Деньги

    У моего друга, лесника Василия Зотова, умерла бабка. Аккурат неделю спустя после первой денежной реформы, когда меняли пятидесятки и сотки шестьдесят первого года выпуска на точно такие же с Лениным и с кремлем, лишь тоненькую полосочку пустили вдоль купюры. Только Вася отматерился с обменом "валюты", а тут и похороны делать надо. Одни убытки!
    Вот похоронили старушку, выпили за упокой ее души, вспомнили какой была под конец жизни скуповатой. А когда Васька стал разбирать ее пожитки в пропахшем ветхостью скособоченном куреньке, крытом еще по старинке соломой, то на кровати под периной нашел две тысячи рублей в пятидесятках и сотках, но теперь устаревших и негодных. Клад бабкин!
    - Эх, Андрюха, - сказал он мне в тот вечер, закусывая самогонку соленым
огурчиком. - Если бы я знал, то я бы у нее простыни стелил. Собственноручно! А теперь пропали деньги. Две тысячи!
    Подошло первое апреля. День выдался светлый, веселый. В воздухе весною, силой, прохладой веет, надышаться невозможно. С утра я, как обычно, приехал на своей "Восхонде" в Мехлесхоз на работу. Поставил мотоцикл у крыльца конторы и только хотел по ступенькам подняться, как из двери мне навстречу вышел Василий Зотов.
    - О, здорово Андрюха! - гаркнул молодецки. Куртка распахнута, ворот рубашки расстегнут, на широком скуластом лице добрая улыбка играет. Настроение, видать, самое, что ни на есть, весеннее.
    Поздоровались, закурили, стоим разговариваем. Вдруг глядим, а по двору наискосок идет мой подчиненный Кочетков Сергей, в цех направляется. Подобрался весь, кепку с серьезным видом на глаза надвинул, фуфайка застегнута наглухо и кирзочами по грязи торопливо хлюпает. Увидел нас, глазами из-под козырька испуганно сверкнул, кивнул нервно головой, поздоровался, значит, и еще быстрее в раскрытую дверь гудящего цеха юркнул.
    - Гляди-ка! - весело сказал Зотов. - Орел-то твой опять с утра приложиться успел.
    - Ушлый кадр. - Вздохнул я. - По водке первый спец. Где хочешь достанет.
    - Слушай, Закачурин, а давай подшутим? - прищурился Василий - Бутылка самогонки у бабок по "точкам " сколько сейчас стоит?
    - Шестьдесят рублей.
    - Точно. - Василий выпустил клуб дыма, сплюнул табачные крошки. - А у меня с собой пяти десятки старые, которые от бабки остались. Я их ради первого апреля взял. Давай червонец доложим и пошлём Кочеткова за бутылкой. Нехай ему там чертей дадут!
    Посмеялись, пошли в цех Кочеткова звать. Выходит. Обеспокоенный весь, голову в фуфайку втянул, как будто зябко ему, и по сторонам нервно зыркает, чтобы в нашу сторону не дышать. Я улыбку сдержал и серьезно говорю:
    - Ты вот что, Сергей. Мы с Василием вчерась... - паузу делаю, а сам на него не смотрю, чтобы не рассмеяться. - Вобщем, болеем мы с Василием после вчерашнего. Ну, ты понимаешь... Сбегаешь за бутылкой? А то нам, вроде как, неудобно.
    - А деньги есть? - Выпрыгнула его голова из воротника. Распрямился, как
служебная собака.
    - На. Есть. - Протягивает ему Зотов сложенные купюры, и тоже в небо уставился.
    - Я мигом! - Радостным шепотом дохнул Кочетков.
    Улетел. Мы смеемся. На сваленные рядом бревна сели, представляем, как ему влетит. Но вот прибегает обратно. Озирается, серьезный весь, насупленный, видать получил свое.
    - Ну что? - начал было подначивать Василий. - Принес что ли?
    - Нате! - Вынимает у нас перед носами из-под полы фуфайки пол-литровую бутылку, заткнутую свернутой газетной пробкой. Мы рты и пораскрывали.
    - Ладно...- опомнился первым Зотов. На меня глянул и плечами пожимает. - Наливай тогда, чего встал?
    Кочетков засуетился, стакан из кармана выдернул, сбегал куда-то в цех, принес полбуханки хлеба, да шматочек сала. Зашли за угол, поставили пенек на попа, выпили за праздник. Тут меня Василий в сторону манит.
    - Если я еще дам, не поверит, что у меня столько денег, - начал он меня
убеждать, а сам в руку бумажку сует. - Дай ты!
    Я молчу. А Василий кивает красноречиво, мол, никаких возражений, и рукой показывает, что все в порядке, все под контролем. Ладно.
    - Сергей, - опять начинаю я. - Может, еще сбегаешь?
    - А что, деньги есть?
    - На.
    Кочетков взял деньги, посмотрел на меня пристально, почесал щетину на подбородке и недоверчиво протянул:
    - Чегой-то ты, мастер, сегодня щедрый...
    - Ты давай, гони! - Напустил я строгости.
    Второй раз побежал. Мы закурили, из-за угла выглядываем. Ну, уж сейчас точно поймают. А вообще-то, неплохо трудовой день начинается. Глядим возвращается наш камикадзе, вторую на пенек ставит.
    - Нате!
    Чего тут сделаешь? Позвали еще некоторых.
- Ребята, идите по сто грамм за праздник, - говорит Зотов с сарказмом. - Кочетков угощает!
    Эту, ясное дело, выпили еще быстрее, Кочетков сам ко мне подходит:
    - Еще давай.
А я то, выпивши уже, зову Василия, чтобы отсчитывал, а тот всю пачку достает. Кочетков резко в руки Зотова вцепился и, пристально глядя то на него, то на меня спрашивает с расстановкой:
    - Откуда деньги?
    Я плечами пожал, говорю Васе:
    - Надо признаваться.
    - Понимаешь, Сергей, - говорит тот Кочеткову. - Это старые деньги. "Павловские". А Сергей вдруг оживился, прыснул в кулачек, будто каркнул, и говорит с энтузиазмом тараща глаза:
    - Ничего. Хорошо, что сказали. Я теперь во вторую "точку" сбегаю.
    И начал бегать. И во вторую, и в третью, и в четвертую. Весь Ольховский
Мехлесхоз уже с нами пьет. Расположились прямо в цеху, стол организовали, кто, что закусить достал, сначала маскировались под обеденный перерыв, ну а потом уже совсем осмелели. А Кочетков все носит.
    - Да там на них никто и не глядит! - Отважно бахвалится в перерывах между забегами. - Я их лишь сверну, скомкаю и все!
    Такими темпами мы тыщу, что у Василия с собой была, почти пропили. Стали песни играть, истории разные рассказывать. Гуляем, одним словом! Подходит тут ко мне Зотов веселый и красный от выпитого и говорит:
    - Я домой, за второй тыщей пошел. У меня еще сотки остались.
    А "марафонец" все бегает. Василий ему все оставшиеся пяти десятки отдал, и тот стал ощущать себя ответственным лицом, героем дня.
    - Так! - Периодически заговаривал он сам с собой, но громко, чтобы все
слышали и уважали. - В эту "точку" больше не пойду, там становится жарковато! Теперь пойду в другую!
    Один раз он только дал промашку. Приехал мужичек на "Москвиче", отозвал его на двор, а мы из дверей наблюдаем.
    - Сережа, - вежливо говорит мужичек, поглядывая с опаской в глубину дверного проема. - Ты мне какую-то не такую пятидесяти рублевку принес.
- Ну-ка, дай сюда. - Сердито покачиваясь, говорит Кочетков и смотрит купюру на просвет. - Чего в ней такого не такого? Мне в кассе такую дали!
    И смело на мужичка глядит.
    - Ладно. Забери ее себе. - Отвечает тот и добавляет ласково, но убедительно. - А как будет хорошая, принесешь.
Вот и весь инцидент. А Кочетков в цех зашел, весело по возвращенной купюре ладонью хлопнул и говорит подмигивая:
    - Хорошо! Нормально! Мы на эту еще одну бутылку возьмем!
    После этого уже никто не приезжал и не приходил. Гульба у нас пошла, еще серьезней. Тут и Василий с сотками пришел, так наш разведчик батареями стал бутылки таскать. Кое-кого даже в помощники себе взял. Вот что значит, человек на своем месте находится.
    Ближе к вечеру заходит Константиныч, заместитель нашего начальника. Он у нас человек уважаемый, хотя внешностью совсем не вышел. Похож на отрицательного героя из старинных фильмов про шпионов и предателей. Маленький, щупленький, даже летом ежится, будто зябко ему или опасается чего. Всегда у него папочка под мышкой, всегда шляпа. Нос тонкий, длинный, а все остальные черты лица мелкие и на, копеечного размера глазах, чиненые перечиненные очки в железной оправе. Но несмотря на внешность по натуре человек добрый, общительный, ну а на халяву выпить - первый клиент.
- Вы че тут, гудите что ли, работнички? - лукаво улыбаясь, прогнусавил. -
А то я и смотрю - никого во дворе.
    - Чегой-то ты задержался, начальник, - весело подкольнул его Тюрин Пашка. Он с ним сосед и через это обстоятельство находится в близких отношениях.
    - Дык, я с начальником с утра на дальнем участке был. Он, значит, сразу
домой поехал, а я еще сюда заглянул, прямо, как чувствовал, что вы тут... А по какому поводу гудите-то?
    - А по поводу первого апреля. Ну, что ты там встал в дверях, Константиныч, проходи, выпей сто грамм за всенародный пролетарский праздник имени сатиры и юмора! - Выпалил в свою очередь Зотов.
    - Это можно! - довольно потер руки Константиныч и, положив папку на верстак, подошел к общему собранию.
    Выпили, а он опять интересуется:
    - А откуда же спиртное-то? Получки-то третий месяц нет.
    - А вот! - очнулся, задремавший было Кочетков. Он вытараскал глаза и, неуверенно покачиваясь, держал как знамя фальшивые деньги. - Вот, "Павловские" видишь? На них пьем!
    - Ну-ка, ну-ка - быстрым движением выдернул Константиныч у него из руки парочку бумажек. - Они же уже не ходят?
    - Не ходят? - грозно вдруг рявкнул Вася и обнял Кочеткова своей огромной ручищей. - А мы уже... какую бутылку! Правильно, Серега?
    - Да! - крякнул Кочетков, моргая воспаленными глазами.
    Тюрин и я стали тут ему рассказывать как да что. Всю эпопею. Он выслушал внимательно и говорит:
    - Дай-ка мне Василий бумажку. Я пойду в кассу, попробую разменять, пока Валентина не ушла.
    Я, Тюрин и еще несколько человек с ним пошли. Ради интереса.
    Заходим за Константинычем в бухгалтерию, возле деревянной перегородки встали, а главный наш к месту кассирши подошёл, бумажку пятидесятирублёвую в руках нервно тискает. Кроме Валентины по ту сторону перегородки сидели еще две таких же дородных, как и она женщины. Все трое вязали шерстяные платки и разговаривали. Стальные спицы с огромной скоростью сверкали в их пальцах.
    - Кхе, кхе, - прочистил горло Константиныч, затравленно зыркнув в нашу сторону. - Мне бы вот, Валюша, пяти десятку разбить двадцать пятками, а?
    - Мне некогда!
- Да мне бы двадцать пятками...
    Спицы зловеще замерли в руках и три пары строгих глаз как прожекторы прошлись по всей нашей команде. Наш герой сник, а мы стали глупо переминаться с ноги на ногу. Валентина вырвала из протянутой руки Константиныч зеленую бумажку, грохнула где-то под перегородкой и швырнула обратно две купюры по двадцать пять рублей. Ужасные "прожекторы" погасли, спицы завертелись в том же темпе, мы уже собрались тихонько улизнуть, но тут Константиныч стал гордо распрямляться и не успела Валентина открыть рот, как он смело прокаркал:
- Что ж ты такая невнимательная! Она же неходовая!
    Долго потом по Ольховку гуляла история про этот его героический подвиг, пока совсем не обросла такими кровавыми подробностями, что приехавший из города собиратель фольклора записал ее, как случай времен империалистической войны.
    Чем закончился в нашем цеху тот день, я описывать не стану - кто выпивает, тот поймет, но продолжение эта история имела.
    Встретились наутро я, Зотов и Тюрин.  Встали перекурить. Состояние у всех, ясное дело, неустойчивое как физически, так и морально, но в основном физически. Молчим, искоса друг на друга поглядываем. Вдруг появляется Кочетков – бравый до противности. Фуфайка нараспашку, кепка лихо на затылок съехала - хороший уже.
    - Хм... И где он только с утра ее находит? - позавидовал Зотов.
    А Кочетков нас увидел, руками радостно всплеснул, подбежал улыбаясь. По сторонам зыркнул и бутылку как фокусник из-за пазухи показал. Мяться тут нечего - здоровье дороже. Зашли в закуток - полечились.
    - Ты бы, Серега, секрет свой открыл, - спрашивает Зотов. - Откуда ты ее,
злодейку, на лечение себе изобретаешь?
    - Какой тут секрет! - махнул рукой в ответ Кочетков. - С утра гляжу, а у
меня сотка после вчерашнего осталась. Ну, думаю, рысковать тут нельзя, поскольку надысь уже во всех "точках" побывал. Изобретаю военную хитрость. Выпросил у своей оригинал на минуточку и цветными карандашами полосочку на фальшивой деньге подрисовал... - Кочетков гордо  кивнул в сторону пустой уже бутылки. - Вроде ничего получилось...
    Такая вот история. Веселый оказался клад у бабки Васи Зотова, да и Кочеткову спасибо - ушлый кадр, водку, где хочешь найдет!