Запись сто восемьдесят девятая. Ник. Игнатенко

02.12.10 На "Автографе" ждали Владимира Михайловича Костина, но вместо него пришёл Николай Игнатенко.
Вдавлены виски, полысел, похудел – то ли болел, то ли возраст сказывается. Десятилетие видела очень колоритного мужчину – высокий, красивый, хороший поэт с яркой мужской тематикой. Когда читал свои стихи Казанцев, то его мужские стихи были окрашены в суетливую похоть, он пыжился. А у Игнатенко – это было так всё уместно, полнокровно, не скучно, вызывало такое хорошее ревностное чувство – стать объектом такой любви.

Он объяснил: вчера на теле-шоу у Марка Минина Костин был одним из героев, но был расстроен разговором до того, что сегодня не смог в себе найти силы, чтобы придти в "Автограф", и О.Г. попросила его Игнатенко, «выручить».
Был процитирован по ходу разговора отзыв Костина по адресу Усова, мол, у нашего гения были предшественники – Сальвадор Дали и, кажется, Марк Шагал. Я сразу поджала губы - не люблю наезды на Леонтия. Лариса возразила в смысле – чего толкаться, у всех были предшественники, и даже если и считать Дали первопроходцем, то это не умаляет значения творчества Усова.

Вообще, я не знаю у Дали подобных скульптур. Инсталляции, как сейчас говорят, - это да. В его музее их очень много. А его фигурки на тоненьких ножках – так они скорее свидетельствуют не о новых формах, а о неуравновешенности Дали. Эти фигурки – проходные. Может, Дали и вкладывал в них какой-то смысл, но мне он чужд (как чужд смысл его картин). Талантливо, да, но поразиться открытием какой-то грани мира я не могу, их повидав.
С Усовым – не так. Он наш, русский, и темы у него – наши или классические, мировые. А что он вкладывает в свои творения – можно разгадывать, удивляться, кинуться перечитывать поэта (писателя), на чью Усовскую иетерпретацию глядел, соглашаться или нет. Но не проходить мимо, лишь удивившись – «Надо же, как завернул!» - как у Дали.
И чего это Костин на Усова ополчился – не понятно. Тесно ему с ним в городе, что ли? Или нетерпение интеллигента к дилетанту – самоучке, достигшего такой известности, какой у Костина нет. Хороший писатель – Владимир Костин, но брюзга.

А Игнатенко начал рассказывать о своём посещении двух литературных «посиделок» (семинары, что ли) – в Новосибирскеске и Красноярске. Восхищался, как в этих городах (и не только) поставлено хорошо дело с культурой, как там относятся к писателям-поэтам. По ходу дела показывал буклеты, сборники стихов, которые он с этих семинаров привёз.

Полистала их, в очередной раз удивилась – как много поэтов в России. И много хороших, но малоизвестных.
Правильно как-то Костин сказал – чего властям поддерживать писателей, они ж у нас плодятся без всякой поддержки. Было бы на страну десяток, берегли бы и лелеяли, а когда в каждом заштатном городе – чуть ли не сотни в рифму пишут или прозой, так тут и беспокоиться не надо – выживут сами, кто живучий. Николай Игнатенко о том и сказал: «Четыре томских писателя вышли на всероссийский уровень». И назвал: Костин, Буркин, некий Кузьмин (даже О.Г. пожала плечами – «не знаю, кто это») и… забыла. И мол, слава им, потому что они смогли, не ленились, пробивались. Я спросила: «А Данилов?», тот отреагировал – «Я говорю о тех, кого печатают в Москве». Я опять: «А что – только издание в Москве свидетельствует об уровне». Тут он и начал про «выбились, не ленились». Привёл в пример себя, мол, он тоже не пробивался и потому мало кому известен – «не могу никого винить, кроме собственной лени».

«Летает шмель — непрошеный мой гость,
жужжит и от работы отвлекает.
Заходит Пушкин. Подает мне трость.
Мне сорок лет. Меня никто не знает…»

Сказал, что так был поражён гибелью А.Казанцева, что два года вообще не писал стихов, но вот сейчас опять стал писать и чувствует свою востребованность.

Упоминание о Казанцеве меня вовсе «пригнуло»: об умершем или только хорошо, или никак, а уж с другом умершего... Короче, промолчала весь вечер. О.Г. спрашивала глазами, мол, говорить будете – я покачала отрицательно головой. Хотя про своё восхищение его стихами, которые читала, хотелось сказать. Но там за всех отдувалась Лариса – с придыханием такие банальности несла!

Народу было много, гость всё время говорил, пили замечательно вкусный чай. Стихов было, правда, маловато. По рукам пущены книжки, об одной из которых было сказано: «Антология стихов о любви, собраны поэты 20-го века, написавшие о любви, просто – о ней». Открываю. Последним (там поэты по алфавиту – есть и Цветаева, и Ахматова, и Пастернак, и Кузнецов, но и много незнакомых) – Абрам Эфрос. И такая крутая эротика на грани порно, что я давай читать остальных – это и есть самые настоящие стихи «о любви?». И как неизвестное имя – так сплошная свалка тел в похоти. Отобрали! Классики – сдержаны, благородны, а современные (по какому признаку они отбирались только) – разнузданность. Особенно поражали женщины.  Галина Ивановна тоже сказала, полистав: «Как в помойку окунулась».

Вечер закончился, Лариса устроила фотосессию. Я вышла и направляюсь в  коридор - привести себя в порядок «на дорожку». В холле второго этажа на диване сидит Игнатенко. Иду себе, вдруг из-за колонны, закрывшей меня от него, голос: «А вы приходите ко мне на творческий вечер». О.Г. объявила, что 8 января будет на Батенькова Игнатенковский творческий вечер. Я себе иду, потому что отношу его возглас к кому-то в аудитории, где было заседание и дверь которой открыта. Миную колонну и вижу поэта, который, оказывается, обращается ко мне: «Это я вам говорю». Останавливаюсь, благодарю, как вежливый человек. А он продолжает: «Я бы хотел вас там видеть. Я ведь весь вечер для вас говорил». Поднимаю брови: «Почему?» - «Я сразу вижу лица, которые…» И что-то там насчёт близкости… Ну как тут пройти мимо? Хотя и Иванченко, и Петроченко, и ещё не один и не два мне делали такие комплименты, (которым, вообще-то, не стоит придавать буквального значения, потому что это – одна из уловок привлечь слушателей. Как мне про Петроченко Наташа сказала: «Он это всем говорит, Н.Я., не обольщайтесь!»), я всё же сменила маршрут и подошла к дивану. Он продолжал лить дифирамбы относительно – «выбираешь человека…». Говорю, мол, у меня создалось впечатление, что он ко мне неприязненно отнёсся после моего замечания насчёт «всероссийского уровня». «Ну, что вы!...»

В общем, в туалет я уже не пошла – как после таких галантных фраз переходить к презренной прозе. Сказав: «До 8-го января ещё дожить надо!» (знай нашу гордость!), поймав уже спиной его: «Ну, это да», спустилась в прекрасном настроении в раздевалку. Туда же сбежала Ольга, пощебетала о хорошем вечере, мол, ну, не пришёл Костин, ну, ничего... И добавила: «Игнатенко меня, когда о его вечере договаривались, спросил: «А та женщина (про вас) будет?». - «Ну, наверное». И он так…» - «Что, расстроился?» - «Кажется, да».

Я аж расхохоталась – Костин меня боится («А та женщина тоже будет?» - это его опасливый вопрос Ольге перед очередной встречей в «Автографе» - отголосок после вечера Крюкова), а Игнатенко «хотел бы вас видеть». А что, если они сойдутся и начнут обсуждать этот «Автограф», а Игнатенко меня похвалит, а Костин выскажет своё «фи»!

Вообще, зря Костин меня опасается, разве – непредсказуемости: люблю-люблю, но и недоумение могу высказать. Я – читатель, очень заинтересованный в качестве литературы наших томских авторов, потому и придираюсь. Дифирамбы петь – (иногда и не дочитав произведения) – таких пруд пруди. А вот найти заинтересованного читателя-поклонника (будь я известным писателем) – не разбрасывалась бы. Он же редактирует Крюкова… Или ему «шашечки» (статус комментатора) важнее? То есть: или чтобы сам был признанным поэтом-писателем, или – на худой конец - диплом филолога?

... Столько раз уже пришлось сталкиваться с этим снисходительным взглядом, в котором вопрос: "А ты кто такая?" Вот захваливающая всех подряд Лариса такого вопросы не вызывает.