После похорон. Рассказ

Александра проснулась поздно. Точнее, ночь почти не спала, а под утро

забылась коротким тревожным сном. Накануне вечером позвонила Динка, сменщица-

кладовщица и попросила прийти на похороны её матери. Дина была родной

сестрой разлучницы,стало быть и с той встреча неизбежна. Бесстыжая Евгения,

уже пятидесятилетняя,- была первой заводской красавицей, а сестрица её Дина,-

второй. Здесь мнения расходились. Многие первой считали Динку, более холёную

из сестёр и безмужнюю. Анатолий ворочался на раскладушке, по-соседству.

И не муж, и не уходит. Решение принимает! Шура мужчину не торопит и так,

почитай всю жизнь одна. Толку, что пятнадцать лет почти, в замужних проходила.

Это с ним она вот уже десять лет во взаимопонимании и женской радости живёт.

Покойный Егор, ох и озорной был мужик! Балагур, выпивоха. Так по пьяни и

затянуло его в станок. Пятнадцать лет прошло уж, а всё вспоминать страшно.

Шура на пенсии почитай, как десять лет, досрочно выходила, по вредности

производства. Так металлической пылью надышалась,- до конца жизни не

откашляться! Дорабатывает на лёгких хлебах. Подай, принеси...

С Толей сошлись они десять лет назад, ей уже сорок девять сровнялось.

Думала жизнь её женская, безрадостная кончилась. Детей Бог не дал.

От мужа непутёвого натерпелась всякого. Слабый мужичонка, да люботытный

не в меру оказался. Измучил её своими экспериментами. Не этим будет помянут!

Ещё и дочку на стороне прижил. Слышала она и раньше, но после похорон

горемычного, пришла таки Клавдия с девчонкой. Глазками шустрыми по

стенам рыщет, высматривает. Чернявая, носатая. А девчонка ничего, озорная,

в Егорку,- глазки голубые, яркие, ямочки, ужимочки!

  - Не зыркай, не въедешь, квартира моя, бабкина ещё. От Егора только

бутылки пустые на балконе остались,- окоротила хозяйка гостью с порога.

Так и ушли они ни с чем, хотела Шура сотню, последнюю отдать, да, что

та сотня купонов стоит! Собрала карамель из вазочки, печенья пачку

да два яблока и сунула в руки девочке. На том и распрощались.

С Толей, мастером соседнего цеха, приятельница познакомила. Увидела его,

обмерла! Испугалась, что не понравилась. Не больно то и старалась.

Завивка недавняя, волосы, бывшие светлыми, рыжеватыми,- поседели и

потемнели одновременно. Не пойми что,- коричневый перец с солью в завитках!

Глаза серые, прежде главное украшение простого лица её, износились,

потускнели и поблекли, уголки у висков опустились горестно. Хоть бы губы

накрасила. И так мужик, чуть не на десять лет моложе. А "невеста" на

тётушку его смахивает. Но тот не испугался. Через неделю уже к ней

перебрался. И зажили. Хорошо жить стали. Нормальный, крепкий мужчина.

Уважительный. Такой красивой, как за ним, Шура не была и в ранней молодости!

Но теперь то, что вспоминать,- шестьдесят на носу! Но к Толе душой прикипела.

Хороший мужик, добрый, работящий. На даче её старой, курень отремонтировал,

обновил. Домишко небольшой, с верандой светлой, как ей мечталось всегда,

сам сложил, сам и отделал. Ей осталось покрасить да побелить. Казалось бы,-

живи да радуйся! Дочь у Анатолия, Лида, женщина добрая, в него, любой

помощи от отца рада. Замужем, двое сыновей. Без матери осталась семилетней.

Отец и бабушка вырастили, замуж за хорошего парня выдали. Шура им не помеха.

Сама предложила Анатолию расписаться, чтобы квартира и дача после неё

чужим не достались. Вчера ещё, казалось, завела она разговор этот.

Мальчишки Лидины давно уже на даче гостят, лето коротают. А он глаза

отводит, вздыхает. Заподозрила недоброе. Старые они уже, не до постели

общей. Но, как-то слишком уж быстро сошло на нет внимание его.

Приятельница, как водится, глаза ей и открыла.

  - Бегает твой за Женькой, как привязанный. Перчатки защитные на белы ручки

надевает! Гляди, девка, уведёт мужика и глазом не моргнёт!

  - Так у ней же муж, Алёшка, наш, заводской,- не поверила Шура.

  - С Алёшкой развелись они, участок земельный, второй уже от завода

взяли. Два на одну семью не дают!

  - А ты не путаешь, она же не по этой части, не то, что сестрица.

  - Сестрица на твоего бы не позарилась, она по начальникам промышляет...

На откровенный разговор с Анатолием, Александра не решилась. Он молчит,

вздыхает. Она молчит, вздыхает, плачет украдкой.

На похороны матери разлучницы, пошли они вместе. Молчаливая Шура, понурый

Анатолий. Похороны, как похороны. Красавицы-дочери горя не демонстрировали.

Горевала только внучка Настя. Ходила тут же с лицом, подурневшим от слёз.

Накануне тётка, не жалующая соседок, приехала к ней, сказала, что бабушка

умирает. Зовёт её, Настю. Старушка слегла уж неделю как, ни на что не

жаловалась, ослабела, отказывалась от еды. Поехали. Застали буквально на

последнем выдохе. Сами обмыли и переодели. Настя плакала, тётушка ворчала.

Худющая Настя! Муж рядом. Видно, что сама решений не принимает. Но на душе

у неё спокойно. Отпели бабушку по христанскому обычаю, как та всегда хотела

и поручила. Мать с тёткой не набожные, сказали, чтобы делали, как считают

нужным. Сговорились с батюшкой и показалось даже Насте, что лицо старушки

стало умиротворённым. Ей уж под девяносто было, жила в своей квартире, да

тётка свою сыну бедолашному отдала и с ней жила.  Случалось, что старушка

её раздражала, разок другой и побивала она мать. Насте тоже нечем

было гордится. Однажды, года три тому, пришла бабушка к ней, в слезах и

синяках. Самим дется некуда в комнате семнадцатиметровой, коммунальной.

На двух кроватях так и ночевали отец с сыном, да мать с дочкой малолетними.

Уложили бабушку и детей на кровати, сами на пол, на матрац. Наутро старушка

домой засобиралась. Поплакали они, да Настя бабушку особо не задерживала.

Чтобы пойти в дом к старшей дочери,- старой матери бы и в голову не пришло!

  Оделись сёстры нарядно. Дина чёрный обруч на пышную причёску водрузила.

Свитер новый, кашемировый бирюзового цвета, брюки чёрные, по фигуре.

Женя и того похлеще: на пышных, курчавых волосах косынка бордовая,

сложенная полоской, повязана кокетливо, губы яркие, вишнёвые. Косметику

другую тщеславная красотка и в юности не жаловала. Блузка тоже вишнёвая,

верхняя пуговичка расстёгнута, ложбинка между спелых дисков приковала

внимание и мужа бывшего и любовника. Взглянут друг на дружку, как бы

невзначай,- искры летят! Не соврала подружка. Так и есть, изменил Толя.

Держится разлучница невозмутимо, похлеще собственной матери в гробу!

Шура в чёрном своём, глухом сарафане и тёмной кофте, выглядела старухой и

почти неуместно, как будто она родственница покойной, не иначе.

Горько стало ей, поднялась от скромного угощения, засобиралась.

Анатолий остался, напились с Алёшкой. Отношений не выясняли.

  Евгения бросила Анатолия спустя год, не оправдал надежд её, да и надоело

ей по чужим углам мотаться. Вернулась к мужу. Зажили, как ни в чём не

бывало. Ругались, правда пуще прежнего, до самой Жениной смерти.

Толя ушёл много раньше. Александру досмотрела ушлая соседка.

Раз двадцать Настя была уже на могиле бабушкиной, всё прощения просила.

Мать её не была ни разу. Тётка проведывала поначалу пару раз, даже

ограду с очередным мужем соорудили, да скамейку. Обожаемый бабушкин внук,

сын тётки, надпись на кресте навёл, да не ровно. Видать уже принял на грудь.

Квартиру же и семейные фотографии унаследовала младшая дочь бабушки- Дина,

ни с кем не поделилась...