Cтарик Гжу, горностаи и королевство Селибри. I

                Посвящается Тэй.


Часть первая.

Старик Гжу сидел за столом и тяжело вздыхал, не сводя глаз со своих больших беспокойных рук. За окном тихонько сыпался мелкий бисерный дождик, наполняя давно забытую синичью кормушку; хотя и сами птицы сюда залетали редко. Когда-то богатый и плодородный край славился на всю округу своей благодатью, пока шальные северные ветры  не превратили его в заиндевевшую пустыню, оставив здесь только тени былого веселья.
 
– Хэй, Гжу, что-то ты понурый сегодня...  забыл, какой день на твоём календаре??!?? – прыгнул на плечо Эрмин.

– Ох, Эрмин, ты всегда как снег на голову. В семье горностаев приличию не учили?– невольно улыбнулся Гжу.
 
– Лемминги становятся всё менее проворны, а это значит, что дело идёт к декабрю. Скроул сказала, что сегодня седьмой закат со дня коричневого листа, – последний в эпохе Свободных листьев!...
 
– Мой добрый Эрмин, всё у вас просто. И ты так привык доверять этим хищным совам, которые настолько мудрые, что не могут выспаться?!? – ещё шире улыбнулся Гжу. – Я не считаю листья уже давно, малыш.

– А ты с каждым днём всё ворчливее, старый колпак! Перестань задавать глупые вопросы и посмотри лучше, что я тебе принёс... – сказал Эрмин и юркнул за угол, откуда в ту же секунду аккуратно вынес в зубах крошечную хрустальную хижину на короткой шёлковой нити.
Хотя в круглой Гжуевой норе редко задерживался дневной свет, во многом благодаря и редкосменяющейся заоконной хандре, игрушечная хижина в зубах Эрмина сияла неподдельным искренним блеском, не хуже самой глубокой морской жемчужины, вторую сотню лет ревниво хранящей свой блеск для пытливого искателя.
 
– Эрмин...
 
– Я шлучайно отышкал её в ное сеава клата... – Эрмин положил игрушку возле дрожащих рук Гжу. – Я подумал, что мой друг был бы рад такой находке!
 
Старик спрятал руки под стол.
– Эрмин, разве я никогда не просил тебя?? Разве я никогда не предупреждал тебя? Разве ты не знаешь, что ЭТО?? – Голос Гжу дрожал, спотыкаясь о каждое слово.

Эрмин никогда раньше не слышал такой нежной дрожи у этого человека.
– А ещё я видел вчера Мерлина. Он сказывал сияние над Ледяным Вулканом...

–Убери это чудо, пожалуйста, и никогда не приноси мне больше подобных безделушек. Они бесполезны.
Голос Гжу стал тверже, а взгляд упал в угол, пустой и сухой, как вся его нынешняя жизнь.

– А я не поверил тебе сначала, – не унимался горностай, – Знаешь, мне казалось, что ты – просто сказочник. Я прожил семнадцать счастливых эпох,  и редко что-то заставляло меня сомневаться в том порядке вещей, который принёс сюда когда-то Холодный Страж. А вчера я увидел Мерлина и решил показать тебе этот крошечный домик. Посмотри, видишь, чьё на нём клеймо? Это Королевство Селибри... Первозданная... А посмотри на буквы, вот здесь... Джей-Джей! Хотя твой старческий глаз вряд ли уже что-то различит... Ты случайно не знаешь, о ком они говорят???
 
– Джельмессио Джой...

– Джельмессио Джой! Джельмессио Джой! Нам так хорошо и уютно с тобой! Джельмессио Джой! Джельмессио Джой! Весёлый волшебник и добрый герой!

– Эрмин! – старик закрыл глаза.
 
– Я помню каждое слово, которое ты сказал мне, когда приехал сюда. Тебя не удивляло, почему среди этой промёрзшей пустыни тебе удалось вообще с кем-то заговорить? Завести друзей здесь – большая редкость! Но когда ты только появился на горизонте и мой брат сказал, что земля дрожит под твоими ногами, словно на тебе груз в восемь сотен пудов, я не побоялся высунуть свой нос и взглянуть на тебя!

– Эрмин, я помню...

– Мальчик Джельмессио, большеглазый, наивный... гулял, по Кромешному Лесу дивясь птичкам и живности, карабкался на Вещую Ветвь Дремучего Дуба и кутался в закат на земляничной опушке...

Гжу молча поднял глаза и уставился в маленькую усатую мордочку Эрмина: "Откуда он знает? Или это та сонная сова наплела ему...А Мерлин? Неужто он и вправду снова сказывает сияния??".
 
– И был его мир справедлив и тайны манили славой... - продолжал нараспев Эрмин. – И родители – государи сулили мальчику трон... И брат его величавый был умён и силён...
А потом Джельмессио случайно нашёл Дымящий Дом, а в нём хитрюгу Репуша. Репуш умел показывать много разных фокусов и весёлых штук, а больше всего любил Рождественские фейерверки. И подружились мальчик Джель и мальчик Репуш,  и дни их были веселы и ярки, и вместе они разгадывали такие тайны Кромешного Леса, которые не под силу храбрейшим воинам.  И научил Репуш Джеля всему, что знает сам: рассыпать огоньки по небу, что ярче звёзд, наряжать иголки пахучие хрусталём из гномьих лощин, что искрится подобно утренней росе и ещё много чему.

 А однажды узнал Джельмессио, что томятся в Репушевом погребе ни в чём не повинные зверюшки:  по одной в толстой колючей клетке, доставляя Репушу тем самым радость неземную, потому как падок был Репуш на радости странные и роду людскому чуждые, диковинные и страшные, чудные и опасные. Всё ему хотелось,  чтобы было его.  Всё должно было преклоняться и дивиться его удальству и хитрости... Только мал был ещё Репуш и поступки его малы были вместе с ним. Но Джель терпел и такого. С каждым живым радовался и страдал он. Пробрался как-то Джельмессио  тайком  в тёмный погреб Репушев и выпустил всех зверей из клеток. На том дружба их и кончилась.

...На том дружба их и кончилась.
 Пошёл Джель своим тихим шагом в сумеречную, голубеющую даль, питая в себе интерес к чудесам и любовь к живому...

Был у Джельмессио  Волфард, брат кровный, справедливый, строгий и властный, настоящий наследник отцовского трона. И видел Волфард в Джельмессио кровь родную, разум и учтивость,но только куда способнее казался ему покинутый  дружок Репуш.

Издалека наблюдал Волфард, как Репуш вынимает свет тёмный из ладони своей, и как затихает всё вокруг, наблюдая свечение это. И видел Волфард, как смеётся Репуш над страстями людскими, на добрые и дурные не разделяя их, и как властвует ими, оголяя мелкие острые зубы.

Рубил  Волфард головы волкам диким на подступах приграничных, доказывая отцу-королю смелость свою и удальство, и крепко меч в руках держал и знамя дружинное, и рос в нём правитель великий и воин храбрый. И всюду Волфарда Репуш сопровождал в делах его молодых, похвалой и советом хитрым награждая, становясь подпорой восходящей славе его.

И висела над землёй пасть акулы небесной раскрытая и каплями слюны чёрной падали из неё зла осколки. И приходили на землю страшные стражи безглазые, холодные. И вынимали дух из всего живого, и брюхо набивали ими акуле чёрной. И прославляли пороки людские и добра на белом свете не щадили, заставляя мучиться неистово каждого, кто мысль благую в людях растил. Помутился на земле разум чистый.

***
За окном всё сыпали песчинки дождя, заставляя время останавливаться.
Гжу задумчиво вертел в руках хрустальный домик, аккуратно потирая кончиками пальцев маленькие буквы клейма, и почти не слышал тихого голоса Эрмина. И шутливые слова горностая, превращаясь в эпическую летопись, образами всплывали в его спокойной седой голове.

Эрмин прервался, понюхал воздух и чихнул:
– Это к снегу! Что же ты вертишь его, открой! Ну же!

– Нет.

–  Открывай же, Гжу!

– Меня твои байки не впечатляют! – старик отчаянно швырнул игрушечный домик в угол комнаты, где тот с глухим звоном рассыпался, оставив в воздухе тонкую струйку дыма. Эрмин тут же прыгнул следом, схватил что-то из вороха осколков и вернулся на стол, тихонько положив находку рядом с кулаком Гжу.
 
–  Что же, Джельмессио Джой, волшебник-герой? Где твоя звезда??

Гжу уныло смотрел на маленькую кварцевую звёздочку, которую положил возле его руки Эрмин. Буквы, нацарапанные на звёздочке тонкой иглой, въедались в его память, хуже стервятников, нашедших в степи онемевшую плоть.
 
"И  ВЕРНУТЬСЯ ЭТОЙ ЗВЕЗДЕ В НЕБЕСА ВОЛЕЙ РУКИ МОЕЙ И НЕ ПАДАТЬ БОЛЬШЕ СЛЁЗАМ И ДУШАМ С ВЫСОТ ПОДНЕБЕСНЫХ.
Джельмессио Джой."
 
  Гжу вспомнил, как впервые увидел падающую звезду, как вспомнил отцовские рассказы, что это души спасителей, павших за свет. И как поймал он звезду, окаменевшую в руках его, и как видел он смех скалозубый прихвостней чёрных, и как обет дал хранить порядок небесный...
  Вспомнил, как здорово  выходили у него игрушки разные на радость детям всего королевства. И как положил он звезду эту в одну из игрушек – хрустальный домик, и  засияли его маленькие окна светом звёздным, напоминая о свершении обещанного... И как оставил он домик этот на ветви ёлочной своего первого взрослого Рождества...
  Еще он вспомнил,  как растил  в себе волю, разум и справедливость, разделяя со всем живым. И как прослыл  героем и волшебником, и как  умел радость дарить безмерную, добрую, пробуждая в людях чувства светлые. И каждый праздник в королевстве ярче яркого пылал, каждому в сердце по огоньку нетленному забрасывая, только не забывали бы, что добро важнее прихоти...

На все руки Джельмессио мастер был. Только приходило время ему королевство в правление принимать, вместе с братом его, Волфардом, чтобы дело отца продолжать и гниль-труху чёрную изживать.
Но зависть чёрная воцарилась при дворе королевском. Репуш, хотя и редко напоминал о себе, однако появлялся рядом с Волфардом с завидным постоянством. Всё чаще уходили дружины в закат, к полосе серой, что небо с землёй разделяла, где тоска смертная и страх ледяной правили бал и где спускались из брюха акулы чёрной стражи холодные. Волфард вёл дружины, а приводил отряды ослабевшие. Но храбры дела его были и подвиги велики. Бывал там и Джель, отчаянно сражаясь за каждый ломтик светлого неба...

– Хватит, Эрмин.

– А что же было дальше, ты помнишь??!? Ты совсем омертвел, старик...

– Мне нечего тебе сказать, горностай. – Гжу взял в руку звезду, лежавшую на столе,  и крепко сжал её в кулаке.
 
– В твоих глазах не больше блеска, чем у того Толстого Крота, где я отыскал твоё обещание...
 
– Зачем тебе всё это? Разве с эпохи Холодных стражей меньше леммингов стало водиться в твоей округе?

– Однажды мой отец гулял по лесу, в поисках очередной мыши, когда над ним захлопнулась клетка. Он просидел в ней четыре дня. Выбраться, как не пытался, не смог. Мы - одни из самых ловких зверей, но клетка эта была особенная, крепкая...и прутья её были колючими, как полярный терновник. А потом его нашёл человек, страшный, с маленькими, острыми акульими зубами и прищуренным взглядом. А как обрадовался! Так не радуются самому большому богатству. Потому что радость ему приносила неволя чужая и страх. Он обожал владеть этим.
 
И занёс тот малый клетку с отцом моим в погреб свой, где томились звери разные, не меньше восьми дюжин. Кто раненый, кто запуганный до смерти, молча сидели они, тихим стоном ночным к спасению взывая в крепких колючих клетках. А острозубый навещать не забывал. Только не заботы ради. Он вещь какую-то мастерил диковинную, потому как слыл фокусником на дела разные. И нужны были ему для штуки этой кровь и плоть живая, страхом угнетённая. Иначе ничего не выходило у него.  Мал был острозубый, но жесток не хуже злодеев.

И томиться бы там отцу моему, если бы однажды другой малый, совсем на острозубого не похожий не пробрался однажды в дыру эту и не освободил невольников всех из клеток их тесных. Лекарь был малый, тоже волшебник, только не настолько умелый, как острозубый. Чем смог помог, - и отпустил всех. Никто не знал имени, только отец мой мельком медальон на груди его увидел: "Джей-Джей" там были буквы, как на домике этом хрустальном. (Гжу смотрел на зверька, широко раскрыв глаза и схватив себя за рубаху на груди.) Так вот отец попросил меня, когда я вырос...мол, если увижу я когда-нибудь человека доброго с поступью тяжкой, будто печали земной на плечи его с лихвой нагрузили, и глазами большими и светлыми, помоги ему в пути его нелёгком.

А больше мне сказать тебе нечего. И незачем мне всё это. Я ведь не легенды древние прибежал тебе здесь рассказывать. Сиди в норе своей, как и сидел, и печь топи перекати-полем. Век свой дохаживай, скоро и он кончится, как всё здесь. Только твари каждой место есть. И акулам в небесах делать нечего. Старый ты стал, Джей-джей... – Эрмин тихонько спрыгнул со стола и пошёл прочь.


Продолжение http://proza.ru/2020/09/10/641