Конец начало

Конец 90-х, конец «Друзей», конец «Горца» и конец школы, начало университета, конец аналогового мира с розовым телевизионным шумом и сбивающимися настройками радио, начало нового тысячелетия с шипением модема, занятой телефонной линией и встающим из-за горизонта вечным солнцем Интернета.

Конец тренировки, конец пахнущего потом подвала боксерского клуба, начало чистого осеннего воздуха, еще держащего нежность лета и температуру безделья, несмотря на то, что дома тебя уже ждет первая домашка по алгебре, начало бархатного темно-желтого осеннего вечера с подпрыгивающими на выбоинах в шоссе легковушками и матерящимися в них молодыми чеченцами, с грохочущими грузовиками и прокуренными мужиками, с плавающими в солнечных лучах пушинками и пылинками, пересекающими двор акселератными хрипло-звонкими непечатными восклицаниями, стучащими об асфальт перекачанными мячами, надувающими жвачку пересохшими губами, стягивающими волосы резинками, разделяющими пару наушников девичьими руками. Конец немного драматичной и оттого невероятно популярной фразы «прошлый — теперь уже — век», выходящей из разносортных и по-разному поджатых взрослых губ и голов телеведущих. Медленно и величественно наползающее загадочное будущее с поджаренными облаками и летящими за океан самолетами.

Конец громкой и противной рекламы сока «Zuko» между двумя половинками какого-то скучного кулинарного шоу, резкое начало срочного выпуска новостей со слегка взъерошенным ведущим, нервно прихлебывающим воду и хриплым голосом переводящим прямое включение CNN из Нью-Йорка, где еще утро. Конец одной эпохи, начало другой, грубо и без спроса приходящей ей на смену, пока ты смотришь, раскрыв рот, на экран телевизора, забыв снять кроссовки и не реагируя на вопросы родителей о том, как прошла тренировка.

Конец двух тысяч девятисот семидесяти семи жизней — для кого-то внезапный и безболезненный, совпавший с ослепляющей вспышкой и коротким прикосновением чего-то неостановимого и очень-очень горячего, для кого-то — долгий и мучительный, сдавливаемый галстуком, распираемый угарным газом, цепляющийся за хвостики жалюзи и переворачиваемый потоком воздуха, для кого-то — чудом миновавший, прогудевший отчаянным эхом по аварийной лестнице, прогремевший ужасным звуком складывающихся бетонных перекрытий, схлопнувшийся в одно яркое дымное пятно и сохранившийся только многомесячным звоном в ушах и дрожью в руках, начинающейся каждый раз при попытке вспомнить детали.

Конец второго тысячелетия от рождества Христова, начало третьего — точно такого же спутанного, шумного и жестокого, и столь же бесплодного в ожидании его, Христова, возвращения. Сужение глаз, приятное давление приклада в плечо, медленное и спокойное движение пальца, легкий контроль отдачи, аккуратно и математически точно входящая в самый разыскиваемый в мире затылок самонаводящаяся ракета, конец связи, начало нового президентского срока.

Волны эмиграции, волны времени, большие стройки, ускоряющийся Интернет и учащающееся сердцебиение, экспоненциально растущее количество комментариев в час, лайков в минуту, свайпов в секунду, впрысков дофамина в каждую из тридцати трех миллиардов клеток гипоталамуса каждого из случайным образом родившихся в эту смешную эпоху, совершенно случайно живых существ. Множество сокращений сердечных мышц, множество похожих друг на друга хрипловато-звонких подростковых возгласов, гуляющих по похожим пригородным дворам и отражающимся от идентичных по составу и степени изношенности кирпичных стен теннисных кортов. Множество по-одинаковому широко распахнутых и по-похожему немного влажных девичьих, мальчишечьих и других глаз, безотрывно смотрящих в чистое, высокое, бездонное и в целом очень instagramable голубое небо одиннадцатого сентября две тысячи двадцатого, следящих за парой по-осеннему поджаренных медлительных облаков и часто-часто моргающих, чтобы скрыть внезапно накатившую волну досады и необъяснимой человеческой нежности к тем, кто — тоже совершенно случайно — застыл между небом и землей, отпечатавшись на всех передовицах, в начале двухтысячных, в конце 90-х, в титрах «Друзей» и в перерыве между скучным кулинарным шоу и кричащей рекламой химического сока, когда одна эпоха неожиданно кончилась, и почти сразу же — но все же не мгновенно — началась следующая.