Полезный совет

           Окно, затянутое   кружевами, к середине стекла теряло прозрачность. Нина Ивановна смотрела в узкую прозрачную полоску вдоль рамы на многоэтажные дома, выкрашенные разноцветными красками. Изображение дрожало, выгибалось замысловатыми волнами. Крупные слезы скатывались по ее красивому лицу темными ручейками, смывая тушь. Уже давно она так не плакала. Обида сдавливала горло противным комком, плечи ее вздрагивали. Это была не банальная истерика, а то тихое и томное состояние женской души, когда себя жалко до слез.  Дома никого не было, и она дала волю слезам. Столик, за которым она сидела, упирался в повлажневший от внезапно наступившей оттепели подоконник. Окна, плотно законопаченные на зиму, не пропускали звуков, доносился лишь слабый гул разномастных машин. Потеплело и все машины, словно на разминку после сорокаградусных морозов  выползли на потемневшую  улицу. Слезы снова и снова накатывали волнами, отдаваясь щемящими судорогами в груди. Два мутных ручейка встречаясь на подбородке, полновесными темными каплями падали на лист бумаги чуть ниже незавершенной фразы. Промокнув глаза платочком, снова прочла написанное:
«Заведующему городским отделом здравоохранения…» Фамилии заведующего  Нина Ивановна не знала и на этом  запнулась. Никогда Нина Ивановна его не видела, и сейчас он представлялся ей  суровым дядькой со сверкающими строгими глазами, огромными кулаками и громким рыкающим, как у генерала, голосом.
           По дороге из поликлиники домой в голове Нины Ивановны слова четко выстраивались в стройные предложения и фразы, которые принимали облик законченного письма-жалобы на этого, «так называемого» врача, которого ей порекомендовала подруга Ираида Васильевна, работающая у «грубияна, каких свет не видал»,  медсестрой.  «Не место таким извергам в больницах нашего города, не достоин он высокого звания врача….» Именно так она напишет. Узнает еще этот хваленый Петр Кузьмич, как «издеваться над больной женщиной». Она будет требовать от завздрава  «принять строгие меры вплоть до…»  Тут Нина Ивановна представила себе грозного начальника  «недостойного» Петра Кузьмича с багровым лицом от злости. Вот он заносит кулак и громко стучит по столу: « Вы нарушили клятву Гиппократа! Вам не место…! Вы не достойны…!  Вы обидели тяжело больную женщину! Грубиян!»  Уже видится обиженной женщине, как начальник вырывает из рук «грубияна» диплом, а тот, стоя на коленях, просит у нее прощения. Нина Ивановна царственно восседает в удобном кабинетном кресле с подлокотниками, похожем на трон, который она видела в Эрмитаже. Ей тогда захотелось сесть на тот трон и сфотографироваться. Она даже предлагала деньги старенькой смотрительнице музея, но зайти за натянутый шнур ей не разрешили. Нина Ивановна тогда потеряла интерес ко всем экспонатам  и убежала  в гостиницу.  Ей представлялось, как жалкий докторишка валяется у царственных ее ног, тянет к ней дрожащие руки.  «Не вели казнить, матушка!» – слышится  ей. Но царица настроена решительно. Опухшие  глаза  закрываются, слезы  новой волной хлынули в мутное озерко на недописанном  листе. 
          У доктора городской поликлиники Петра Кузьмича сегодня тяжелый день. Оттепель случилась накануне нового года, и больных на прием пришло много. Перед Новым годом всегда много больных. Дисциплинированные «хроники», пришли  запастись рецептом «на всякий случай» перед многодневными праздничными днями; другие – внезапно заболели «острыми респираторными», третьи, –  как всегда «заболевают» дежурными радикулитами, гастритами и, пользуясь занятостью врача,  в плотном потоке пациентов  добиваются долгожданного   больничного листа.
          Нина Ивановна сидела в стороне. Она боялась, чтобы кто-нибудь не чихнул на нее «заразой».  В очередях она стоять не любила. Положение в обществе, а работала она заведующей столовой, позволяло надеяться на некоторую снисходительность ее постоянных клиентов. Вот и ее подруга Ираида Васильевна – медсестра, пригласила ее на прием к «своему» доктору и обещала вызвать. Доктора ей советовали и соседи и сослуживцы.
            На работе она частенько срывалась.  Раздражительность и нервозность  начальницы уже давно стала в столовой притчей во язицех.  Еще свежи у всех воспоминания о том дне, когда недавно заведующая закатила истерику, обвинив бухгалтера и поваров в головотяпстве: потерялась накладная на продукты. «Вы меня по миру пустите», - топала она ногами, швыряла на пол калькуляции, товарные накладные в кабинете бухгалтера, всех довела до слез. Накладная оказалась в ее папке. Прощения от нее не дождались и, в конце концов, ее простили. Да и как не простить - начальник. Когда Нина Ивановна заводила речь о своем плохом самочувствии, о том, что «вся не могу», девчата наперебой советовали обратиться к  доктору, ожидая чуда с таким же нетерпением, как и «больная».
- Извините, - почтительно обращаясь к очереди, - сказала Ираида Васильевна,
у нас больная с острым приступом. Прошу вас, Хрипунова, - и медсестра жестом руки, указала путь  до открытой двери. Никто в очереди не возмутился. Многие знали Нину Ивановну, и ссориться с «кормилицей» не хотели. В коридоре снова воцарилась  та почтительная тишина, какая бывает у двери врача и перед причастием в храме. Каждый знал, что ему сегодня перепадет кусочек благодати. В такие минуты не спешат и не оскверняют свои уста злословием и словоблудием.  Вызвали, значит так нужно, придет и моя очередь. Никто не торопил доктора, знали, что и его Петр Кузьмич не обделит вниманием, и для него найдет доброе слово. На часы никто не смотрел: доктор всегда принимал «до последнего больного».          
          Нина Ивановна тяжело поднялась, сделала страдальческое лицо, придерживая    правой рукой вполне здоровую печень. На левой руке висела легкая норковая шубка и, подобранная в тон платью, сиреневая сумочка. Так тяжело, мелкими шажками, она проплыла в открытую дверь. Ираида Васильевна, закрыла за ней дверь, окинув извинительным взглядом, сидящих в коридоре: «Вот, мол, как бывает»
                Петр Кузьмич Попов смотрел на миловидную, приятных округлостей женщину, пока та  садилась на указанный медсестрой стул.
« С больной печенью так не выглядят», - подумал он про себя. Доктор имел привычку еще до знакомства с пациентом, сделать свои наблюдения, которые ему часто помогали. «С радикулитом так уверенно не садятся»
- Это Нина Ивановна Хрипунова, я вам как-то о ней рассказывала.
- Так, так, - Петр Кузьмич не помнил, что рассказывала  его помощница, он даже не был уверен, а говорила ли она вообще, что-нибудь о ней.
Перед ним сидела молодая женщина с вьющимися золотистыми волосами. Умело подобранный макияж, выгодно подчеркивал правильные черты лица, оттенял голубые  глаза,  плавные очертания  губ. Полнота ей была к лицу. Это была  полнота, вызывающая пока зависть худых и понятную снисходительность тех, кто уже проехал эту остановку. Непонятно было, как ей удалось сохранить прическу под ее норковой шляпкой. Доктор не знал, что Нина Ивановна жила рядом и головной убор не успел примять заботливо уложенные волосы. Она любила нравиться.
- Ну, расскажите нам, что вас беспокоит. Ираида Васильевна мне о вас говорила..., но сами понимаете…
         Нина Ивановна, тяжело вздохнув, начала свой рассказ. Она давно «себе не рада», часто «срывается» по пустякам.  «Плохие сны». Она боится, что они вещие: вдруг ее постигнет несчастье? На работе ее все раздражает. Да нет, коллектив хороший, девчонки все работящие. Недостач не бывает, главный бухгалтер очень ответственна… Нареканий  начальства тоже нет, столовая считается одной из лучших в ОРСе.  Дома? Все хорошо: муж работает водителем, хорошо зарабатывает. Нет, не пьет, не гуляет, по дому все делает. У него золотые руки. Видели бы вы, какую прихожую своими руками сделал! Дети? Сын и дочь учатся хорошо. Дочь в первый класс пошла: умница, сын в третьем…
- Да нет, вроде и повода расстраиваться, а вот, однако же, как нападет иногда... Вот последний раз муж не вымыл посуду после ужина. Они с сыном хоккей сели смотреть, а посуда не мыта. Что на меня нашло… не знаю…, - Вера Ивановна вытерла платочком еще не родившуюся слезу, заморгала глазами, не позволяя этой самой слезе смыть импортную тушь, - и ведь не вымыл, паразит, пока этот  хоккей долбанный не закончился, - в ее тоне впервые прозвучали злые нотки. Не ускользнуло от доктора, как вздулись ноздри, как сверкнули недобро глаза пациентки.
         Для Петра Кузьмича это неприятное звучание последних слов не было откровением: чего-то подобного он ожидал. Он долго беседовал с пациенткой, пытаясь понять ее, уже мысленно рассуждал, как и чем сможет ей помочь. Задавая вопросы, пытался найти правильное решение, хотя подспудно на уровне подсознания оно уже созрело. Внешняя привлекательность ее растворялась, он за этой красочной упаковкой  все четче и четче представлял ее внутренний  мир, ее «страдания» на пустом месте. И вот она ключевая фраза: «и ведь не вымыл, паразит, пока этот долбанный хоккей не закончился…».
- А вас муж не бьет? – вдруг резко спросил доктор и пристально посмотрел в глаза пациентке.
- Нет, что вы! За четырнадцать лет я от него слова плохого не слышала, а вы…
- Плохо. Я ему позвоню, чтобы бил вас хоть раз в неделю. Да! Да! Я вполне серьезно. Мне кажется, что это для вас будет лучшим лекарством. Посуду, видите ли, не вымыл. Повод для скандала... Бить! Один раз в неделю! Выпишите рецепт своей подруге. Так и напишите!
-      Нина Ивановна вспыхнула ярким огнем. Она почувствовала знакомое горение в щеках,; глаза поменяли цвет на серый. Лицо  окончательно потеряло привлекательность...
- Ну, знаете! – это был тот редкий случай, когда слова подбирались с трудом. - Я найду на вас управу! Я этого так не оставлю!
- Я не рекомендую вам так гневаться, вам это не идет. Вы – привлекательная молодая женщина растеряли за секунду все свое очарование. Вам следует задуматься над тем, что я  сказал.
- Поучать меня вздумал, - крикнула уже в дверях разъяренная пациентка.       
         
      Прошли новогодние праздники, староновогодние, прошли нудные статистические отчеты. Подкатило 23 февраля. Как принято, женщины в поликлинике готовили  стол для своих немногочисленных «воинов» - мужчин. Прием уже закончился. Петр Кузьмич сидел в своем кабинете и откровенно скучал. Должны вот-вот пригласить за праздничный стол. Праздничного настроения не чувствовалось. Наоборот, для него такие мероприятия были всегда в тягость: обязательные слова, обязательные улыбки, заезженные тосты. Даже меню кочевало от праздника к празднику, практически, в неизменном виде. Вдруг дверь робко приоткрылась, затем прикрылась снова. В дверь постучали. Вошла молодая женщина в короткой норковой шубке. На ходу она бросила в дверь: «Подожди меня, пожалуйста, я на минутку».  За спиной женщина что-то держала. Доктору понравилась вошедшая улыбающаяся женщина и он, расплывшись в улыбке, пригласил присесть свою гостью. Он пытался вспомнить, где они могли встречаться, но память его не выручила в этот раз.
- Вы меня не помните? – спросила женщина приятным спокойным голосом.
- Извините - нет, напомните мне, пожалуйста…,- голос доктора звучал извиняюще, ему действительно стало неловко.
- Я та самая… Как это правильно сказать?  Я к вам приходила перед Новым годом…, вы тогда еще посоветовали, чтобы муж меня бил… один раз в неделю, - говорила она, улыбаясь и, что поразило доктора, ничуть не смущаясь.
- А, помню, помню, извините, я тогда был, наверное, груб. Тогда был такой тяжелый день. Я вас помню: вас зовут Нина Ивановна.  Как все же у вас дела? Вы великолепно выглядите. Ваш муж не может не любить вас. Это я тогда так сказал, не подумав. Еще раз прошу прощения.
- . Вы знаете, после тех ваших слов я так плакала. Мне себя  было так жалко. Я даже села писать на вас жалобу, но всю залила слезами…и выбросила. А потом успокоилась и думаю: а почему он так сказал? Ведь, наверное, не зря. У  меня все есть, у меня все хорошо: муж замечательный, дети – только радоваться, работа нормальная. Все, вроде, хорошо. И я все поняла, -  Спасибо!  - и она достала из-за спины три ярко-красные гвоздики. - С праздником!