Шанс - часть 4

Открыв глаза, я понял, что могу свободно различать предметы вокруг. В комнате, в которой я находился, было светло.

Я понял, что нахожусь в больничной палате. Я попробовал повернуть голову, чтобы осмотреться получше, но ее тут же пронзило тупой ноющей болью. Ощущения были такие, будто меня ударили чем-то тупым и тяжелым.

Однако, несмотря на боль, я ощущал какое-то странное спокойствие и умиротворение. Мне казалось, что сейчас я нахожусь в полной безопасности и осознание этого делало меня даже немного счастливым.

Однако я не понимал, почему нахожусь здесь.

Последнее, что мне удалось вспомнить – это то, что прошлым вечером мы довольно весело провели время с друзьями. Неужели я ошибся с дозой?

Я помнил, как мы с Костей в потемках ходили за героиновой закладкой, как обыскивали все трубы, как прятали добытое в рукава и как возвращались обратно. Потом, уже на пороге квартиры нас встретил Веня.

- Герасим с вами?

Заталкивая Веню обратно в квартиру и вваливаясь следом, я шикнул:
 
- С нами, с нами… Обязательно на весь подъезд орать?

Герасим – это лучший друг всех колющихся наркоманов. Он никогда не бывает лишним, потому что когда он есть, всем хорошо. Хорошо настолько, что на несколько часов ты выпадаешь из реальности и весь мир кажется безгранично прекрасным, а жизнь – легкой, интересной и замечательной. А когда Герасима нет, то становится очень плохо.

Костя прошел следом за мной, не обращая внимания на Васю, который продолжал неловко топтаться на месте. Когда тот закрыл за нами дверь и вернулся в комнату, Костя спросил:

- Снова нюхать будешь? Хорош переводить уже…

Веня помотал головой.

- Не, я не нарик.
 
Костя прыснул:

- Щас же! Это ты сейчас ссышь, потом сто пудов уколешься, как пить дать.

- Не-е. Я не хочу как Черный ногу в пакете носить.
 
История Германа печальная. Прозвище «Черный» он получил из-за того, что подсел на чернуху. Со временем доставать героин стало гораздо труднее, и тем, кто сидел на игле продолжительное время пришлось особенно тяжело.

Героин – это запретный плод. Приход от него самый яркий и несравнимый ни с какими другими веществами, но ломка от него особенно тяжелая.
 
Герман был первый в нашей компании, который это испытал. Когда я спросил у него, что он чувствовал, он описал это примерно так:

«Представь ситуацию в твоей жизни, когда ты испытывал панический страх. Будто кто-то постоянно преследует тебя, выискивая момент, чтобы убить. Или будто ты стоишь на краю пропасти и знаешь, что тебя вот-вот столкнут вниз. Или кто-то держит тебя под водой, а ты пытаешься вырваться, потому что воздух в легких вот-вот закончится, и ты задохнешься. Вдобавок к этому час за часом, день за днем тебя преследует самая жгучая боль, которую ты когда-либо испытывал. Ожоги, адская головная боль, судороги, боль в животе. И вдобавок к этому твой мозг начинает вспоминать все те душевные муки, которые ты когда-то пережил: стыд, злость, смерть близких, угрызения совести. И все это ты чувствуешь одновременно. И при этом знаешь, что спасти от этого чувства тебя может только одно. Жизнь без героина – это жизнь с содранной кожей.»

Когда не стало возможности регулярно вмазываться, он пошел на отчаянный шаг и перешел на дезоморфин. Потому что только он способен перекрыть героиновую ломку. С того самого дня путь ему был заказан.

Дезоморфин в народе называют «Крокодилом», потому что кожа от инъекций моментально преображается и становится похожей на чешую. Раствор готовится практически беспрерывно, потому что стерпеть ломку от Крокодила попросту невозможно. Поэтому крокодильщики живут обособленно, гнездами.
 
Герман был тем, кто знал из чего и как правильно эту чернуху сварганить. Варился в своей собственной квартире, поэтому у него всегда была куча людей, и эта куча людей никогда никуда не девалась. Кому нужно было уколоться, кому научиться варить. Я тоже частенько зависал с ними, иногда брал с собой Веню. Черный тогда нам всякое рассказывал, предлагал мне тоже начать варить, мол, дешевле это гораздо и достать проще. Я всегда отнекивался, говорил, что собираюсь завязывать. А он говорил:

- Да, я вот тоже завязывать собираюсь. С герычем завязал, а с этим дерьмом не могу пока, на мне вон сколько людей висит, всех кормить надо. А когда им каждый день даешь, как самому не попробовать…

Герман рассказывал, что если не попасть в вену, то будет очень плохо.

- Вон Оля когда в первый раз в метро1 (широкая вена подмышкой)  укололась, попала мимо вены, неделю не могла руку опустить, вот такой нарыв был, - он показал собранную в кулак кисть. – Потом только в пах кололась, там попасть уж куда проще.

Я только сидел, кивал и удивлялся от того, как с каждой нашей встречей Герман становится все более тощим, будто высыхает с каждым днем.

Как-то я спросил его о том, какой кайф от Крокодила.
 
- Это совсем не как от героина. Тут нет эйфории. Галлюцинаций тоже нет. Просто пустота. Ты расслабляешься, все мысли исчезают, а перед глазами – чернота. И будто тебя и нет вовсе. И мира вокруг тебя тоже нет. Просто ты лежишь и ни о чем не думаешь и вроде как так и должно быть, так правильно. Понимаешь?

Я молча кивал и смотрел, как он вкалывает в ногу новую дозу.

Через пару дней нога начала опухать.

Герман сетовал на то, что вену найти сейчас стало практически невозможно и что ему приходится просить уколоть кого-нибудь, чтобы успеть до того, как начнется ломка. К тому моменту он кололся практически беспрерывно.
 
- Тут только уколешься, 20 минут пролежишь, а через полтора часа все, кумар. И это тебе не шишки, его пережить невозможно. И приходится опять колоть. А раствор только час хранится, поэтому нужно чтобы его кто-то постоянно варил…
Я тогда спрашивал:

- Чего ты вообще этой дрянью колешься?

- Дык я ничего сильнее героина не знаю… У меня выбора нет.

- А чего на детокс не лечь?

На это Герман начинал размахивать руками.

- Да ты что! Это же такой геморрой, и сразу на учет. Кучу анализов сдай, в очереди постой, еще и деньги заплати. Откуда они у меня?

Еще через несколько дней нога начала чернеть.
 
Когда я зашел его навестить на следующей неделе, он уже не вставал.
 
- Гляди, че. Почернела. Ниже колена не чувствую ничего. – и в довесок для пущей убедительности похлопал по ней.
 
- Тебе бы к врачу, а? – спрашивал его я, с ужасом глядя на его ногу.
 
- Да забей, мне и так уже недолго осталось. – горько так, тяжело вздыхал и крепче затягивался сигаретой из пачки, которую я ему принес. – Если бы ногу еще можно было спасти, тогда можно было бы подумать. А раз так, то и меня не надо.
 
Я молчал, не зная, чем его подбодрить. А Герман курил, вздыхал и с тоской смотрел за окно. Мне казалось, что в эти моменты он забывал, что я сижу прямо перед ним, так далеко был устремлен его взгляд. Одному Богу известно, о чем он думал в эти минуты, однако от меня не укрылось то, с какой беспредельной грустью он смотрел на людей, проходящих мимо его дома.

За один месяц он постарел лет на десять. От прежнего Германа, которого я знал не осталось ничего. Передо мной сидел высохший больной немощный старик.

- Я сейчас часто вспоминаю детство. Я ведь спортсменом был, бегал на длинные дистанции, медали брал… А сейчас даже встать не могу, кажется, встану – и она переломится. Мне уже даже не больно, это больше всего пугает. Знаешь, пока болит, всегда есть надежда, что все обойдется, врачи подлатают. А когда не чувствуешь – значит, все, мертвое уже.

- Так чего к врачу не сходил, как понял, что само уже не пройдёт?

- Да хер его знает…

Как ни странно, я его понимаю. Ни один наркоман не пойдет к врачу «для профилактики». Идут тогда, когда совсем плохо уже – либо помирать, либо лечиться.
 
- Ты слушай, вот ты колешься давно? Знаю, что давно. Бросать собираешься, говоришь? – я утвердительно киваю. – Так вот хер тебе. – и красноречиво показал мне палец.

Я промолчал.

Когда я зашел к нему в следующий раз, то заметил, что нога его была замотала в пакет.

- Зачем ты ногу в пакет засунул?

Он как-то особенно на меня посмотрел, приспустил пакет вниз, открыв моему взору то, что осталось от его ноги и задал вполне очевидный вопрос:

- А как еще?

Все то, что было ниже колена попросту сползло вниз, обнажив кость. Разорванные мышцы безжизненно болтались.

Ошарашено глядя на обнаженную кость, я спросил:

- Это как вообще?.. Это что такое? Ты что себе вколол?

- А это, брат, коаксил.

Я опешил:

- Это еще что такое?

Герман тяжело вздохнул.

- Да мне один товарищ сказал, что крокодиловый кумар можно коаксилом вылечить, а мне уже терять нечего было, вмазался… - он внимательно смотрел на свою ногу и на тушу в пакете. – А оно вон как вышло.
 
Как я потом узнал, коаксил – это вовсе не наркотик, а антидепрессант в таблетках. Но если таблетки растворить в воде и вколоть внутривенно, можно кайфануть, причем кайф похлеще героинового будет. Но из-за состава таблеток и из-за невозможности полностью растворить и отфильтровать песок тут же образовываются тромбы, которые быстро разрастаются до такой степени, что мышцы попросту начинают гнить. Спасти от смерти может только ампутация.

Но Герман уже подписал себе смертный приговор.

Смотреть без тошноты на его ногу было невозможно, но как я не пытался отводить взгляд, игнорировать это зрелище было трудно. Каждый раз, когда он ерзал на своем кресле пытаясь устроиться удобнее, до меня доносился шорох пакета, в который он замотал то, что осталось от его ноги.

- Болит?

Герман только рукой махнул.

- Та не. Там уже болеть нечему, умерло все…

Он докурил сигарету, которую я принес ему сегодня и, потушив окурок о стол, выкинул его в приоткрытое окно.

- Я Вене твоему звонил, просил сигареты принести, но он в последнее время не особенно этому рад. Я его понимаю, конечно… Но ты-то придешь? Завтра придёшь?
Я пообещал, что приду.
 
А на следующий день Германа не стало.


***


Я достал завернутый в фольгу пакетик с порошком и положил на стол. Костя тут же принялся его разворачивать.

- Какой-то он странный. Обычно же белый забирали, а этот коричневый. - Веня с подозрением разглядывал содержимое пакетика.

Когда я вынимал из сумки шприцы, Костя уже разводил в ложке раствор.

- Все с ним нормально, не бзди. Сейчас не то время, чтобы мордой кривить, - бросил Костя. - Поставщик другой. Там, откуда он привозит, только такой и делают.
Веня неуверенно повел плечом.

- Хрен знает, вдруг они туда намешали чего.
 
Я психанул:

- Да ты задрал, либо вмазывайся, либо нет, а если ты такое ссыкло, то возвращайся домой к мамке. Задолбало тебя за бесплатно кормить.

Лицо Вени приобрело обиженное выражение. Какое-то время он сидел молча, будто решаясь, а потом сказал:

- Ладно, парни, вы, наверное, и правда без меня. - и хлопнув ладонями по бёдрам поднялся на ноги.

Я в ответ проворчал:

- Будешь уходить - дверь захлопни. - и тут же обратился к Косте, - Давай разводи быстрей, смерть как вмазаться хочется, аж вены чешутся.

- Два куба, как обычно?

Я усмехнулся.

- Не, давай четыре.

- Да ты рисковый, - усмехнулся мне в ответ Костя. – Я, конечно, не Веня, но четыре куба бы не рискнул.
 
- Ну и балуйся дальше своими двумя кубами.

Через минуту шприц был в моих руках.

И наступило блаженство. Я готов был на что угодно, чтобы переживать эти эмоции снова и снова, час за часом, день за днём. Чтоб весь мир вокруг меня оставался таким же замечательным и понятным.

А потом все это в миг исчезло, я провалился в блаженный сон и наслаждение сменилось темнотой.