Великий поэт в шумной среде высокого искусства
Он подошел к крайнему борту дежурного звена и заглянул в воздухозаборник:
- Ну, что там, Александр Сергеевич? - спрашивает его инженер эскадрильи.
- Темно… - неопределенно так отвечает Пушкин и продолжает осмотр.
Костяшками пальцев он стучит по стеклу фотоприемника теплопеленгатора.
- Теплопеленгатор, - поясняет инженер.
Пушкин понимающе кивает.
- А в мое время ничего такого нет. Одно убожество.
- В вашем-то да… - тянет инженер. - А вот такое видели? Семен Семеныч, переставь на «шестнадцать», - он просит летчика перевести крыло на минимальный угол. Крыло послушно уезжает вперед.
- Я и не такое видел. Однако, замечу, есть у машин с КИГ свое очарование. Все это так романтично, что даже хочется написать стих, - говорит Пушкин.
Он указывает на «запил» в корневой части крыла:
- Вот эта аэродинамическая премудрость, этот «клык», этот «лямбда-наплыв» для повышения устойчивости на больших углах атаки, мне дюже нравится эстетически. Равно как и «зуб» наплыва на консоли.
- Вы, Александр Сергеевич - наше всё, - говорит инженер.
- А почему «запил» назвали «наплывом»? Ведь это не наплыв, в сущности, а напротив, урезание хорды…
- Хер его знает, - простодушно отвечает инженер, - вероятно, это стало наплывом по отношению к урезанной хорде.
- Вот я помню, как певец Бернес… - начал было Пушкин, но тут рядом кто-то запустился, и слова его потонули в свистящем гуле.
Они идут дальше.
Мир вокруг прекрасен.
Пушкину даже кажется, что он не идет, а как бы плывет над землею.
Голос капитана доносится как-то пространственно, издалека.
Пушкин концентрирует свое внимание на ракете Р-24Т.
Она белоснежная…
Ему хорошо. Он гладит прохладный дюраль.
Долго ещё он бродит по масляному перрону. Дышит жжёным керосинчиком. Душа его отдыхает.
Потом он оказывается где-то на полустанке. Мимо него пролетает ТЭП60 с пассажирским составом.
«На дальней станции сойду…» - напевает он.
Наконец, он просыпается. За окном тишина. Болдино. Природа. Тоже, в общем, неплохо.
Свидетельство о публикации №220090800099