Когда жали жито

Шел тысяча девятьсот сорок первый год. Моя мать с мужем и двухгодовалым сыном вернулась из Крыма к себе на родину в Белоруссию.

 Решено было остановиться на место жительства в районном центре в Пропойске, ныне в городе Славгороде. Сняли жильё, отец устроился на работу. Семья ждала второго ребёнка. Матери не терпелось посетить деревню Роги, в которой испокон веков жил её род. В то время там проживала её мать, родные и двоюродные сестры, а также её брат.

Провожая жену с сыном в родную деревню, отец сказал:

— Если родится у нас дочь, назовём её Катюшей.

Прошло несколько дней. Маланья, так звали мою мать, гостила в родительском доме, когда словно гром среди ясного неба прозвучало страшное слово – война!

Мать, оставив сына родне, кинулась в Славгород к мужу. Но там его уже не нашла. Он был призван в армию в первые дни войны и сразу отправлен на фронт вместе с другими призывниками. Больше они никогда не встретились.

В слезах и горе она вернулась к сыну. Жизнь перевернулась с ног на голову!

На дорогах появилось огромное количество людей: вперемежку с военными  шли беженцы. Уходили и жители нашей деревни.

Закопав в огороде сундук с вещами, оседлав корову клунками со скарбом, необходимым в дороге, подхватив на руки детей: моего брата Ваню и четырёхлетнего сына Пелагеи Володю, со слезами наша семья покидала отчий дом. Что их ждало в неизвестности?

Далеко им уйти не удалось. Налетевшие немецкие бомбардировщики разрознили семью. На дороге всюду валялись убитые люди, лошади, техника.

Домой моя мать возвращалась одна с двумя маленькими детьми и тяжёлым узлом с вещами. При этом она была ещё беременна мною.

Сперва несла на руках сына и вела за руку племянника далеко вперёд. Посадив их на траву или под кустом, она возвращалась за узлом с вещами. И взяв его, несла мимо детей опять на какое-то расстояние. Затем возвращалась за детьми. Путь между деревнями в двенадцать километров она прошла три раза.

После такого марафона четырёхлетний Володя не ходил два года.

В деревне уже были немцы. Наш дом был разбомблен. Дом был большой, добротный пятистенок, сгорел амбар и пуня для домашнего скота. Последи двора зияла глубокая воронка.

Сундук в огороде выкопали, всё ценное выбрали, остальное (вещи, документы, фотографии) было выброшено под дождь и втоптано в грязь.

На пожарище вернулись и две сестры с матерью, привели с собой корову. Навстречу хозяйкам выскочила обрадованная квочка с выводком писклят, прятавшиеся в картофельной ботве.

Через улицу в соседском доме стояли немецкие солдаты. Один из них увидел курицу, схватил палку и, прибежав к нам во двор, стал бить выводок.

На него с кулаками кинулась возмущённая бабушка.

— Ах лихо твоёй матры. Дитям есть нечаго, а ты последних писклят бьешь!

Солдаты через улицу хохотали и что-то кричали своему сослужвцу. Тот бросил палку и ушёл к ним.

Семья ночевала в воронке под открытым небом. Уставшие, измученные в дороге женщины спали крепко. Проснувшись утром, они увидели на краю воронки отрезанную коровью голову с торчащими вверх рогами.

Так вот что кричали немцы своему товарищу, когда он бил палкой цыплят! Взамен цыплят они советовали ему сожрать корову.

Вот в такое страшное время родилась я: нечего было одевать, нечего было есть, негде было жить. В окружении фашистов с направленными на нас автоматами. А на поле осыпалось перезревшее жито. О моём рождении родственники помнили только одно:

— Ты родилась тады, коли жали жито.

Безграмотным, убитым горем женщинам и в голову не пришло запомнить дату моего рождения.

Выходившие из окружения советские части вели с немцами бои. Мне было две недели отроду, когда по деревне стали бить из пушек с одной стороны наши с другой немцы.

Ясный июльский день стоял оглохший и ослепший от грохота рвущихся снарядов, и поднимавшихся столбов дыма, огня, комьев земли, закрывающих небо. Люди в ужасе разбегались кто куда.

  Девятнадцатилетняя сестра моей матери Лена двухметрового роста, кровь с молоком, бежала со мной на руках. Ей было страшно, и в какой-то момент она меня бросила под стенку чужого сарая, а сама побежала дальше.

В это время моя мать добывала для семьи пропитание. Вернувшись в деревню после боя, она своего ребёнка не нашла.

— Иде Катя?! — спрашивала она у всех.

Никто не мог ей на этот вопрос ответить. Что Катя пропала, даже не заметили. И только Лена виновато ответила:

— Я яе кинала нейдя под сараем.
— Иде ты яе кинала?! Ходим шукать!

Пред их глазами предстала страшная картина. Перед сараем была огромная воронка. От взрывной волны стена провалилась внутрь, крыша обрушилась. Там где была стена лежала большая куча земли. Поплакав, женщины повернулись уходить и тут услышали из-под завала слабый звук. Они кинулись разгребать землю руками.

Первой, они откопали нашу собаку, которая в отличие от людей не бросила ребёнка. Отброшенная взрывом и посечённая осколками, она целиком и полностью накрыла меня собой тем самым и спасла.
 
Я вся была залита благородной собачьей кровью. Землёй были забиты глаза, рот, нос, уши.

На память об этом у меня остались больные глаза. Лечить было негде и нечем. В лучшем случае промывали глаза грудным материнским молоком. В основном надеялись на то, что пройдёт само. Не прошло. И несу я этот подарок войны через всю жизнь.

Эту тайну родственники мне открыли через много десятков лет, перессорившись друг с другом.
А ещё я узнала, как жестоко обходились со мной мать и тётки. Когда в наш дом на постой становились немецкие солдаты, они были не прочь поразвлечься с молодой, полной жизни и здоровья Леной. Тогда ей отдавали меня, как будто она моя мать. Для большего эффекта она меня щипала, чтобы я от боли кричала.

Родственники берегли её девичью честь ценой моего здоровья. Они, наверное, думали, что я всё равно не выживу. В то время жизнь человеческая стоила дёшево. Новорожденный ребёнок был сплошной проблемой. И если бы я умерла, обо мне бы сказали так:

— Бог дал, Бог и взял.

Поголосили бы малость и забыли. Зато, какое бы всем было облегчение. Но я выжила.

Моя мать рассказывала.

— Ина тябе як щикне, дык ты як занясешь на всю хату! Немцы не выдерживали, уходили. А  ты была уся чёрная от синяков и кровоподтёков. Сколько раз немцы наставляли на тябе автомат и выгоняли нас из хаты.

Такой правдой я была потрясена. С тех пор я панически боюсь боли.

Так с первого до последнего дня оккупации мы жили в Белоруссии. И только после того, как выгнали с нашей земли фашистов, специальная комиссия устанавливала мне возраст. Поэтому в моих документах даты моего рождения придуманные. Таких как я было много.

2020г