Рыжик. глава тридцать девятая

          ***
Первым, на владение жеребцом, заявил свои права ветеринар Семён Терентьевич. Так как, бригадиром никто назначен пока не был, лошадей распределял, по распоряжению председателя, старший конюх Аким.
- Аким Фролыч, - заискивающе льстиво подкатил к нему ветеринар, - скот угнали на выпаса, в летний лагерь, мне пешком ходить далеко, закрепи за мной Рыжика, а я тебе спирта  бутылочку уделю.
- Терентич, ты же знаешь, я не пью, и на хрена тебе жеребец, он же убьёт тебя. Вон Каштан стоит, свободен, запрягай, да и вперёд.
- Акимка, - вспылил ветеринар, - ты нос сильно не задирай, подумаешь, бригадир нашёлся. Гуртов в колхозе три, пока я от одного до другого на Каштане дотяну, весь скот перемрёт, отвечать тебе придётся, - сгустил до предела краски Терентьевич.
- Ну, ладно, я тебя предупредил, - согласился, махнув рукой, Аким, - но не забывай, Рыжик запаха крови и перегара не переносит, почует, ничем его не удержишь.
- Ты меня ещё учить будешь, разберусь, как, ни будь, сам.
Увидев ветеринара с уздечкой, приближающегося к нему, жеребец нервно заходил, видимо не забыл попытку кастрации. Как ни старался Терентьевич ласково заговорить его, Рыжик ни на какие ухищрения не поддавался. В конце-концов, Акиму надоел этот «цирк» по поимке жеребца, он сам запряг для ветеринара экипаж, и передовая вожжи, ещё раз попытался отговорить его от этой поездки:
- Семён Терентьевич, зря ты польстился на Рыжика, он злопамятный, не забыл, наверное, как ты хотел его кастрировать, будь с ним осторожен, не обижай его, разнесёт в дребезги и дрожки и тебя.
- Хватит каркать, ничего со мной не случится, думаю, удила его сдержат, - отмахнулся ветеринар, складывая свои сумки с инструментами на дрожки.
Рыжик с места припустил бегом, и, миновав благополучно ворота конного двора, перешёл на крупную рысь.
                ***
Как будто понимая то, что в дорогу его благословил Добрый /Аким/, Рыжик безупречно подчинялся, нелюбимому им, человеку, который способен был наносить боль его сородичам, лошадям. Он, ведь, не мог знать того, что ветеринар исправно пытался исполнять свои обязанности.
Семен же Терентьевич ощущал себя ангелом с девятого неба, а как же иначе мог чувствовать себя человек, управляющий таким красавцем жеребцом, да ещё запряжённым в расписную кошеву, являющуюся экипажем руководящего состава.
Несколько дней Рыжик, получив ласковое напутственное слово, с утра, от Акима, спокойно исполнял свои услуги, по доставке ветеринарной помощи страждущим животным, и почти уже начал привыкать к Семёну Терентьевичу.  Не то, чтобы он его полюбил или зауважал – нет, скорее понял необходимость своей работы, и, относясь равнодушно к новому владельцу,  исправно выполнял возложенные на него обязанности.
Но заносчивый характер ветеринарного эскулапа, нарушил тонкую нить налаживающихся взаимоотношений, и навсегда положил конец совместному сосуществованию двух, как оказалось, несовместимых индивидов животного мира.
Настало время весенней обработке крупного рогатого скота, а проще – колхозных коров. И одним из видов этой обработки, являлось кровавое дело, то есть забор крови у животных для исследования на заболевание бруцеллёзом.
Заметив, как ветеринар начал загружать в кошёвку пробирки для этой самой крови, Аким забеспокоился:
- Послушай Семен Терентьевич, запряги сегодня Каштана, с пробирками тебе спешить не куда, наберёшь ты эту кровь, и потихоньку доставишь в аптеку, - попытался он уговорить эскулапа, - жеребец не переносит запаха крови, он уже несколько раз был напуган им. Оставь Рыжика сегодня на конюшне.
- Акимка, ты опять за своё, чо ты лезешь не в свои сани, командир нашёлся, - отбрил Терентьевич конюха,- я всю жизню с животными, сам разберусь, кого мне запрягать. 
Он может быть и прислушался бы к словам Акима, но внутренний голос упорно твердил своё:
«Оставишь коня на конном дворе, а его кто ни будь, присвоит, и будешь остатки жизни кондылять на мерине Каштане»
И как на неизбежное зло, всё в этот день пошло, как говорится: «шиворот - навыворот»  Благополучно добравшись до летнего коровьего стойбища, ветеринар, разнуздав жеребца, привязал его к столбу, недалеко от площадки, где стояли фляги с надоенным молоком. Заботливо насыпав в ящик комбикорма для жеребца, он приступил к исполнению намеченного плана. Рядом с площадкой был вкопан второй столб, к которому скотники подводили очередную корову, Семен Терентьевич смазывал ватным тампоном, намоченным в спирте, вену, и толстой иглой, прокалывая кожу и вену одновременно, забирал в пробирку определённое количество крови. 
Так как «кровавый» столб находился в трёх метрах от Рыжика, он, чуя запах крови, возбуждённо начал волноваться, но вкусный комбикорм всё - таки отвлекал его от принятия каких-то решительных мер. Процесс забора крови подошёл к концу, можно бы считать, что всё окончится благополучно, пробирки с их содержимым были уже погружены в кошёвку.  Но в это самое время, отпущенная на волю после экзекуции корова, подошла к ящику с комбикормом, и нагло отодвинув морду жеребца, начала поедать его остатки. Рыжик сначала, от такого хамства, опешил, затем попытался оттолкнуть непрошенную гостью плечом – ничего не получалось, и тогда он цапнул наглую корову острыми зубами за шею. Корова взревела, и кинулась прочь, но видимо от неожиданности и боли, залетев на площадку, перевернула две фляги с молоком. Молоко, естественно, вылилось, образовав большую лужу под ногами Рыжика. 
Семен Терентьевич, в данный момент, видимо, нанюхавшись спирта от ватного тампона, решил, несмотря на предупреждение Акима, принять этой благородной жидкости  и внутрь.  Зайдя в вагончик для отдыха скотников, он набулькав себе полстакана спирта, закрыв глаза от удовольствия, залпом опрокинул содержимое стакана в широко раскрытый рот. И только по телу начало разливаться приятное тепло, как с улицы донеслись громкие крики.
Выскочив на улицу и увидев большую лужу молока под ногами жеребца, захмелевший эскулап, не разобравшись, сунул в моду Рыжика свой, пропахший кровью, кулак, одновременно дыхнув ему в нос, не закусанным, спиртовым перегаром.
Жеребец озверел, порвав повод уздечки, которым  был привязан к столбу, он, взлетев на дыбы, попятился назад. Развернув дрожки,  с ходу перешёл на крупную рысь,  устремляясь в родные пенаты.
 Семёну Терентьевичу, видя такую ярость животного, не нужно было цепляться за экипаж, дьявол с ней, с этой кровью, раз уж такое случилось, но он каким-то образом, зацепившись за бортик кошёвки, в последний момент забросил своё бренное тело на её дно. Схватив вожжи, привязанные к поручням экипажа, ветеринар пытался остепенить коня, но не обузданный жеребец, на все предпринимаемые усилия эскулапа, только увеличивал порывы ярости, и вскоре перейдя на галоп, готов был разбить в дребезги дрожки и сидящего в них ненавистного человека. На пути к селу протекала не большая, но глубокая речушка, преодолевать её приходилось вброд, в определённом месте, вода там доходила до ступиц колёс любой телеги.
Но Рыжик, не раз, пересекавший её в нужном месте, на сей раз ринулся в воду без разбору. Вода доходила ему до высоко поднятой головы, он слышал, как сзади орал этот мерзкий человечишка, как зазвенели стекляшки пробирок, уносимые водой, и как, в конце - концов, забулькал свалившийся в воду это «коровий  кровосос»
Аким издали заметил стремительно несущегося к конному двору Рыжика, и, не увидев в кошёвке Семёна Терентьевича, встревожился.  Поймав за порванный повод жеребца, он с большим трудом успокоил его, распряг и, запустив в загон, оседлав Рыжиху,  поехал на поиски ветеринара.
Долго искать его не пришлось, отъехав примерно с километр, Аким увидел бредущего по просёлку Семёна Терентьевича, мокрого, грязного и без сапог, утонули в речке. По лицу его катились крупные слёзы, всхлипывая он, увидев Акима, жалобно заскулил:
- Вся работа коту под хвост, утопил пробирки и инструменты, сволочь, и меня чуть не угробил. Всё, я добьюсь, чтобы мне разрешили его кастрировать.
Спешившийся Аким, уловив запах спиртного, понял всё:
- Самого тебя надо кастрировать, Терентич. Я тебя предупреждал. Понять тебя не могу, как же ты лечишь животных и не понимаешь их. Тебе бы на мясокомбинате работать, хорошим живодёром стал бы.
На второй день ветеринар Семён Терентьевич запряг в большую телегу Каштана и двинулся исправлять вчерашнюю оплошность. Больше он к Рыжику не подходил.