способа заработка, он получил артрит руки и деструктивный панкреатит поджелудочной железы, но всё также продолжал пить и просчитывать, пить и просчитывать.

Жаль, но ни одна формула не сработала, хотя мне казалось, что он очень близок к цели. Возможно, что-то портил Трэшер, вечно угашенный баклофеном волосатый хипарь, – своими неадекватными советами он периодически сбивал Визора с мысли. В свою очередь, у нарика были свои преимущества: уже в неполные семнадцать он был первоклассным программистом и даже умел паять разносортную электронику. Своим нечастым фрилансерством он добывал нам средства, достаточные для обособленного от родственников существования. Деньги, между тем, шли не только на кров и еду. Ведь у нас была святая цель.

Эпоха оказалась на нашей стороне. Научный прогресс достиг той точки, когда просчитать концепцию идеального общества единственной формулой и преподнести виртуальный макет любому страждущему фактически ничего не стоит. Тем не менее, люди продолжают поддерживать любимые теократии и герантократии, будто не веруя в то, что эталонный социум когнитивно постижим и более чем осуществим. Замысел, разработанный совместно с Сахой, в ту пору единственным идеологом нашего узкого круга, обрёл модель, что очевидно, гуманистической идеократии, с сознательным отвержением иерархий и денежного вопроса.

«Индустриальное общество обзаведётся приставкой «пост», а столкновения материальных интересов канут в лету» - так мы пиарили в социальных сетях свою артель, пока не поняли, что на слова безвестных провокаторов всем положить. Попытки сплотиться с такими же идейными организациями, куда более опытными и оснащёнными если не всем, то многим необходимым, проваливались ровно в тот момент, когда за стараниями этих уважаемых группировок стали видны неприкрытые шовинизм и антинаучное надувательство. Известный в кругах славянистов Трёхренов, к примеру, вместе с не менее известным Нихевичем, потребовали от нас пропаганды лжедревнерусского языка и распространения мифа об астральных сущностях вымерших генералов советской космонавтики, кроме того попытались за внушительные деньги привлечь к радиоактивному облучению. «Вы что, это же ради иммортализации!» А казались-то, суки, умными людьми…

Отказавшись от помощи шарлатанов, начать решили с малого – самореализации в сфере мульти-уровневого маркетинга. Нам не нужен был очередной крохотный локальный финансовый трубопровод, равномерно вкачивающий и выкачивающий из себя валюту, подкрепляющий каким-либо бесполезным товаром свою деятельность. Следовало организовать саморазвивающийся, расширяющийся не только пирамидой, вниз, но и во все стороны независимый всемирный банк, обменивающий деньги на власть.

Основная уловка крылась в том, что повышая сумму депозита вкладчик таким образом увеличивал долю своего участия в управлении Новым Идеальным Государством, рекламой коего мы активно занялись после неудачи с шарлатанами. По сути, такое же шарлатанство. Такой же блеф, как и любая коммерческая секта, но блеф, достигший планетарных масштабов. Кто, по-вашему, не захочет насладиться властью в своём личном государстве? Ладно, не личном. Но будете ли вы сомневаться в том, что соревнования за королевский трон путём повышения вкладов себя не оправдывают?

Всё упиралось в реализацию: грамотная промывка мозгов, создание независимого «банка» с подконтрольными нам лицевыми счетами клиентов, организация безопасности для всего проекта. Не исключали мы последующих за успехом откатов КГБ и вышепоставленным лицам, вплоть до спонсирования государственного аппарата, готового подтвердить, что НИГ действительно строится где-то в девственных болотах Беловежской пущи, чтобы привлечь из-за рубежа как можно больше плутократов, готовых раскошелиться за тёпленькие места. Любая оплошность, меж тем, могла поставить под угрозу репутацию Беларуси и наши жизни, а значит, подготовка к подобному делу обязывала к беспримерной щепетильности.  
Риск нарваться на неприятность в подобном деле казался громадным, нельзя было начинать кампанию, не просчитав каждый особо мелкий нюанс. Визор пытался минимизировать возможность провала, Трэшер же писал коды для какого-то «слепого пятна». Воз, к сожалению, двигался чересчур медленно, несмотря на то, что тянули его, я считаю, лучшие умы поколения. Очень жаль, что нас было всего четверо. Вы спросите «чем же занимался ты, Мать?». Вопрос сложный. Можно сказать, я был в данной затее эдаким подсобником. Мальчиком на побегушках, гонявшим в магазины за пивком для занятых своих товарищей, драившим заблёванные полы личными рубахами, готовившим возмутительные яства и укладывавшим переработавших и перепивших гениев баиньки. Во многом благодаря этому на меня и навесили столь замечательный ярлык - Мать.

Вышеприведённая глобальная афера являлась крайне необходимой, ведь с достижением успеха мы возымели бы также деньги и власть, чего так не хватало для воплощения нашей мечты в жизнь. Мы не думали, как воплотить эти мечты. Мы считали, что с деньгами и властью по плечу любое свершение.

Однако кризис был неизбежен. Наступил он, как только Саха загремел в дурдом по инициативе военкома. «Ненормальный», - сказал ему полковник в ответ на изложенную мысль о всеобщем счастье. На что Саха, точнее его второе «я», отреагировал сугубо радикально, попытавшись задушить полковника резинкой от трусов. Что стало истинной причиной отправки нашего товарища в психушку - можно лишь догадываться: либо распущенные им руки, либо раздвоенный его разум, либо высказанная бредовая идея, либо (и это наиболее вероятно) всё вместе. В конце концов, именно этот неприятный эпизод заставил какую-то часть коллективного сознательного почувствовать нездоровую тревогу по отношению к будущему великой затеи.    

После инцидента с Сахой идеологическое ярмо лишь на некоторое время охомутало мою шею, и я, старясь держать парней в русле общечеловеческих правил, пытался отвергать любые их подлые идеи. Однако то, что получалось у Сахи, мне, по какой-то неведомой причине, не давалось никак. Визор хотел отбирать у тузов и раздавать лакеям, Трэшер даже совершил несколько набегов на кондоминиум городского мэра. Мне подобная робингудовщина казалась бесперспективной, ведь я хотел поднять нищих до уровня богатых, а не стричь всех и каждого под гребень бедноты.  

И пока я служил, кризис этот становился краеугольным камнем в поведении моих коллег. Когда Визор и Трэшер в последний, третий раз приехали навестить меня, я не узнал их. Того желания разработать модель человека счастливого и вывести гуманизм впереди всех иных принципов, как ранее, в этих двух разумах будто не осталось, зато намерения их лучились, казалось, лишь грязной нечестью. Я, пользуясь былым опытом, решил, что все неполадки только от моего отсутствия. Мне нужно было вернуться, чтобы тройка благодетелей обрела гармонию и принялась, как и полтора года назад, изыскивать верный код.