Моя война

         
               
До войны наша семья жила в Ленинграде, в семье было трое детей:  я -1930 г. рождения, мой брат – Оскар (Ося) ,1935г. рождения и младшая сестра — Инна, 1940г. рождения.
Папа был кадровым военным, и до 1939 года служил в Ленинграде, а в 1939 году его перевели на новое место службы в Москву. Он уехал, а мы остались жить в Ленин­граде, потому что квартиры для нас в то время в Москве еще не было.               
В мае 1941 года мы с мамой: я, Ося, мой младший брат, и маленькая Инна, моя сестричка, забрав самые необходимые вещи, поехали в Москву к папе. Мама знала, что нам должны дать квартиру и думала потом вернуться в Ленинград за остальными вещами. Временно мы поселились у папы в гостинице. 
Так получилось, что в воскресенье 22 июня 1941 года, мы переезжали из гостиницы в новую квартиру. Проезжая с вещами мимо площади Маяковского, мы увидели толпу людей у гром­коговорителя. По радио выступал Нарком иностранных дел В.М. Молотов, он сообщил о том, что фашисты напали на Советский Союз, и объявил о начале войны с фашистской Гер­манией. В это время мне было 11 лет, Осе — 6, а Инне — не было и года.
Папа отвез нас в новую квартиру, в красивом восьми этажном доме на Смоленском бульваре и сразу уехал на службу, оставив нас одних в новой квартире. В квартире было 3 комнаты, 2 из которых для нашей семьи, 3-я комната тогда была свободна Хочу заметить, что это был ведомственный дом, предназначенный для военнослужащих и их семей. Наша квартира была тоже ведомственная, казенная, и поэтому в квартире стояла тоже казенная мебель — кровати, стол, стулья и огромный письменный стол. Это была современная по тем временам квартира: кухня с газовой плитой, ванная комната, туалет и постоянно горячая вода. После нашей Ленинградской коммуналки, новая квартира показалась нам раем. Но уже шла война.
Сразу же после начала войны, в Москве ввели светомаскировку — фонари на улицах горели синим или не горели совсем, а в квартирах можно было зажечь свет только, если окна были закрыты светонепроницаемыми шторами. У нас штор еще не было, поэтому мы свет в первые военные ночи не зажигали.
В первую же ночь после нашего приезда и начала войны, нас разбудила  сирена - сигнал воз­душной тревоги. Мы не слышали такого раньше, очень испугались и не знали, что надо де­лать. От неожиданности мы растерялись, и в темноте не могли найти свою одежду и ключи от квартиры. В дверь позвонили, это пришли добровольцы, они помогли нам собраться и спуститься в бомбоубежище. Потом мы уже знали, что надо делать, и по сигналу воздушной тревоги быстро одевались и спускались в бомбоубежище. Вся наша одежда и ключи от квар­тиры всегда лежали на своих местах. Так для меня началась война.
Поскольку дом, в котором мы жили, был ведомственным, вскоре нам выдали светомаскиро­вочные шторы, а специалисты установили их на окнах. После этого мы могли вечером зажи­гать свет, но только не очень яркий. Через несколько дней после начала войны всем жителям приказали на оконные стекла наклеить ленты, можно из газет. Клеить надо было крест на крест по диагонали стекла и еще по одной ленте горизонтально и вертикально. Одним сло­вом, получилось что-то вроде решетки. Это делалось для того, чтобы стекла не разбивались на мелкие осколки от воздушной волны при взрыве бомбы. Таким образом, можно было убе­речь жителей от ранений мелкими осколками стекла. Мама сварила клей, нарезала ленты из газет и наклеила на стекла. Я помогал ей.
Наша жизнь в это время делилась на две части: дневную - до тревоги, и ночную - по­сле сигнала тревоги. Днем мы жили, как обычно — гуляли, благо стояла прекрасная летняя погода. Вечером, в 10 часов, с немецкой точностью начиналась бомбежка, звучал сигнал воз­душной тревоги, и мы спускались в бомбоубежище. Надо признаться, что в начале во время тревоги я очень нервничал, меня буквально трясло, потом, со  временем, это прошло. Ося был еще мал и, думаю, не сознавал полностью опасности. Ребята постарше меня дежурили вместе со взрослыми на крыше, они тушили зажигательные бомбы или сбрасывали их с кры­ши. Меня мама не пускала на крышу.      
Бомбежки Москвы усиливались, и началась эвакуация жителей. Родители решили, что нам лучше всего поехать в Астрахань потому, что там жили родственники мамы. Оформили необходимые документы и поехали. Ехали мы туда в товарных вагонах – теплушках, предназначенных для перевозки грузов и скота. Эти вагоны были переоборудованы для перевозки людей. В вагонах были сделаны нары (деревянные полки), на которых можно было сидеть и лежать, постели, конечно, ни какой не было. Ехали мы больше недели, умываться и справлять естественные надобности можно было только во время остановок. Поэтому приходилось терпеть.  На поезде мы доехали до Саратова, а дальше до Астрахани плыли по Волге на пароходе.

                Астрахань

В Астрахани нас встретили родные и разобрали по семьям. Нашу семью приютила у себя мамина двоюродная сестра Тамара, они с мужем Абрамом, жили в трехкомнатной квар­тире, оба их сына  — Израиль и Илья были на фронте. Маму с Инной поселили в одной из комнат, а мы с Осей спали на диване в салоне, это была проходная комната, через  которую можно было пройти из коридора в маленькую спальню, где спали тетя Тамара с мужем.   
Продукты выдавали по карточкам, еды не хватало. Было очень голодно, и нам, как семье во­еннослужащего, дополнительно выдавали обед в столовой, Этот обед на всю семью можно было брать домой. Я был старшим, и мне приходилось с кастрюльками ходить за этим обе­дом через весь город. Нужно было донести еду домой, чтоб не отобрали мальчишки, не напа­ли собаки и ничего не разлить. Обед - это был постный  суп и каша с рыбой. В наши дни та­кой обед не стали бы есть и собаки, а тогда этот обед спасал нас от голода.
Дядя Абрам и тетя Тамара были портными, Абрам работал днем на предприятии, а Тамара работала дома, шила одежду частным образом. Заказчики были, в основном, крестья­не из окрестных деревень. Денег у них не было, но были продукты, которыми они расплачи­вались за пошитую одежду. Эти продукты позволяли т.Тамаре и д. Абраму хорошо, по тем временам, питаться. Мы же питались тем, что можно было купить в магазине по карточкам и ели обеды, которые нам выдавали. Изредка мама покупала продукты на рынке, или меняла наши вещи на продукты, такой вид товарообмена в то время был весьма распространен.
Зима 1942 года в Астрахани была очень холодной, квартира плохо отапливалась потому, что дров не хватало, купить их было очень трудно и стоили они дорого. Кроме дров, топили еще и «кизяками» - это лепешки, сделанные из коровьего помета, смешанного с соломой и высушенные на солнце. Горели они хорошо и давали много тепла, но при этом выделялся специфический запах.
Туалет, а проще выгребная яма, находился во дворе. Туда, при необходимости, надо было бе­жать в любую погоду. Летом еще ничего, а зимой, в холод было очень трудно и не приятно.
С папой связи почти не было, письма приходили очень редко.
Зимой 1942 года Ося сильно простудился, у него началось воспаление легких. Болезнь протекала очень тяжело, необходимых лекарств не было. Температура у Оси поднялась выше 40 градусов, он стал задыхаться. Вызвали врача, он сказал, что необходимых лекарств нет, и надо лечить своими силами — горчичники, чай с медом и т.д. Горчичники и чай были, мед купили на рынке, но все это мало помогало,  Ося погибал на глазах. Ночью, когда Осе стало очень плохо, мама побежала в госпиталь, где работала врачом жена ее брата -тетя Циля, и позвала ее на помощь. Она пришла вместе с мамой, сделала Осе укол, ему стало на некоторое время лучше. Утром тетя Циля принесла  немного порошка сульфидина, это было новое американское лекарство.  Этот сульфидин, мама делила на маленькие дозы и давала Осе, через каждые 4 часа. Мы не оставляли Осю одного ни на минуту — мама и я дежурили около него все время - и днем и ночью. Он буквально умирал на наших глазах, но сульфидин сделал свое дело, и через два дня Осе стало лучше, температура упала и он перестал задыхаться, но до полного выздоровления было еще далеко. Ося был очень слаб, для выздоровления, кроме лекарств, надо было еще и хорошее питание, а этого у нас не было.   Мама пошла на рынок продала свою беличью шубу и купила немного еды, а самое главное она купила курицу и сварила бульон для Оси. Так мы его выходили. Но болезнь легких у него сохранилась на всю оставшуюся жизнь, неоднократно возвращалась, а в пожилом возрасте превратилась в тяжелую форму эмфиземы. Но в этот раз нашими усилиями, с неоценимой помощью тети Цили, а главное с Божьей помощью его удалось спасти. После этих беспокойных ночей я заметил, что  у мамы в волосах появилась первая седая прядь.
Инночке, моей младшей сестренке, в ту пору было меньше двух лет, она была всеоб­щей любимицей. Мне тогда казалось, что она больше всех любит меня - как только я появ­лялся дома, она тут же просилась ко мне на руки и не хотела слезать. Я был для нее и стар­шим братом, и нянькой — кормил с ложки и делал все, что необходимо ребенку. В организ­ме у Инны, видимо, не хватало, кальция и она часто подходила к стенке, покрытой штукатур­кой, и пальцем ковыряла стену, доставала кусочки известки и ела ее. Тетя Тамара шутила: «Ты мне дом съешь».
В сентябре 1941 года я пошел в 4-й класс, школа была далеко от дома, и идти до шко­лы приходилось долго.
В этот период я в первый, но к сожалению не в последний, раз столкнулся с антисемитиз­мом. Меня дразнили, я впервые услышал слово «жид», потом я часто сталкивался с различ­ными формами антисемитизма, но в Астрахани я столкнулся с этим в первый раз. На этой почве часто случались драки, я был неоднократно бит, чаще всего из-за того, что на меня нападали сразу несколько человек, и я не мог отбиться. Правил ни каких не было, били изо всех сил. Но я не жаловался и старался сам дать отпор, у меня это получалось когда  дрались «один на один». Но чаще на меня нападали по несколько человек сразу. Маме я не жаловал­ся, терпел.               
В 1942 году началось сражение под Сталинградом, и немцы стали бомбить Астрахань. Там, где мы жили, бомбоубежищ не было, вместо них в земле были вырыты «щели» - это траншеи глубиной 1,5 — 2 м. и шириной 1м. В этих «щелях» люди прятались во время бом­бежек. У нас во дворе таких «щелей» не было, и мы во время бомбежек сидели на полу, так рекомендовали.
Бомбежки усиливались, многие дома были разрушены, загорелись нефтехранилища.            
               

                Станция Баскунчак, бомбежка

В июле 1942 года началась эвакуация жителей Астрахани. Нам, как семье военнослу­жащего, дали предписание эвакуироваться в г. Алма - Ату, в Казахстане. Ехали в теплушках, но в этот раз в вагоне было очень много народу, нам досталось место на нижних нарах, на этих же нарах разместились еще несколько человек. Поезд двигался очень медленно т.к. в первую очередь пропускали эшелоны с военными и вооружением для фронта.
Недалеко от Астрахани, на станции Баскунчак наш эшелон остановился, стоял всю
ночь и утро. Воды в вагонах не было, воду набирали в различную посуду на остановках. У нас закончилась вода, и  мама послала меня за водой на водокачку. Не успел я отойти от ва­гона, как налетели немецкие самолеты и началась бомбежка. Я побежал, мама схватила детей и тоже побежала. Укрыться было негде, кругом только выжженная солнцем степь - ни дере­ва, ни кустика. Все бежали, не зная куда. Потом кто-то крикнул: «Ложитесь на землю».  Я упал и посмотрел вверх - небо было черным от летящих самолетов, бомбы летели вниз одна за другой. Кроме этого, немцы с самолетов еще обстреливали людей. Было очень страшно, бомбы издавали пронзительный вой и свист, казалось, что каждая бомба летит прямо на меня. Гремели взрывы, свистели пули, начался пожар – горела сухая трава, горели построй­ки, загорелся наш эшелон. Водокачка, куда я собирался пойти за водой, была разрушена пря­мым попаданием бомбы. Я чудом остался жив, если бы налет начался на несколько минут позже, думаю, что я бы сегодня не рассказывал вам об этих событиях и не писал эти строки.   
Я не знаю, сколько времени продолжался налет, но, видимо, долго потому, что прекратилась бомбежка уже вечером, когда начало смеркаться. Я поднялся, мамы и детей рядом не было, дымилась степь, догорали постройки. Слышались стоны раненых,  многие люди лежали не­подвижно, я понял, что это убитые. Я бегал по степи и звал маму, а мама искала и звала меня, наконец, мы нашли друг друга. На радостях мы обнялись и стояли так несколько ми­нут. Мы были счастливы, что уцелели и снова вместе.
Наш эшелон горел, его отогнали от места бомбежки. Какой-то военный, видимо начальник, кричал в рупор всем, чтобы шли к эшелону. Мы вместе с другими людьми невредимыми и ранеными пошли.  Мама несла на руках Инну, я вел за руку Осю. Шли долго, очень устали.  Вагон, в котором мы ехали, остался цел, а большая часть наших вещей пропала. Мы залезли в  вагон. Вскоре эшелон тронулся, но только он отъехал, как налетели немецкие самолеты, и начали бомбить и обстреливать поезд. Кругом рвались бомбы, по крыше тарахтели пули, но эшелон не остановился и продолжал движение. Нам удалось уехать, и мы были опять счаст­ливы, что спаслись, остались живы и невредимы. У мамы после этих событий прибавилось седины.
Перед отъездом, в Астрахани нам выдали дорожные карточки на продукты питания. На остановках к поезду приезжала передвижная лавка, где можно было по карточкам купить какую-нибудь еду. Помню, однажды выдавали кровяную колбасу. От этой колбасы у нас расстроились желудки, в наших условиях это был кошмар. Но такое же расстройство случи­лось и у других пассажиров. О том к чему это привело даже вспоминать страшно.   
Ехали почти целый месяц и, наконец, добрались до узловой станции, я уже не помню ее на­звания.  Там нам предстояло пересесть на другой поезд до Алма - Аты. Для этого надо было оформить документы и получить билеты. Дело было уже вечером, мама пошла оформлять документы, а меня оставила следить за детьми и караулить оставшиеся вещи. Настала ночь, мама прибежала на минутку, велела мне сидеть и не спать, а сама ушла в кассу, в очередь за билетами. Я помню, как сейчас, дети спали, мне тоже хотелось спать. Я держался, дремал, но иногда сидя засыпал на несколько минут, потом просыпался и снова бодрствовал. Мне очень хотелось спать и казалось, что эта ночь никогда не кончится. Но она закончилась, пришла мама с билетами на поезд. Теперь предстояло еще одно испытание — сесть в поезд. Народу было очень много, все лезли в дверь вагона буквально по головам, на билеты никто не об­ращал внимание. Видя, что нам самим не влезть в вагон, мама побежала к военному комен­данту, и тот выделил двух бойцов, которые помогли нам сесть в поезд. Они буквально рас­толкали толпу и мы пролезли в вагон. Спасибо, что помогли. С трудом мы нашли свободное место в вагоне и сели. Я сразу залез на третью, вещевую полку и заснул. Потом я остался с детьми, а мама залезла на мое место, чтобы хоть немного поспать. Ехали еще неделю, и на конец, более чем через полтора месяца после отъезда из Астрахани, мы добрались до Алма - Аты.

                Алма - Ата

Голодные и грязные мы вышли на вокзальную площадь и первое, что я увидел, была арба, груженная огромными яблоками. Казах – хозяин арбы, увидев нас в таком виде, подо­шел и дал нам по яблоку.
Мама оставила меня с детьми на вокзале, а сама пошла искать военный городок, куда по предписанию нам надо было явиться. Мама вернулась только вечером, ее привез казах на арбе, которую тащил осел. На этом транспортном средстве мы приехали в военный городок, где нам предстояло жить.    
Нас поселили в бараке, в одной комнате. Мы были счастливы, что живы, живем вдали от фронта, и здесь нет обстрелов и бомбежек. Баскунчакская бомбежка произвела на меня такое сильное впечатление, что я долго не мог спать ночами, кричал и плакал, да и сейчас, когда я пишу эти строки, события того дня вызывают у меня дрожь.
Алма - Ата, находилась вдали от фронта, здесь даже не было светомаскировки. В ба­раке, в таких же комнатах, жили еще десять семей. Кухня с керосинками одна на всех, водо­провода и электричества нет, уборная, выгребная яма – во дворе. Воду брали из колонки во дворе, а для освещения пользовались коптилкой. Коптилка - это стеклянный пузырек или ба­ночка, в которую наливали керосин, и через железную крышечку вставляли фитилек. Фити­лек из пеньки или обычной веревки поджигали, и он горел медленно и тускло.
Приехав в Алма - Ату, мы спаслись от гибели, но нас одолели вши, которые появи­лись в дороге. Надо было как-то избавляться от этой напасти. Там, где мы жили бани не было, в управлении городка, в штабе части, нам давали талоны в санпропускник, где можно было помыться и продезинфицировать одежду. Для мытья там выдавали маленький кусочек мыла, по одному на человека. Нам давали 4 кусочка, и один нам удавалось сэкономить и принести домой. Мыло, как и все остальное, выдавалось по карточкам. Этот санпропускник был далеко, и мы выходили из дома утром, а возвращались уже вечером. Но этих мер было не достаточно, чтобы уничтожить вшей, поэтому мама мыла себе и нам головы керосином. После этого мы и все в комнате пахло керосином. Через некоторое время нам удалось изба­виться от вшей, но в санпропускник мы ходили регулярно, хоть и не часто. 
Алма - Ата, была в то время столицей Казахстана, город нам очень понравился, во всяком случае центр — прямые улицы, много растений. Вдоль улиц с обеих сторон, между тротуаром и мостовой были проложены арыки, в которых постоянно текла вода, даже в жар­кий день это приносило прохладу. Вода в арыках в то время была чистой, люди старались не засорять арыки. Все арыки брали начало из головного арыка, который был шире и глубже остальных. Головной арык находился на самой окраине города. Наш военный городок был расположен за головным арыком. В последующем я неднократно бывал в Алма-Ате и пы­тался найти этот головной арык, многие даже не знали о его существовании, и только один пожилой человек рассказал, что все арыки, в том числе и головной заключили в трубы, он же показал мне где, находился головной арык. На месте бывшего военного городка вырос большой микрорайон с многоэтажными домами.
Но вернусь к войне. Продукты получали по карточкам, еды не хватало. Чтобы как-то прокор­миться, мама продавала оставшиеся вещи, но это были гроши, еду приходилось экономить.
Зима в Алма-Ате холодная, в комнате у нас была печка, но дров не было. Топили всем, что горело и, что можно было собрать вокруг. Для отопления использовался саксаул, мама поку­пала этот саксаул, но его не хватало, поэтому мы с Осей собирали в поле ветки саксаула, пу­стые початки кукурузы и прочий мусор, который мог гореть.
Зимой большинство жильцов нашего барака собирались на кухне, где горела общая печь и было тепло. На керосинке, на большой сковороде жарили кукурузу, она была вкусной и хру­стела на зубах. Мама не ходила на эти посиделки, а я ходил и меня там принимали и угощали кукурузой. Из жильцов мне запомнилась девушка или молодая женщина Надя, у которой была одна здоровая рука, а вторая была короткая, чуть выше локтя. Почему-то Надя  всегда приглашала меня сесть рядом и угощала кукурузой. Мне это нравилось — и девушка, и куку­руза.   
В сентябре 1942 года я пошел в 5-й класс. Школа находилась в центре города, далеко от нашего дома, дорога в один конец занимала у меня около часа. Зимой ходить стало труд­нее –  подходящей одежды не было, и я очень мерз. В школе не топили, в классах сидели в пальто и телогрейках. Занятия в школе проводились в три смены. Каждый класс занимался по очереди в 1-ю,2-ю или 3-ю смену. И когда была очередь нашего класса заниматься в тре­тью смену, мне приходилось возвращаться домой очень поздно вечером.
Казахские дети плохо знали русский язык, но прекрасно знали слово «жид» и, конечно, драз­нили, но драться не решались. 
Связи с папой не было, мы не знали где он и жив ли. Но папа сам разыскал нас, и однажды приехал на один день. Он привез немного продуктов, которые были очень необходимы и буквально спасли нас.
В Алма - Ате мы прожили почти год.   

                Возвращение в Москву, конец войны

В июле 1943 года папа прислал нам вызов, и мы  возвратились в Москву. Бомбежки уже прекратились, сохранялась светомаскировка - окна вечером закрывали светонепроницае­мыми шторами, а улицы освещались синими фонарями. Жизнь в Москве бурлила и кипела – работали театры, музеи, кинотеатры, всего этого мы не знали и не видели в годы эвакуации. Радио, от которого мы отвыкли, не выключалось круглосуточно.
В Москве были организованы «школы продленного года» для таких детей, как я, которым не удалось закончить учебный год. Меня определили в такую школу, в 5 класс. Оказалось, что я многого не знаю, видимо, в Алма -Ате  учили хуже.
В сентябре 1943 года я пошел учиться в 6 класс, в 46 -ю школу, которая находилась близко от дома, буквально во дворе. Эту школу я и закончил в 1948 году. В 1943 году, в эту школу, в 1-й класс пошел учиться Ося.      
В 1943 году Красная Армия продолжала освобождать Советские города, захваченные фашистами, и начала освобождать города Европы, также захваченные немцами. В честь оче­редного освобожденного города в Москве происходили торжественные салюты. В зависимо­сти от значимости освобожденного города, салют был из 12, 24 или 36 артиллерийских зал­пов. Во время салютов небо освещалось прожекторами и осветительными ракетами. Это было очень торжественно и красиво, а главное – празднично.
Трудности с питанием продолжались и в Москве, как и во всей стране, все было по карточ­кам. Нам иждивенцам, так называли всех неработающих, включая детей, полагалось 450 граммов хлеба в день. Чтобы купить этот хлеб, надо было постоять в очереди, иногда очень долго. За хлебом обычно мама посылала меня, я старался получить хлеб, донести его домой и, самое главное, сохранить карточки: не потерять и чтобы не украли. 
Кроме трудностей с питанием, были большие трудности с одеждой и обувью. Все было по карточкам и по талонам, но все равно невозможно было купить, что требовалось, и носили буквально что попало. Я чаще всего носил папино старое обмундирование, в основном ките­ля, гимнастерки и сапоги. Все это было мне велико, но делать было нечего и я носил.
В те времена это считалось нормой.
Многие в те годы имели загородные участки, на которых выращивали, в основном, картошку. Нам тоже выделили участок, и мы с мамой посадили там картошку. Осенью мы выкопали картошку, получился хороший урожай — 6 мешков, примерно 300 кг. Для хране­ния картошки в тамбуре, было такое место в нашей квартире, отгородили угол и туда засыпа­ли весь урожай. На рынке купили капусту, купили также бочку, и мама заквасила
капусту. Капуста получилась очень вкусной, и я до сих пор помню ее вкус и запах. Картошка и квашеная капуста обеспечили нам питание на зиму.   
Жизнь была тяжелой, все трудности в коротком рассказе описать невозможно, но уже было веселее – чувствовалось приближение конца войны.
И вот, наконец, наступил долгожданный день. Ранним утром 9 мая 1945 года по радио объявили о полной победе и об окончании войны. Несмотря на ранний час, я выбежал на улицу. Все ликовали, незнакомые люди обнимались и целовались, военных качали на руках. Трудно описать радость и счастье в этот прекрасный день. А вечером над Москвой гремел торжественный, победный салют, небо осветили прожектора, сверкал разноцветный фейер­верк. Мы с товарищами, с крыши нашего 8 этажного дома смотрели весь салют. Зрелище было незабываемое, я помню это до сих пор.
Светомаскировку отменили, и вечером Москва засияла – зажглись уличные фонари, свет лился из окон домов, такого мы очень давно не видели.
С той поры прошло много лет, я уже пожилой человек, но войну и день Победы по­мню во всех подробностях и, мне кажется, что не забуду никогда.
День Победы я отмечаю каждый год и считаю, что это самый большой праздник в моей жиз­ни.   

              Израиль, Нетивот, март, апрель 2019 года.