Л. Балашевич. Углубляясь в историю. ч. 8-я

На снимке: Маннергейм – командир 13-го Уланского полка. Ново-Минск, 1909 г.



     Маннергейм прибыл в Польшу 13 февраля 1909 года и принял 13-й Уланский полк у полковника Давида Дитерихса, у которого пять лет тому назад он принимал Образцовый эскадрон кавалерийской школы.  Для него это было началом последнего мирного шестилетнего жизненного цикла на службе в Российской армии, который, по единодушной оценке всех его биографов, был самым счастливым в его жизни. Сам Маннергейм, как всегда, был более сдержан в оценках, но, тем не менее, годы спустя в своих мемуарах, в которых он посвятил этому важному периоду своей жизни всего 10 страниц, отметил: «До сих пор с удовольствием вспоминаю о семилетнем пребывании в Польше». Он в течение года уже служил здесь после окончания Николаевского кавалерийского училища, и теперь судьба снова привела его в эту страну. Для такой высокой оценки его службы здесь были серьёзные основания.

    В первую очередь следует отметить, что здесь он сделал быструю и успешную карьеру. Приехав в Ново-Минск сорокадвухлетним полковником, через 5 лет он стал генерал-майором свиты Его Императорского Величества и командиром Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, в состав которой входили два элитных полка и артиллерийская конная батарея. К началу войны в его подчинении находились два генерала и 88 офицеров, среди которых было 7 князей и 4 барона, и 914 унтер-офицеров (Л. Власов. Маннергейм. СПб, 2004. – С. 58 - 62). Приняв под своё командование 13-й Уланский полк, который не участвовал в боевых действиях и не имел опыта ведения современной войны, он со свойственными ему упорством и настойчивостью за два года сделал из него образцовую воинскую часть. О его достижениях было лучше всего сказано в приказе начальника 13-й кавалерийской дивизии, в которую входил полк Маннергейма,  генерал-лейтенанта князя Туманова: «Объявляю Полковнику Барону Маннергейму от лица службы глубокую благодарность за безусловно во всех отношениях выдающееся по своим отличным результатам 2-летнее командование полком. Блестящее состояние полка как в строевом, так и хозяйственном отношении свидетельствует о правильной работе, требовательности и верном понимании Полковником Бароном Маннергеймом задач по обучению и воспитанию вверенной ему части.  …Не могу не отметить особо постоянной заботливости Полковника Барона Маннергейма о снабжении офицеров кровными верховыми лошадьми, благодаря чему большинство офицеров полка в настоящее время сидит на чистокровных лошадях». Последнее неудивительно, уж в лошадях-то Маннергейм понимал толк!  (Полный текст приказа можно найти в книге Э. Иоффе «Линии Маннергейма» на стр. 107).

    В качестве поощрения за свои успехи Маннергейм в феврале 1911 года был назначен командиром Лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, расквартированного в центре Варшавы. Это был элитный полк, который, в частности, охранял царскую семью во время её ежегодного пребывания в охотничьих угодьях в Спале, и должность командира была генеральской, так что Маннергейм сразу же по назначении получил и чин генерал-майора. Образцовая служба и в этом полку привлекла к нему внимание императора, и в октябре 1912 года он получил почётный титул генерал-майора свиты Его Императорского Величества. Такой титул давал право свободного прохода в императорский дворец, право подачи рапортов непосредственно императору и другие льготы.
 
    И в этом полку за два года службы он показал себя настолько успешным командиром, что в декабре 1913 года ему было доверено командование расквартированной там же в Варшаве Отдельной Гвардейской кавалерийской бригадой.  В качестве командира бригады он и вступил в Первую мировую войну. Заинтересованный русскоязычный читатель более подробную информацию об этом периоде легко найдёт в интернете в книге Л. Власова «Маннергейм», 2005, с. 58 – 62.

   Второй фактор, который обеспечил Маннергейму комфортное пребывание в Польше, он сам называет в «Воспоминаниях»: «Мой интерес к лошадям, спорту и охоте открыл мне многие двери, и я погрузился не только в жизнь высокопоставленных чиновных и офицерских российских семей, но и в высшее блестящее польское общество» (“Muistelmat”, Osa I, S. 153).  К последнему относились семьи польской знати Радзивиллов, Любомирских, Замойских, Потоцких и других. Тесные контакты Маннергейма с ними вызывали подозрение у жандармерии, так как это не было распространено в офицерской среде. По этому поводу дважды были поданы доносы генерал-губернатору Скалону де Колиньи, который, по словам самого Маннергейма, выбрасывал их в корзину. Маннергейм стал членом Варшавского скакового общества и престижного Охотничьего клуба. По мнению ряда историков, благосклонное отношение польской аристократии объяснялось в значительной мере его происхождением, поскольку поляки воспринимали Финляндию такой же угнетаемой Россией страной, как и Польшу. Но большую роль играли и его личные качества. Вот что говорила по этому поводу Мария Любомирская: «Чем покорил меня Маннергейм? Он был умный, проницательный, элегантно одетый, хорошо знающий европейскую, польскую и российскую культуру. В период нашего знакомства он постепенно вытеснил всех других мужчин из моего окружения. Кроме всего прочего, он прекрасно говорил на французском и даже пытался общаться на польском. Он был самостоятельный и целеустремлённый человек».

   Наконец, третьим основанием для того, чтобы считать счастливым для Маннергейма польский шестилетний цикл, было то, что после почти пятилетнего перерыва у него появилась, наконец,  возможность вновь окунуться в женское общество. Здесь он восстановил контакты с княгиней Марией Любомирской, с которой познакомился и провёл несколько дней в Петербурге ещё шесть лет тому назад. Сестра Марии утверждала, что её дочь Дорота была плодом этой встречи.  В квартире Маннергейма на Черняковской улице, 35 побывали многие красавицы Варшавы, в том числе из аристократических семей. Эти увлечения Маннергейма не остались незамеченными в Варшавском обществе.  Когда в связи с получением генеральского чина Маннергейма принимал Варшавский архиепископ, он ему сказал: «Барон, я много слышал о вас, но не могу открывать тайны исповедей молодых женщин».  Уже в преклонном возрасте Маннергейм говорил в узком кругу: «Каждая морщина на моём лице напоминает об опыте, который я получил от польских женщин». Приписывается ему и такая фраза: «Сожалею в моей жизни только том, что не женился на полячке» (H. Lindqvist. Mannerheim: mies naamion takana. Helsinki, 2017.- S. 151 – 153).

    Пожалуй, лучше других итог польского шестилетнего цикла жизни Маннергейма подвёл Stig J;gerski;ld: «Проведенные в Польше годы были лучшие и счастливейшие в его жизни, они оставили в его памяти светлые и тёплые воспоминания. Они много значили также для его развития. Он получил политический опыт, который впоследствии оказался ему полезным, увидел трудности Российской политики и начал шире чувствовать, какие проблемы несут противоречия между правящей властью и угнетёнными народами. Накапливался опыт общения с людьми со всеми их особенностями. Он приобрёл хороших друзей и ценные связи, которые стали ему поддержкой в его будущей деятельности. В военной карьере он продвинулся на высокое место и научился нести большую ответственность. Полученные хорошие результаты вселили в него уверенность в себе, он научился руководить людьми и обращаться с ними должным образом». (Stig J;gerski;ld. Gustaf Mannerheim 1906 – 1917. Keuruu, 1965. – S. 156. Перевод мой).

   Прекрасное и плодотворное мирное время службы в Польше закончилось 1 августа 1914 года. В этот день Германия объявила войну России.