Черничная тишина

   Повидавшая немало за свой век «буханка» мчит на всех парах, и будто не замечает, что под колёсами её не ровная асфальтированная трасса, а песчано-гравийная, с позволения сказать, - дорога, с вкраплениями бетонных плит. И ей, сердечной, невдомек, что внутри, в её железном «животе», хватаются за поручни и пытаются рассмотреть пейзаж за окном, слегка встревоженные люди, вовсе не похожие на дрова.
   Подскочив на кочке в очередной раз, достав макушкой головы до потолка, так и хочется прокричать: «Шеф, не дрова везёшь!» Но терпение и сдержанность пересиливают, приводя на память другое расхожее выражение: «Водитель есть, - не надо лезть». Кроме того, в УАЗике, ближе к задним дверям действительно лежат дрова, размеренно постукивающие от тряски, и одним своим существованием делающие первую фразу не логичной.
   За окном автомобиля мелькают невысокие березки с изгибающимися, «танцующими» стволами, участки низкорослой почвопокровной растительности, озера, реки, ручейки. Мягкой всеобъемлющей паутиной тундровый ландшафт оплетает ягель, мхи и лишайники разных фактур и оттенков. Звездной россыпью над мягким ковром парит желтеющая сентябрьская листва, готовая в любой момент пуститься в странствование с порывом ветра, оставив короткое северное лето лишь в воспоминаниях.
   «Буханка» стремительно увозит нас все дальше от уснувшего в речном шёпоте Нарьян-Мара, накинувшего ожерелье из цветастых домов. С накатанной колеи, навязчиво увлекающей автомобиль в поселок Красное, сворачиваем на запад, в сторону Усинска, на единственную дорогу, что связывает Ненецкий Округ с Большой землёй.
   С одной стороны, дорога есть, но с другой же - воспользоваться ей можно только в зимнее время, когда трескучий мороз цепкими объятиями схватывает реки и зыбкий песок, и дозволяет, наконец, транспорту пересечь северный удел. Что поделать? Здесь никогда не было лёгких путей, да и мы, трясущиеся в «боевой» машине, не ищем их.
   Всякий, живущий на Крайнем Севере, знает: чтобы выжить, нужно немало постараться, перековать себя под непростые условия. Тундра строго воспитывает своих сыновей дорогами, холодом, ветром, необузданной водой, заставляет человека держать во внимании каждый день, быть готовым к резким переменам погоды. В любой момент можно влететь в шторм, в разлив реки, во всепоглощающий снегопад. Как такой образ жизни отражается на человеке, прошедшем литые северные жернова?
   Впереди, среди пологого пейзажа выделяет сопка, на которой высится поклонный крест. Как вековое древо среди низкорослых берёз, как торжественный стяг на границе тундры и «Большой земли», указывает он путь в следовании по «Дороге жизни». Выше, над нашими головами, не прекращают разрезать арктическое небо самолеты, летящие в нескольких километрах над землей. Наблюдая ровные линии, оставленные авиадвигателями, мы радуемся, и строим предположения о местах, куда же летят эти железные птицы. Куда несут они путников по беспримерно чистой небесной дороге?
   Поворачиваем на малозаметную, узкую грунтовку. От телефона больше никакого толку, поскольку покрытие сотовой связи здесь практически прекращается. Вокруг заросли голубики, прочно сотканной в листово-ягодную ткань, низинные топкие места и широкие шляпки-гвозди переспелых грибов. Машина прыгает на кочках, словно горный джейран, и стремительно углубляется в заповедную тундру.
   Прочь от цивилизации! Сегодня мы оставили всё отвлекающее нас, чтобы ощутить красоту окружающего мира. Пришли в эти края, чтобы понять, - почему Север так влечёт людей, заставляет менять «тёплые» места на уединение в бесконечно суровой юдоли.
   Отвоеванная у дикой природы полоса, отдалённо напоминающая дорогу, прекращается, переходя в склон. В низине тянутся тонкие, выцветшие на солнце мостки, и становится ясно - дальше только пешком. Выгружаем припасы, и по хлюпающим доскам отправляемся к искомому пункту назначения. Под ногами несметные богатства: крупные самоцветы спелых ягод самых разных видов. Это и выделяющаяся матовой синевой голубика, которую местные ласково называют «голубель» или «северный виноград», и по вкусовым качествам заслуженно отдают пальму первенства. Это и шикша (или иначе «психа»), имеющая водянистый, слегка можжевеловый вкус, еще с древних времен считающаяся природным успокоительным средством, благотворно влияющим на сон.
   За топкими местами, усыпанными ягодой, открывается вид на холмы, поросшие сравнительно высокими деревьями. Там, в тени берёз и лиственниц, вдали от телефонных звонков, суетных новостей и пыльных дорог, притаилась небольшая деревянная часовня.
   Этот уединённый уголок не обозначен на карте, и к нему нет дорожного указателя. Для кого-то - диковинка, которой можно любоваться, как расписной матрешкой, и недолго повертев в руках, поставить на прежнее место. Удивление имеет свойство проходить, и в поисках новых впечатлений, человек отправляется за другими «матрешками», которых нужно всё больше, чтобы чувство удивления и восторга не угасало.
   Но мы приехали вовсе не за мимолётными впечатлениями. Мы приехали, чтобы понять человека, нашедшего здесь покой и полноту, построившего аккуратную часовню. Чтобы отдать столько трудов, взвалить на спину строительный материал и отправиться в суровые места, нужно по настоящему, всем сердцем любить тундру, любить настолько, чтобы оставить здесь своё сердце.
   Говорят, что люди по природе своей кочевники, и выжить смогут лишь те, кто сохранил в себе это качество, кто способен перестраиваться в сложных условиях, безболезненно менять место проживания. Вольно или невольно, - мы постигаем эту науку кочевой жизни через жизненные испытания. Но неужели кочевник не имеет места, которое может назвать домом? Место, где он совлекает с себя слой пыли, осевшей на него во время кочевья, и собирается с мыслями: «сделаю остановку, приму важные решения, и дальше – с чистого листа».
   В берёзовом уголке осенняя листва обернула шляпки грибов в золотистую бумагу. Тропинка, вплетая токую нить в ягодный ковёр, уходит вниз, достигая глади зеркальных озер, уговаривая путников прикоснуться к хрустально чистым родникам. Пройдя все подземные и надземные фильтры мха и песка, вода, не тронутая человеком, отражает бегущие по небосводу облака. Опустив руки в студёное зеркало, ты словно касаешься облачно-небесных парусников, и понимаешь: на Крайнем Севере небо так близко!
   В облаках просматриваются признаки грядущего дождя. Думается, что было бы неплохо, если бы небеса раскололись, залили все пути-дороги, и поневоле заставили нас задержаться в тундровой тиши. Но дождь всё никак не соберётся с силами. Облака, похожие на стаю китов проплывают мимо, и эту стройную безмятежность не смеет разбить даже неистовый северный ветер. Предвидя неминуемый отъезд, напоминаю себе, что в жизни не всё бывает так, как хочется. Господь ведёт нас извилистыми путями, даже если мы не расположены следовать по непроторенной дороге. Таких мест, как это, надо быть достойным.
   Хватаюсь за воздух, парящий ароматами черники и опавших берёзовых листьев, и спешно решаю, что же мне сделать, чтобы запечатлеть в памяти красоту заповедного места. Сорвав несколько необыкновенно крупных ягод, пытаюсь запомнить их вкус и цвет, ощущение мягкости мха, образ скрытой от посторонних глаз скромной часовни. Но как бы ни было явственно это ощущение, знаю, что всё растворяется со временем. Нужно что-то более значительное, меняющее тебя изнутри.
   На циферблате наручных часов стрелка неумолимо ползёт по заданным делениям. Слежу за ней, за отражающимися на защитном стекле облаками, и сожалею, что тонкой «игле» не сойти со своего пути. Но человек, не механическая шестерня, и он не обязан следовать траектории, что сообщают ему жизненные обстоятельства.
   Решаю оставить причинившим мне вред, и не отмерять той же мерой, что и они, не злиться на порывы страстей человеческих, не хранить обид. Пусть это будет моя «дощечка», оставленная на чистых просторах строгой и непостижимо прекрасной тундры. Принесённая с «Большой земли», пусть выгорает она на солнце, на ступенях уединённой часовни, что построил добрый человек в поисках тишины.