Вылечившаяся

11 апреля 1979 год

Если спросить человека, что сделало его по-настоящему счастливым, то, вероятно, его ответ застрянет где-то между высокооплачиваемой работой, собственным жильём, свадьбой или рождением ребёнка, или человек промямлит лживое «я счастлив всегда». Ответ семнадцатилетней Аманды Кольюс не попал бы не под одну из этих категорий: по-настоящему счастливой она почувствовала себя, когда психотерапевт Джеймс Норвелл сказал ей, что она здорова. Год он лечил девушку от нервной анорексии и, наконец, утром одиннадцатого апреля сообщил подопечной, что она больше не нуждается в терапии.

Из его кабинета Аманда отправилась в пекарню «Билли-Вилли», чтобы проверить, сможет ли она без пристального взгляда доктора Норвелла съесть что-то запретное, что-то такое, от чего раньше билась в истерическом припадке.
Припарковавшись за углом пекарни, Аманда долго сидела в автомобиле и наблюдала за прохожими: среди людей, болтавшихся по Улице Красных Роз, она искала одноклассника Хью Тормента — виновника своей болезни, с которым познакомилась в старшей школе.

Хью был старше Аманды на два года, хотя в 1977 году тоже осваивал программу девятого класса: из-за частых прогулов и, как любили повторять учителя, скудного ума Хью не мог выпуститься со сверстниками, что его совсем не заботило. В отличие от остальных Хью не считал себя болваном, напротив, он говорил, что он разумнее кого-либо, потому что живёт так, как хочет и не прогибается под общество, решившее, что образование — неоспоримый путь к успеху и достатку. Его резкие высказывания — на любую тему, будь то образование, политика или религия — пугали или раздражали взрослых и приводили в восторг подростков, особенно девочек, для которых в пубертатном возрасте желанными становились те, кого их обеспокоенные мамочки называли «плохими парнями», и Хью Тормент определённо был одним из них.
Старшеклассницы, сплетничающие в туалетах, утверждали, что от Хью всегда пахнет пивом, табаком и сексом, и Аманда, не раз присутствовавшая при их разговорах, морщила лоб: она знала, что секс — это то, что не имеет вкуса, цвета и запаха. Секс — это скрип кровати, раздающийся из родительской спальни, секс — это непонятные картинки голых людей из книги, которую однажды притащила её подруга Салли, секс — это страшное ругательство, за которое тебя накажут, если ты произнесёшь его вслух. Но, когда Аманда встретила Хью, она поняла, что запах у секса всё-таки есть: он пахнет чем-то таким, от чего подкашиваются ноги.
Аманда, как и многие девочки из её параллели, влюбилась в Хью после его публичного препирательства с учителем истории: мужчина отчитывал в коридоре девятиклассницу за слишком короткую, по его мнению, юбку, когда из кабинета химии вырулил Хью. Ухмыльнувшись, он предложил учителю рассматривать исторические карты с тем же интересом, с каким он рассматривает голые коленки учениц. Историк, задыхаясь от негодования, отправил Хью в кабинет директора, на что Хью обозвал его «плешивым обрыганом», показал неприличный жест со средним пальцем и с высоко поднятой головой вышел из школы.

На следующий день, правда, Хью посетил директора Бергмана и выслушал его длинную нудную лекцию о том, почему не стоит очернять репутацию прекрасных людей. Также мистер Бергман предупредил Хью, что лишит его выпускного, до которого рано или поздно Хью доберётся, если, конечно, он не одумается и не перестанет вести себя как свинья. На угрозу директора Хью ответил, что вряд ли сам дотянет до того дня, когда сможет прицепить бутоньерку к таксидо, не говоря о мистере Бергмане, чьё сердце подводит его уже сейчас: третью неделю подряд «трясина» обсуждает, как у директора школы начинается тахикардия всякий раз, когда подходит время ложиться с женой в кровать. А миссис Бергман скупает пачками аспирин: у тех, кого не трахают, голова болит в два раза чаще.
«Куда приливает кровь, если член не стоит, а мозг не работает, мистер Бергман?»
Кирк Бергман относился к категории мужчин, уверенных, что спать с женой-ровесницей после пятидесяти— преступление, когда вокруг полно молоденьких красивых девушек, мечтающих об опытном друге.

Они — эти мужчины, подобные Кирку Бергману — называли себя исключительно опытными друзьями: не растлителями, не извращенцами — друзьями; такими же, как бриллианты, только лучше.
Они — эти деренвильские бриллианты с дряблыми телами и обвисшими членами — утром целовали жену и детей, а вечером после попойки в «Безумном койоте» приставали к школьницам: тёрлись ширинкой об их обтянутые узкими джинсами задницы и предлагали повеселиться в мотеле; некоторые девушки за деньги или выпивку соглашались.
Хью жил в «трясине» и в «Безумном койоте» бывал чаще, чем дома: брал пиво или сигареты перед тем, как засесть с друзьями в лесу, и в отличие от друзей, не посещавших школу, знал, что из города помимо полицейского Криса Беннета в бар приходят сотрудники старшей школы: охранник, учителя и директор Кирк Бергман.
Историю о тахикардии Хью услышал от Бобби. Приятель рассказал ему, как лысый грузный мужчина, у которого усы щекотали подбородок, поделился с барменом «Безумного койота» маленьким секретом, как избежать близости с женой: он говорит ей, что из-за переутомления на работе, кровь приливает не к члену, а к сердцу, поэтому оно постоянно болит, поэтому он не трахает жену. Бобби смеялся, что воспользуется советом незнакомца, когда женится.

В описанном незнакомце Хью узнал директора Бергмана.
«Куда приливает кровь, если член не стоит, а мозг не работает, мистер Бергман?»
Кирк Бергман выгнал Хью из кабинета и на месяц отстранил от занятий, а секретарша, подслушавшая их разговор, разнесла потом по всей школе, что Хью Тормента наказали за то, что он назвал директора импотентом.
Девочки, та малая часть, что осталась равнодушна к Хью после случая с историком, теперь заваливали шкафчик Тормента любовными записками.
«Если я умру молодым, моему папаше не придётся тратиться на гроб. Он сможет похоронить меня в этих бумажках. В этом мусоре. Хорошо, что ты не такая, как они, Аманда. Ты другая. Ты нормальная. Ты мой друг».
Аманда не подсовывала Хью любовных записок: клочка бумаги не хватило бы, чтобы выразить и треть её чувств. Аманда писала Хью целые письма, но не доносила их до адресата; боялась, что потеряет его расположение.

Хью не любил, когда ему навязывались, и посылал к чёрту каждого, кто к нему приближался, даже если этот каждый подходил, чтобы уточнить время; за исключением Аманды, с которой Хью заговорил первым, в городе у Тормента не было друзей.
Хью не помнил, как они познакомились, зато Аманда могла в подробностях перечислить все детали их встречи: она смаковала воспоминания, приносившие ей боль и своеобразное удовлетворение. Джеймс Норвелл охарактеризовал взаимоотношения между Амандой и Хью как «перевёрнутый стокгольмский синдром».
В октябре 1977 года Аманда, расстроенная отметкой «С» по математике, после уроков завернула за угол школы (хотела прореветься перед тем, как идти домой), где стоял Хью, прислонившись к стене. Он спросил, есть ли у Аманды сигареты, она угостила его из пачки Салли, которую таскала с собой, потому что родители Салли проверяли её сумки и карманы, закурила сама (впервые в жизни), закашлялась, Хью засмеялся и показал Аманде, как вдыхать дым правильно. Они разговорились, Хью проводил Аманду до дома и спросил, не хочет ли она на выходных сходить с ним в пекарню «Билли-Вилли». Аманда согласилась, и уже через месяц они с Хью стали чуть ли не лучшими друзьями, что раздражало Салли, с которой Аманда перестала общаться, и веселило приятелей Хью из «трясины», из-за которых Хью две недели игнорировал Аманду, когда она нелицеприятно о них высказалась.

В феврале 1978 года Хью признался Аманде, что она ему нравится, но парой они не будут: Аманда не дотягивает до его идеала. А идеалом Тормента была Твигги с её короткими волосами и восемьюдесятью восьмью фунтами.
Аманда обрезала волосы, местами их даже выбелила и принялась сбрасывать вес, чтобы хоть отдалённо напоминать любимую модель Хью.
Аманда голодала: по возможности голодала до обмороков; если не получалось, то закрывалась в сортире после ужина, запихивала костлявые пальцы в рот и блевала до потемнения в глазах, будто жаждала выблевать все органы и душу.
Миссис Кольюс (не без подсказки Салли) обратила внимание на состояние дочери в марте. В апреле доктор Норвелл поставил Аманде диагноз «нервная анорексия».
Хью знал, что случилось с Амандой, но за двенадцать месяцев лечения, шесть из которых она провела в психиатрической клинике, он ни разу её не навестил.
Аманда ввиду наивности, присущей подросткам, верила, что Тормент придёт, как только у него выдастся свободная минута; свободных минут у Хью было полно: они перетекали в свободные часы, а иногда и в целые свободные дни, однако, у дома Аманды парень так и не появился.

В своей болезни Аманда винила Хью, но продолжала его любить. Её любовь напоминала болезненную привязанность курильщика к сигаретам: курильщик понимает, что сигареты его убивают, представляет, как чернеют его лёгкие, и вздрагивает от каждого хрипа, доносящегося из его груди, но тянется к пачке, словно давал клятву у алтаря: быть вместе и в горе и в радости, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит их. Курильщик не встречает смерть как доброго друга в глубокой старости. Смерть подкрадывается к курильщику со спины как крыса и протягивает последнюю в его жизни сигарету: нереализованные желания, завёрнутые в обещания бросить.
Он выкуривает её без сожалений.
Такова плата за мнимое удовольствие.
Аманда смотрела, как одни прохожие сменяются другими, и думала, что скажет Хью, если они пересекутся в пекарне, в которой год назад он пропадал часами.
Досчитав до десяти, Аманда вышла из подаренного отцом автомобиля и побрела к детищу двух близнецов — мальчишек с оттопыренными ушами, назвавших пекарню в честь друг друга — Билли и Вилли, и задержалась у витрины, разглядывая в отражении саму себя.

Терапия, разработанная Джеймсом Норвеллом, предполагала выздоровление через излишества: он хотел, чтобы Аманда не просто вернулась к изначальному весу, но и набрала около пяти фунтов сверху, чтобы раз и навсегда избавиться от страха потолстеть. Он подозревал, что победить анорексию иначе невозможно.
Из отражения на Аманду смотрела полная и сгорбившаяся девушка, похожая на замученную мать огромного семейства, но никак не на британскую модель.
Полная, сгорбившаяся, но здоровая.
Аманда выпрямилась.
Улыбнулась.
«Я здорова, здорова!»
Она вошла в пекарню с улыбкой на лице, поприветствовала одного из близнецов (кажется, это был Билли) и заняла место в очереди. Следом за ней в пекарню влетел старик, спешивший на лекцию в библиотеку, а за ним ввалились две тощие размалёванные девицы. Разумеется, местные. Туристы не наведывались в Деренвиль. Старожилы шутили, что город отторгает чужаков.

—Надеюсь, эта тупая корова не скупит все пончики.
Прилавки ломились от разнообразной сдобы, но посетители требовали пончики, которые близнецы продавали в ограниченном количестве: не более двадцати штук в день. Покупатели расстраивались, если им не доставались «пышки», и брали взамен что-нибудь другое и в двойном размере: заедали испорченное настроение.
Хитрый ход превратил пекарню «Билли-Вилли» в самое прибыльное предприятие города.
Пока старик, развернувшись, ругал девушек за недостойное поведение, Аманда встала перед прилавком.
—Чем мы можем вас угостить? — спросил близнец.
(кажется, это был Вилли)
—Сколько пончиков у вас осталось?
—Десять.
—Отлично,—Аманда полезла в сумку за наличными,—я заберу их все.
Старик, защищавший Аманду, на секунду замолчал, а затем, обозвав её «жирной сукой», выскочил из пекарни.

***
Джеймс Норвелл удивился, когда Аманда, с которой он попрощался час назад, прошла в его кабинет.
—Что-то случилось?— осторожно спросил психотерапевт.
Аманда села напротив Норвелла, положила руки на колени и, поджав губы, ответила:
—Мне нужна ваша помощь, доктор.
—Какая помощь?
—Я была в пекарне, покупала там пончики. Десять пончиков, доктор. Я всё ещё зависима от еды, понимаете?
—Ты не зависима от еды, Аманда. Ты вылечилась.
Аманда заёрзала на стуле.
—Нет, доктор, вы не понимаете. В пекарне была девушка. Она сказала, что я жирная и…
—Аманда,—Норвелл потёр виски,—мы с тобой это уже обсуждали. Люди, наслышанные о твоей истории, будут называть тебя жирной, сколько бы ты не весила. Люди-уроды, им нравится искать изъяны в окружающих. Искать или выдумывать, Аманда. Искать, выдумывать и мучать.
—Я убила её.
Норвелл замер.
—Кого?
—Ту девушку. Затащила её в машину и убила.
Норвелл откинулся на спинку кресла.
Пациенты любят рассказывать вымышленные истории своим психотерапевтам.
—Как ты затащила её в машину?
Аманда улыбнулась.
—Хлороформ. Вы помните Хью, доктор? Он всегда носил с собой пузырёк хлороформа и приучил меня делать то же самое.
Приучил.
Три месяца Норвелл потратил на то, чтобы Аманда перестала использовать в отношении Хью слово «приучить», и она справилась.
Но чёртово слово вылезло вновь.
—Ты усыпила её, затащила в машину. Что было дальше?
—Когда она очнулась, я заставила её съесть все десять пончиков, которые я купила. Она сопротивлялась, плакала, давилась, но ела. Чуть не наблевала в машине. Но я не разрешила ей блевать, доктор. Я помню наш с вами разговор о содержимом желудка. О том, как важно избавляться от лишнего. Я не дала ей избавиться от лишнего, доктор.
Норвелл нахмурился. Рассказ Аманды выглядел бредовым, но она явно понимала, о чём говорит.
—От чего девушка умерла?
—От обжорства.
—Она задохнулась от рвоты?
—Она умерла от обжорства, доктор.
Психотерапевт выдохнул.
Аманда сочинила историю, в которой наказала обидчицу.
—Ты оставила труп у пекарни?
—Нет, он в машине.
Норвелл кивнул.
—Ты позволишь моему помощнику осмотреть труп девушки?
—Да.
Помощник, забежавший в кабинет взять ключи у Аманды, вернулся обратно через пару минут. Испуганный, бледный он сообщил Норвеллу, что они с медсестрой уже вызвали шерифа Гленана.
Психотерапевт повернулся к Аманде.
Она пожала плечами.
—Вы поможете мне, доктор?

***
Аманду Кольюс признали невменяемой и определили в психиатрическую лечебницу Деренвиля.