05. План 10. Социальная химия

"План 10 из вскрытого разума"
05. Социальная химия



В сарае, где я так часто любил отвисать ещё до службы, стояла ветхая ударная установка, искалеченная в прах и укрытая слоем пыли. Раньше здесь был курятник, но после того как квочки одна за другой передохли от неизвестной заразы, а я покрылся прыщами и впервые увидел бомжа, постройка начала трансформироваться в полноценный кружок по интересам, где юные умы вели тематические беседы за бутылочкой пива либо играли жуткую музыку, страшащую старушек по соседству. У Визора тоже был свой кружок - толще и удобнее, - и обладал он куда более притягательной аурой, но свой сарай я обожал без оглядки на удобство и прочие размеры.

Хотел было попрактиковаться в стучании по искалеченной и пыльной, да сыграть какой-нибудь "Летучий корабль" любимой Петли Пристрастия - всё-таки не дубасил целую вечность, - но пришлось отложить любимые: позвонил Батон и вызвал на продолжение вакханалии:

-Слушай, чел, мы вчера с Дедом такую тупую сучку отодрали в парке, под сценой амфитеатра прямо, зря ты свалил!..

Отец пьяно храпел на разбитом диване. Постарел, оморщинился, посинел от бесцельности своей, потерявший веру и в меня, и в окружающих. Винить в этом случае он мог лишь себя. Я жалел отца, но в глубине своих мыслей никак не мог найти ему оправдания. «Выпил раз – так будь же здрав головой, - думал я, - выпей через неделю, ну, или хоть день продержись, да не гаси этот керосин каждую секунду.»

Под телевизором скопилась гора грязных бутылок. Я ругнул отца ещё раз, отыскал драный картофельный мешок и, заполнив его пустой тарой, водрузил на плечо. Служба снабдила меня бесценным опытом уборки, и не стоило ею пренебрегать в бытовом случае, к тому же сейчас уборка казалась щепоткой щёлочи в синем море с барышнями топлес на белом прибрежном песке. Я вышел на улицу и зашагал в сторону ближайшего мусорного бака, задавив в своей мысли Градского с его кораблём и верой в мир, не оправдавший надежд. У меня в планах был свой мир. Счастливый.

С Батоном встретился в парке, на том же месте, где и распрощался. Разгульный сидел под шапкой амфитеатра и рассматривал прозрачный пакетик с грибочками.

- Сегодня на повестке дня коктейли из целебной флоры, - сказал он, протягивая мне стопарь с грибами. - «Малафья Эдипа, заливающаяся в».

- Это название коктейля?

Блудливый сукин сын рассмеялся, выливая содержимое крохотной бутылочки мне в стопарь.

- Название, ага.

- Заливающаяся куда?

- Ты чё, не знаешь, куда оно там заливалось? В Эдипову мать, ёптеть!

- Ты на что это намекаешь, придурок?..

Батон торжественно глядел на меня, помешивая берёзовой веточкой плавающие в боярышнике мелкие грибки.

- Так это… коктейль-то в твою честь придуман. Для себя я замутил «всему голова-ластик», а Деду - «старик и море злаков».

- Чего? Причём тут ластик? Какие, нахер, злаки?

- Ну, тут и думать-то нечего. Деду я, кстати, и не мешаю ничего. Литр сэма остался со вчера, за так отдам. Звонил ему... ну, тебе, то есть. Батя трубу поднял, сказал, что дружище наш головой поник в таз с блевотиной. Весь день будет в каматозе, сто пудово.

Выпили несколько коктейлей и разошлись. Батон двинулся к Деду, я же неровно порулил на вокзал, где должна была состояться встреча с почитателями судьбоносных формул.

- Парень, я не хочу проблем, просто...

- Ты чё, дьявольский, следишь за мной?

Форточка раскрытого паспорта плясала пред моим лицом, готовая всосать меня в изнанку мира, и я резво бросился от побитого придурка подальше. Малый уже не казался столь жалким, его засаленная мятая кепка старалась ухватить меня за голову, но вы же понимаете, что для одной грязной кепки двух голов многовато.

Уносясь от опасности, я заголосил, что есть мочи:

- Прости, пацан, я не хотел, это всё Рудько, Рудько!..

Прибежав на станцию, я плюхнулся в одну из скамеек и зажмурил глаза. «Не бойся, Нафаня, это моя жена – урождённая Ванценбах, подруга детства. Помнишь, жена, как тебя дразнили? Лютеранкой за то, что в третьем классе отымела Станислава и дослужилась до тайного. Хо-хо, детьми были…», - бормотал я, пока бредовые миражи не покинули голову. Чтобы придти в себя, мне пришлось несколько часов расхаживать среди толп сограждан, томящихся в ожидании насущных поездов. Тогда-то я и задумался о кручинной жизни кепочного пацана.

Без сомнений, я – как тот Рудько, давший отведать своего фирменного кулаку бедолаге, мегатоннами пожинающему скорбь. Кошмар. В следующий раз нужно будет обязательно выслушать горемыку, ведь я дал себе слово, что смогу не только выбраться из лагеря смерти сам, но и вытащить из него всех, до кого дотянется рука. Главное не есть перед этим грибы.

У моего правого уха возник миниатюрный Святой Павел и запричитал: «Негоже уподобляться правящей элите, ищущей выгоду в низведении большинства до уровня безвольного скота». Я хлопнул по плечу и Павел испарился в клубах кровавой пыли.

- Шёл нах! – ругнулся я. – Ты мне ещё морали почитай!

Громкоговоритель на розовом здании вокзала женственно возвестил: «электрацягнік эканом-класу Мінск-Жлобін прыбудзе на першы пуць». Слёзы счастья сами выкатились из глаз, горло накрепко сковал озноб, алкогольный дурман окончательно оставил тело. Лишь остро пульсировала вена в виске, как результат неожиданного для организма возлияния, и в такт пульсации растекалась вселенским добром Рузавинская "Станция Минутка", всю жизнь толкавшая меня к идеалу.

Электричка остановила ход, раскрыла шеренгу дверей и начала изрыгать люд. Демос хлынул на перрон разноцветным оползнем, и первым делом я узрел в толпе Трэшера. Двухметрового росту длинноволосый хипарь, как есть. Его тонкий жилистый торс покрывала убогая чёрная майка с выцветшим логотипом никогда не существовавшей группы. Лицо, густо поросшее в области бороды не то плесенью, не то кудряшками, как и всегда, выражало гармонию и беспричастность ко всему вообще. Рядом с ним шагал Визор – ростом чуть ниже хипаря, столь же худощавый, и не то, чтоб уж чистый славянин лицом. Скорее каверзная помесь украинца, белоруса, туркмена, таджика и др. Сам себя он называл туджеком, ежели разговор заходил на тему его национальности, но никто в этом Визора не поддерживал, потому как о подобной национальности никто не ведал.  

Я бежал к ним на встречу, расталкивая плечми спешащих на автобусную станцию старушек. Мы крепко обнялись. Трэшер поигрывал в руке клизмой цвета хаки:

- Ну как ты? До сих пор, небось, счастье ищешь?

Визор вскрыл рюкзак и извлёк бутылку пива.

- Время грызть ногти, Мать. Грызть ногти и задавать вопросы. Насчёт экзистенции. Ты всё ещё веришь в тот бред Сахи о несусветном счастье во всех заугхт галактоса? Считаешь его реалистичным, приводимым в даугхт?  

Меня охватила зыбкая дрожь - слышать подобное при встрече совершенно не хотелось.

- Ну, вообще-то отчасти это и мой бред. То есть это ведь не бред, Визор, я полтора года думал об этом без вас, всё время думал, и я не хочу это бросать просто так. Достигнуто ведь немало, осталось только вперёд рвануть, да завершить!

- Да чё ты так паникуешь? - говорил Трэшер, глядя поверх голов. – У нас новая телега. Пойдём, выпьем.

Поочерёдно глотая из пластикового пузыря, мы рванули к ближайшей забегаловке, где можно было принять за встречу чего-нибудь целительного. Моя больная, слабопохмелённая коктейлями головушка нуждалась в лечении препаратом, идентичным натуральному.  

В забегаловке было воистину смрадно. Одно из злачных мест Осиповичей наяву. Единственный столик осаждали десятки мужичков быдляцкой наружности, которые гневно матерились на власть и громко рыгали пивом в воздух. Я глазел на них с явной тревогой. Они являлись олицетворением худшего вируса на моей земле. И ведь не хотелось думать, что единственный верный путь их – в сырую землю. Хотелось впитать в себя всё их отчаяние, всю их безысходность. Сделать их помыслы чистыми, а разум трезвым.  

Мы заказали немного водки в колбе и примостились в дальнем углу на нешироком грязном подоконнике.

- Ну как ты, Мать, - вопрошал Трэшер, запивая пивом ядовито-красную пилюлю, - всю армию прочувствовал?

- Нахер. Идиоты на идиотах. Никаких перспектив, связанных с добродетелью. Внутри подобного общества установить какую-то иную форму социальной модели, кроме дедовщины, невозможно. Лишь насаждая нечто новое из штаба можно чего-то добиться, но большинству офицерья насрать. Лишь бы водки въебать. Так что мой эксперимент по замещению иерархической лестницы плоскостью Сахи провалился.

- Ну вот. Ты пришёл к такому же выводу, что и мы.

Трэшер, придерживая одной рукой прямые длинные волосы, налил из колбы. Мои приятели явно ожидали от меня наводящих вопросов, заставляя своим безмолвием нервничать.

- В каком смысле?

- Армос – такой же обществос, по сути, как тот, что вокруг нас. Так почему идея, которую не удалось насадить в маленьком коллективе, должна в остальном мире пойти, что называется, на ура? Неудачи по всем фронтосам, да. Но, кажется, мы нашли кое-что очень интересное. Под дудку их не будем мы плясать, а спляшем под свою и удалимся. Телега сложная, так что отметим сразу наше воссоединение, а уже потом будем соображаугхт.

Визор поднял пластиковый стопарик, полный водки:

- Выпьем, против иерархической лестницы!

    Дешёвая лилась в чрево, жаром обдавая глотку. Я запил пивом, так как закусить было нечем, поперхнулся и продолжил разговор:

- Рассказывайте уже. Что в Дражне?

- В общем, слушай, - начал Визор. - Несмотря на одну жирненькую промашку с нашей стороны, мы таки нашли то, что так давно искали – общее счастье для всех без исключоса, не требующее для внедрения особых денежных растрат. Ночь сердится, а день исподтишка расписывает краской облака. Всего-то пришлось проинвестировать начальный этап, теперь всё разносится ветром. А Дражня… Так жили мы не в одной деревушке. Перерожки, Талька. У Триморска одно время ошиваугхт… Опочки! там… Ну, ты знаешь. Нам нужно было установить контактос с людьми, в обиходной речи которых не существует слов «развитие», «трезвость» и «целомудрие», которые не понимают, что значит «статизм» или «ксенофобия». Мы решились на крайность: окунулись в помои. Опустились на самое дно, ввергли саугхт внутрь наугхт общественного пласта, и ещё ниже. Деревня! О, сколько ****ства в этом слове! Вот там действительно не сложно понять, что такое счастье и с чем его жраугхт.

- И чем запивают, - подхватил Трэшер.

- Не перебивай, - Визор влепил тому затрещину, - а то почки перебью. Так вот, в деревнях такая концентрация общего примитивизма, что добыть формулу счастья чрезвычаугхт просто. Другое дело, что внедрить её в продвинутый обществос теоретически не представляется возможным. Но мы не были бы гениями, если бы не пошли дальше: даже малая концепция стоит какой-никакой практики. В Минске мы образовали небольшое идейное общество, коммуну, под видом религиозной организации, пришлось даже регистрировать её как «Церковь Пустого Евангелия», для отвода глаз. Денег вграугхт немеренно. Зато получили говорящий результос – умные современные люди становятся счастливыми, избавившись от своих айфонов, например, а ведь до прихода в коммуну рыдали в депрессосах как тот Ронни.

- Так а в чём суть? – Я был в предвкушении феноменальной развязки.

- Суть в том, что в этой новой церкви ты будешь матерью-настоятельницей. - Визор засмеялся и занёс над головой стопарь. - Давай выпьем, против глобализоса.

Через секунду дверь в заведение распахнулась, и на пороге показался шаткий белобрысый штрих. Невысокий и коренастый, он с многозначительным выражением лица зашатался к продавцу. Свастика на левой лопатке и немецкий железный крест, украшающий нестиранную майку-алкоголичку, выдали в нём настоящего арийца. Подойдя к кассе, белобрысый процедил:

  - Эй, продажный! У вас тут глаза не выкалывают?

Мужик за прилавком, не говоря ни слова, выколол нацисту оба глаза. Кто-то в пьяной толпе шумно заржал. Другой, захлёбываясь слюной, кричал:

- Верни мне мою бабку, фашист проклятый!

Товарищи мои бросились на помощь ослепшему чудаку. Взяв под руки, они выволокли белобрысого на улицу и, расстелив на бетоне, залили его свежие раны дешёвой сракоградусной, после чего Трэшер замотал голову арийца своей потной майкой, поставил на ноги и спросил:

- Стоишь?

- Как болт! – пошатываясь, ответил тот.

Я, право, прихренел от такого дерзкого вырвиглазного действа, совершённого обычным бакалейщиком. Сверкая золотым зубом, он, как ни в чём не бывало, продолжал перебрасываться бранными словечками с завсегдатаями забегаловки. Ещё больше я охренел от геройских деяний корешей: вместо звонка куда положено, они собственноручно выручали обездоленного, что и меня наполнило энтузиазмом, толкающим на вспомогательные подвиги. К счастью, никаких подвигов не потребовалось.

Нацист, казалось, абсолютно наплевал на то, что глаз у него больше нет. Накачав свой организм каким-то турбонаркотиком, он не только остался в живых, но и трезво, относительно своего развития, соображал. На удивление быстро придя в себя, белобрысый поведал нам душещипательную историю о Гитлере, метамфетамине и лагере Освенцим.

Его звали Игорян. Последователь рейхсфюрера и, что главное, Ангела Смерти Йозефа, чьи опыты в смене цвета глаз у пленных евреев так и не увенчались. И вот этот последователь, зрительные органы которого были далеко не цвета василькового поля, решил во что бы то ни стало создать себе облик настоящего арийца. Только вот под кайфом перестарался.

- Зачем тебе колоть это дерьмо?

- Первитин и Адольф потреблял. Што думаете, одни золднеры на войне его хавали? Мет превращает тебя в универсальнава, беспощаднава. Умнава. Быстрава. Была п мая воля - вырезал бы всех хачей в Осиповичах!

Игорян был непреклонен, но мне казалось то просто смятением, вызванным тяжкой подростковой долей. Родители у Игоряна напрочь отсутствовали, а жил он, по его словам, и вовсе «в какой-та глинянай хате с плесенью в полу; туда все местные бичи грецца приходят – там буржуйка классная».

- Ничего, сейчас залечим раны. Развеселись и больше лба не хмурь. В гостях надутость эта не уместна.

Мы взяли белобрысого за плечи и погнали туда, где можно было разобраться в ситуации без стычек с вечно недовольными тружениками хронического дела. Кроме того, хотелось отметить встречу в более пристойном, спокойном месте.

В ресторане «Трявна» уже зависали нарезавшийся до помутнения Батон и Дед, из помутнения не выходивший. За барной стойкой читал свой чёрно-белый рэп ужранный молоком Ганс Руди Гигер. Рэп был адресован барменше, довольно серьёзной тёте, но та ни разу не слушала гундосое блеяние полусонного существа и протирала тонким сукном пивные бокалы.

"Ты думаешь, что можешь послать меня на ***?

Готовься на плаху. И тряпьём своим тут не размахуй,

А то я тоже могу замахнуться. Бушь в ахуе.

Сука."

 Мы присели за широкий массивный стол у самого выхода на всякий незапланированный случай. Трэшер усадил слепого рядом с собой в торце стола, а Визор загнал меня к стене. Я был не против. Визор раскрыл меню. Ничего кроме водки в меню не было.

- Ничего себе, - сказал Трэшер. – Наш белый Кёртис Джеймс. Читает, не много ни мало, хайку.

- ***ка, - ответил Визор, - за водкой идёшь? Глоток наливки! Не перенесу!

Длинноволосый принялся чесать голову, уклоняясь таким образом от ответственности.

- А деньги у вас есть? - спохватился я. - Всё-таки дороговато по ресторанам водяру жрать.

- Отпраздновать хватит. Но дорогих проституток не будет, - Визор встал из-за стола. -  Ведь у нас есть бесплатные!

- Бесплатные?! – расист, видать довольный своим печальным положением, заложил руки за голову.

- Есть у нас товарищ один. На кольце. Ты это… как чувствуешь себя, Игорян?

- Как-как. Если проститутки бесплатные, то я за!

Нацист не парился совершенно. «Силён, видать, и духом, и телом своим, раз не парится. А раз силён, значит и успокаивать его больше незачем». Я придвинулся к Трэшеру:

- Так а всё-таки, что там за коммуна такая?

- Ну… понимаешь, коммуна – штука сложная, я бы сказал, что её проще заценить изнутри, чем бестолково о ней пустословить. Это некоммерческая организация, и никогда коммерческой не станет. Ажно полгода провозились, всё учредить пытались, ага, так сказать. С приёмом желающих возились, с рекламкой, флаерами и баннерами всякими, с конспирацией-шманспирацией, чтоб кагэбэ не просекло, прочими ****скими вопросами. Но, Мать, оно того стоило! Хотя денег у нас теперь нету и вряд ли они появятся впредь, вирусная реклама сделает дело - люди смогут ухватить свою синюю птицу.

- Надеюсь, это безопасно, - выразил я мысль.

Трэшер принялся жевать губами и облизываться, как делал исключительно в те моменты, когда обсуждение вопроса доставляло ему наибольшее удовольствие:

- Абсолютно безопасно! Если где-то и ищут организаторов секты, то непосредственно в Минске. Более того, мы нигде не светились, действовали по большему счёту через подставных, с "заглушками". Если интересно, потом объясню.

- А тот жирный минус, что Визор говорил, как-то связан с коммуной?

- Херня всё. С финансами косяк вышел, когда в Дражне жили, но, с другой стороны, это теперь не важно. Потрудились, но цели достигли. Мы ж не ты, старались зарабатывать на всём, на чём можно было.

- Да что я мог? Десять наркомовских рублей в месяц – весь мой куш.

- В том-то и дело, ты ж мог хотя бы с прапором из оружейного склада терануться. Дилеры, а что ты думаешь, нехило получают. Ладно, это прошлое всё. Мы в Дражне вон вообще жопой торговали. Не моей, не смотри. Да-да, жопой той самой дуры, у которой жили. Она вдруг решила, что слишком несчастна, да как давай раздавать направо-налево. А мы такие: «ой-блять-нееет!», натуральный бизнес гибнет, ну и: «а давай будем твоими сутенёрами, какая тебе разница?», и понеслось ажурное бабло в карман. Ажно в Руденск гоняла, зараза.

- А как звать-то? – подскочил Игорян, внимательно вслушивавшийся в слова Трэшера.

- Оксана. На букву «Ша» фамилия, хотя не помню уже, мы ж не пофамильно друг к другу, ты ж понимаешь. Потом оказалось, что уж за третий месяц перевалило, когда стала жрать как падла, да блевать через каждые полчаса, пришлось вернуть то, что не растратили на коммуну. В качестве алиментов. А то ж хер знает, кто там папа…

Игорян крякнул и разочарованно плюхнулся на стул.

- Ещё матемосом занимались, - потеснил меня вернувшийся от барменши туджек, и выставил на стол три крупнокалиберные, - для оппозиции всякой. Нашенской и не нашенской. Попался забулдос один, на англайском шпарил всё. Какой, спрашивает, площади будет кладбище для китайцев. Всех. Это одна пятаугхт населения планеты, ты ж в курсосе. Пришлось маленько повозиться со статистикой и предложить ему складывать трупы в один штабель, для экономии, тысызыть, пространства. Тут мы ещё пришли к выводу, что китайцев лучше убивать комплексно, ядерными ракетосами, например, а то массовые расстрелы придётся вести йиарз. Забулдос, правда, стоял на своём, на расстрелах, таугхт что пришлось брать в расчёт, кроме объёма тела китайца (а это объём обычного человека в пятьдесят шесть литраугхт за вычетом понижающего коэффициента для тела узкоглазого в нуль целых девяноста одну сотую литра) прирост населения по сорок девять сотых процента в год. Получилось, что в момент убиения последнего китайца общий числос трупов достигнет максимального количества в один миллиард четыреста сорок восемь миллионов семьсот восемь тысяч девятьсот восемьдесят четыре штаугхт, а общий объём пирамиды узкоглазых мертвецосов – шестьдесят четыре миллиардоса триста тридцать девять миллионов пятьсот сорок одна тысяча восемьсот шестьдесят два литра. Это с учётом коэффициента неплотности сложения тел и удельной долей трупов детей. Приведя расчёты в норму СИ, мы получили шестьдесят четыре с половиной миллиона кубометров. После чего узнали площадь основания штабеля и его высотос. В итоге извлекли, что штабель будет на двадцать метров ваугхт, чем Эмпайр Стэйт Билдинг, а площадь его основания займёт шестьдесят восемь среднестатистических футбольных полей. Угол естественного откоса, при котором трупы не рассыпаются, увеличивая площадь основания, как и положено, - сорок пять градусов.

Визор налил себе полстакана и сразу же выпил, «опрокинув» остальных.

- И забулдос-то забулдосом, да, - продолжил он, - но баблоса нам отвалил тогда изрядно, что-то около штуки баксов, мы с Трэшняком и не поверили сраугхт. Только зачем все эти расчёты были нужны – ума не приложу.

Вроде бы уснувший Батон вдруг подорвался из-за дальнего столика и приковылял к нам. Присел и пустил сопли:

- Мать, бля, ты не в курсах, что за баран у нас на кольцевой заправщиком работает?

Речь шла о владельце бесплатных проституток.

- Это Максим Владимирович. Слушай, не лезь в его работу. У него связи небывалых размахов, да и что можно говорить, когда эта самая заправка принадлежит ему. Топливо, между прочим, заказывает лично, прямо из России, в обход, понимаешь, всех госбарьеров.

- Он нам просто полбака пива залил. Пьяный был. А как понял, что облажался, заставил Деда всё выпить...

- Такова не бывает! - Возмутился Игорян. - Как можна въебать полбака пива?!

- Заправщик пошёл, а? – сокрушался Батон. – Вговно с самого утра! Человек со связями, ****ь!

- Экие вы, люди, - Трэшер уставился на Батона. – Ну, пьёт человек. И за рулём пьёт, и без руля, так и что, нельзя что ли? Если есть связи, если заправка личная. У него ведь перед посадкой за штурвал допустимый показатель алкоголя в крови не каких-то там нуль пять, как в Америке, а все четыре с половиной, в принципе. Тут уж, хочешь или нет, приходится уважать позицию такого компетентного алкоголика.

- Ты ведь, Батон, сам с утра вговно, - я разливал по рюмкам, - чего ж ты кипиш подымаешь?

- Да мы с Дедом всего-то хотели шлюху снять. Ик! Дык Владимирович ваш начал нам пиво в бак заливать, зубы заговаривать, мол, разбежались все. Ни одной не дал, паскуда. Я так скажу: они под замком все сидят в его канторе. Ик!

- А ведь действительно, сидят, - Трэшер придвинул полную рюмку к себе, - и не выносят такой сидячей жизни. Сбегают периодически, он потом выискивает их по норам да по бомжатникам всяким. Так что, Мать, обломись. Придётся у конкурентов брать за наличку. Наличку? Какую наличку? А нету налички, Мать, обломись вторично. И… третично.

Визор копался в своём стареньком невзрачном гаджете, пока все выпивали за знакомство. Я уже чуял, что произойдёт нечто женское. В голове крутилась объятая психозом "Rosemary" пацанов из Deftones, и женское произошло. Пришла Она, да не одна.

- Что есть любовь? Безумье от угараугхт. Игра огнём, ведущая к пожару.

Её звали Карина. Девочка мечты не только деревенского говномеса, но и того седого гопника, Брэда Питта, которого так часто крутят по ящику. Красота её исходила, скорее, изнутри, хотя внешне она обламывала любую мазафаку из журнала MAXIM с сиськами. И именно ладный, благочинный характер притягивал к ней мужскую часть. Но с ней была одна проблема, о которой знали все, кто был знаком с девушкой. Лишь Визор не хотел верить в то, что Карина безнадёжно фригидна. На парней она смотрела безразлично, тем более сквозь призму спиртного, а во время пошлого словоблудия каменела лицом. Короче говоря, совершенно безнадёжная девочка, в которую Визор верил со всем своим невозмутимым оптимизмом.

С нею был некий абсолютно левый хрен, которого никто из нас доселе не встречал, и который совершенно точно не знал, что такое Т-бритва. Лицо Визора исказила вполне закономерная догадка: бородатый этот мог вполне оказаться ухажёром красавицы.

Сей небритый член вёл себя столь пафосно и так щёгольски выглядел, что мы с дружищами между собою как-то сразу начали звать его Восклицательным Знаком. Позже, правда, каждый отметил его хитрый взгляд. Такие, бегающие из стороны в сторону прищуренные глазки. Казалось, он многое пытался скрыть, слишком многое, гораздо больше того, что принято скрывать среднестатистическому пижону. В тот момент он стал Вопросом, очень крупным, особенно в очах Визора, пытающегося влезть в разум Карины и что-то там сломать в свою пользу. Допустить этого Вопрос, казалось, не желал.

Я никогда не встревал в отношения Визора с кем-либо из женщин, но полтора года суходрочки в туалете не забываются своей непрестижностью. «Прости, друг. Наша подружка детства, общая наша знакомая настолько хороша, что всади в меня целый ствол крепкой, чтоб я вырубился, либо дай мне её защемить».

Никаких сомнений в том, что Визор, Вопрос и Я пытались гнать несусветное, лишь бы девочка обратила внимание на одного из. Лицо Карины вновь окаменело. Взяв Вопроса под руку, она вывела его из «Трявны» вон.

Визор такого поворота не ожидал, но обвинил почему-то именно меня. Какие-то стулья летели в мою сторону, я уклонялся. Затем в сердце ресторана хрустнуло огромное зеркало. Серьёзная тётя бросила бокалы, понося нас вслед. Тщетно. Пьяные ноги уносились прочь со скоростью, опережающей любые проклятия.