Рыжик. Глава тридцать третья

 
             ***
Животные умеют ориентироваться в пространстве, и конечно лошади, несомненно, делают это лучше других. Рыжик мог бы свободно найти обратную дорогу на свой родной конный двор, но события последних дней внесли сомнения в его лошадиное сознание, он догадывался о том, что дома ничего хорошего его не ожидает. Кроме того жеребец не забыл и то, что в том направлении откуда его везли, однажды повстречался с волками, которые, если бы не его верный друг Добрый, лишили бы жизни его, и его любимой серой кобылы в яблоках. Откуда ему было знать, что летом  сытые волки  близко к селу не подходят, а скрываются в глубине тайги, где занимаются увеличением и обучением своего потомства.
Поэтому, постояв несколько минут на месте, Рыжик, повернув в обратную сторону от его дома, медленно побрёл по редкому берёзовому лесочку, в сторону города. И так, поедая свежую траву, он, переходя от одного лужка к другому, приближался к городской окраине. Чтобы делал деревенский жеребец на городских улицах? Трудно сказать. Но добраться до окраинных домов ему не удалось.
Вдруг, в стороне, из неглубокого ложка, послышалось конное  ржание, Рыжик поднял голову в том направлении, и глубоко втянул расширенными ноздрями воздух. Запахло дымком, точно таким, как из печурки в «конюховке». Почуяв родной запах, жеребец двинулся в сторону ложбины. Преодолев пригорок, скрывающий, доносившиеся до него, звуки и запахи, Рыжик,  озадаченный увиденным, насторожённо замер. Его взору представился странный посёлок: дома, издали похожие на деревенские избушки, меняли свои очертания под порывами ветерка, проносившегося по лощине. Между этими странными домиками горели дрова, но не в печурках, а прямо на земле, над этими пылающими поленьями, висели ведёрки, окутанные клубами пара, распространяя не приятный для коня, запах варёного мяса. Вокруг мелькали непривычные своим обличием двуногие животные – люди. Все они были необычайно тёмной масти – вороной, обросшие чёрной кудрявой щетиной, и даже их маленькие дети носили на голове шапки густых чёрных завитушек. Разговаривали они тоже непривычно – странно. Рыжику вспомнилось то время, когда он сравнивал разговор людей со щебетанием птиц, так вот эти вороные люди, если перевести на птичий язык – каркали, как вороны.
Отдельно, в стороне стояли другие домики – на колёсах. Они снизу напоминали телеги с его конного двора, у них были такие же колёса, но верхняя часть, вместо тележной платформы, представляла собой огромный цветной шатёр. Ещё дальше, на большом лугу, паслись несколько лошадей, они были не такие большие, как на конюшне, но и не такие красавцы, как на конезаводе. Что-то между теми и другими.
Рыжик, всё равно пока ещё не определивший, что же он будет делать дальше, решил подойти поближе к соплеменникам, поэтому осторожно, с опаской, оглядываясь, двинулся в сторону конского табуна.
Он был очень осторожен, наученный горьким опытом описанных выше приключений, жеребец думал, что овладеть своей свободой, он, ни в коем случае,  не позволит никому. Но Рыжик ошибался, если бы он знал, к какому человеческому отродию  приблизился, то обошёл бы это поселение далеко стороной.
                ***
Иона Чорбу, то ли молдавский, то ли румынский цыган, не был цыганским бароном, но он был старшим в этом цыганском таборе, в который объединились все его родственники и одинокие безродные цыгане, принятые в этот табор в качестве рабов, и беспрекословно выполняющие все прихоти старшего. В поисках хорошей жизни, табор за три летних месяца, из далёкой Молдавии добрался до Сибири, пользуясь слухами о том, что здесь будто бы райская жизнь, можно сытно есть, сладко пить, и, если подвернётся удача, можно быстро разбогатеть. Но на деле, все эти слухи оказались красивыми сказками. Сибирь не принимала бездельников и вымогателей, здесь нужно было, как и во всей России, тех времён, добывать себе пропитание тяжёлым трудом. А цыгане к этому не привыкли. Им нужна была лёгкая пища, добытая воровством, гаданиями и обманом.
К тому же люди здесь оказались суровыми, и прощать различные мошеннические выходки не собирались. Однажды Иона решился на кражу коней в одном поселке, и по незнанию, забрался с четырьмя своими невольниками на конный двор вольного поселения, одного из множества, Сибирских лагерей. Всё сделали очень тихо, вывели каждый по одной лошади, и обрадованные успешным воровским рейдом, решили тут же оседлать  их. Как только они запрыгнули на спины  краденых  коней, и их фигуры, отделившись от земли, стали хорошо видны на фоне звёздного неба,  тут же раздались винтовочные выстрелы. Оказалось, охранники давно обратили внимание на расположившийся в нескольких километрах от поселения, цыганский табор. Зная норов пришельцев, насторожились и, ожидая скорой попытки угона лошадей, были начеку. Заметив не званых гостей, они вместо того, чтобы отпугнуть их, решили раз и навсегда покончить с подлыми расхитителями. Четырёх рабов Ионы уложили на месте, сам он чудом спасся, соскочив с лошади и упав в канаву, слился с суровой сибирской землицей. Затем, как змей, загребая грязь руками и животом, метров триста полз по пластунски.  В ту же ночь табор спешно снялся и исчез с нагретого места, бросив своих убиенных, безродных рабов, которых зарыли, как беглых зеков, в суровую Сибирскую землю, без опознавательных знаков.  Иона не имел жалости ни к кому.   
Ворожба цыганок тоже выживать не помогала. В Сибирских деревнях жили люди  нечета легкомысленным европейцам, и при виде цыганок, идущих по улицам, размахивающих многочисленными юбками и галдящих, как вороньё, выпускали на них собак, наглухо закрывая ворота на засов. А в городах поживиться не давала милиция, прогоняя ворожеек за пределы городской черты. Жить приходилось на небольшие деньги добровольцев, которые сами приходили в табор, узнать свою дальнейшую судьбу.
И тогда Иона, чтобы хоть как-то оправдать перед родственниками свою руководящую роль, придумал новую, как ему казалось идеальную аферу. Он объявил всем, что создаёт цыганскую бригаду по ремонту сельхоз. инвентаря. В таборе был свой кузнец Матей, в общем-то, не плохой мастер, он ковал таборных лошадей, но больше никто из цыган мужского пола молоток в руках не держал ни разу.
И вот новый бригадир цыганских «мастеров» начал объезжать колхозы, с предложением оказания ремонтных услуг.  Желающих, воспользоваться этими услугами, долго не находилось. Но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдёт, в одном из колхозов, то ли по тому, что председатель был не опытный, толи соблазнились низкими расценками на ремонтные работы, но договорились, наконец, отремонтировать к началу вспашки зяби бороны, зубья которых от постоянного соприкосновения с землёй расшатались и износились. Нужно было выковать новые зубья, и поставить на место, в каждую борону по шестьдесят штук. Работы много, цыган тоже, а кузнец-то один. И вот тут-то понадобилась смекалка Ионы. Пока все делали вид, что заняты непосильным трудом, перетаскивая с места на место бороны, он раздобыл где-то две бочки чёрной клеевой смолы, видимо стояла без присмотра. Ночью цыгане покрасили все бороны смолой, к утру она засохла, и зубья замерли в своих гнёздах неподвижно. Для виду ещё пару дней «мастера» побегали вокруг кузни, где расположили бороны, и на третий день пригласили, для приёмки выполненной работы, председателя.  Тот, как увидел блестящие новизной бороны, душа от радости зашлась:
- Мужики, да я вам не только, обещанное по договору отдам, но ещё и премию в виде зернового довольствия выдам.
- Да, ты уж, батька, позвони другим председателям, что мы добрые мастера, - залился соловьём Иона, - видно, ты в Сибири самый умный человек.
- Позвоню, обязательно позвоню, - сиял председатель.
Но тут, на беду Ионы, пришёл свой, деревенский кузнец Петрович, отлучённый на время, из-за цыган, от своей работы.
- Разбросали тут, черти черномазые, бороны не пройти, - и он, схватив первую попавшую в руки, со злостью отшвырнул её в сторону. Борона звякнула, смола осыпалась, обнажая разболтанные в разные стороны старые, крашеные зубья.
- Ах, мать вашу.., - взревел Петрович, хватая полупудовую кувалду в руки, - отремонтировали, значить, - и он замахнулся кувалдой на Иону. Но тот приземление кувалды на свою голову,  дожидаться не стал, и вылетел стрелой из кузни, за ним ретировалась и остальная цыганская свора. К их ужасу, услышав ругань, из гаража бежали к кузне, на помощь Петровичу,   сельские трактористы, держа в руках различные металлические предметы.
На этом цыганские злоключения не закончились,  подбодрённые удачным трудоустройством своих мужиков, цыганки решили, что теперь сельское население будет к ним относиться более лояльно, и двинулись по деревне на промысел. И верно, прослышав о заключенном договоре, местное население собак на галдящих цыганок не спускало, но и ворота с запора не снимало. И тогда гадалки, потерпев фиаско в своей основной профессии - гадания, занялись хищением гуляющих по деревне кур, хватая их на ходу и пряча под многочисленные юбки. Однако сельские бабы были не лыком шиты, и не робкого десятка, они умели постоять за своё имущество. Самая боевая разведёнка, Нюрка Рябая, быстро сколотила группу захвата, из десятка бывалых бабёнок. Цыганки были перехвачены посреди площадки, где стояла общая поилка для скота, огромное корыто, наполненное до краёв водой.
Взору, бегущего Ионы, предстали цыганки из его табора,  взлетающие почему-то вверх ногами, и ныряющие, затем головой в поилку с водой, при этом из их юбок вылетали куры. Бабы, прихватившие воровок, увидев толпу цыганских мужиков, побросали помятых цыганок в поилку, и быстро скрылись в соседнем дворе. Цыганки, выскакивая из мутной воды, похожие на мокрых куриц, кинулись вслед за своими мужиками. И во время, в конце улицы показались сельские механизаторы, с ломами наперевес.
- Хасиям, мре дадорэ ! – Вопили растрёпанные цыганки, обгоняя своих мужиков. /Ай, пропали, батюшки!/
 Вот так закончился колхозный вояж для вожака табора. В таборе назревал скандал. И тогда Иона Чорбу поклялся своим однокашникам, что  он, с их помощью, отомстит этим проклятым колхозникам: ближе к осени, перед тем, как двинуться на родину, намерен угнать всех колхозных лошадей с конного двора.
- Грен традаса табунэнца, - заверил он. /Табунами мы коней погоним/
 На том и порешили, обнадёженные светлым будущим, успокоившиеся цыгане, разошлись миром.
Табор срочно снялся и, отъехав на двадцать километров от злополучного колхоза, разбил свои разноцветные шатры под городом Шахтёрском. Вот в это-то время