Ветра Пустоши. Книга 1. Старые долги. Глава 3

По следу.

Вожатый, по обыкновению, проснулся еще до восхода солнца. Все тело болело, ныла каждая мышца, жутко болела голова. Пошевелился, неудачно – тупая ноющая боль отозвалась в каждой мышце, в каждом суставе. Вставать не хотелось, да и незачем было вставать. После такого напряженного и драматического похода, сейчас никакой цели не было – вместо нее пустота. Что дальше делать? Со дня на день Солнечная Буря закончится – придет время домой возвращаться, там уже заждались мама Гая и сестренка Тая. Вспомнил о них – улыбнулся, но только губы радуются. Сердце молчит, не ускоряет свой ритм, как раньше было, при воспоминании о доме и родных людях. Что со мной? Поход так повлиял? Нет, не думаю. Что же тогда? Небо звездное перед глазами стало, глаза темные глубокие, тонкие губы улыбаются – сердце забилось чаше, выпрыгнуть из груди захотело. В прошлое наше расставание расстроилась, что так скоро уезжаю, может все же, искреннее то чувство было. Нужно увидеть ее снова, поговорить, в глаза посмотреть – они всю правду скажут. Если правда те чувства, с собой ее позову, и будь что будет. Отказ получу, что ж – всяко лучше, чем вот так маяться неведением терзаемый. Так и проворочался в кровати больше часа вожатый, в глубокие раздумья погруженный. Солнце уже встало, комнату ослепительным светом своим заполнило, уродливые тени, по углам разгоняя, те в ужасе под кровать спрятались. Встал, тело водой теплой отер, зубы почистил, гриб зажевал, траву водой развел – выпил. Вниз, в общий зал на завтрак спустился.
К завтраку все постояльцы уже собрались, за столами сидят, одни парами, другие по четверо. Кто там руку поднял, за одним из столиков? Ближе подошел –  мастер–помощник Гикс, старнарох Ате с ним, миски перед ними, завтракают уже. Себе заказ сделал, к ним подсел, поприветствовал обоих.

 – Лица на тебе нет Лекс. Значит все правда, что здесь рассказывают. О вашем походе.

Констатировал Гикс.

 – Что рассказывают?

 – Что все мертвы там, оказались, что вы сына Воеводы привезли, в засаду попали.

Лекс кивнул, кивок тупой болью в висках отозвался. Как же голова болит.
 
 – Все мертвы, и сын Воеводы тоже. Привезли. Только засады там никакой не было. На обратном пути арги напали, привлеченные трупным запахом.

 – А про Сая правда?

Ате робко спросил. Завтрак принесли, Лекс поблагодарил, попросил воды на пару глотков и порошок от головной боли.
 
 – Что именно, правда? Я ведь не знаю, что тут сейчас за слухи уже ходят.
 – Что его ранили сильно, в лекарне он сейчас.
 – Я же говорю – засады не было, арги напали. Саю руку перекусили, кости не собрать, ампутировать будут, скорее всего.

Ате огорченно взгляд потупил.

 – Не зря, значит, у меня предчувствие было, не зря отказался – слишком все гладко складывалось. И оплата щедрая и повышение до мастер–помощника. Только вот, что теперь с этого Саю, инвалид он теперь, кто такого в караван наймет?
Лекс поморщился.

 – Все знали, на что идут. Не в этом, так в следующем выходе, не в нем, так еще когда–нибудь – все так закончить можем. Что теперь сопли пускать, тогда и вовсе в караваны не стоит наниматься.

Лекс голову к тарелке опустил, за завтрак принялся. Ате виновато взгляд потупил, Гикс задумчиво ложкой в своей тарелке кашу с места на место перекладывал.

 – Шеф–капитан Анд сен Ивер умер.

Тихо произнес он. Лекс от тарелки оторвался.

 – Когда?

 – На второй день после вашего выхода. Я его завещательную записку верителю отнес, его оплата сыну причитается. Скоро буря стихнет, домой возвращаться пора будет, я деньги семье его повезу с обратным караваном. Лекс, а ты как, домой собираешься, поведешь нас?

Вожатый задумался. В тарелку смотрел, ответа в ней искал.

 – Не знаю, меня пока никто не нанимал. Домой?

Замолчал, на месте застыл, как изваяние каменное. Потом порошок от головной боли взял, в рот высыпал, водой запил.

 – Не знаю.

Тихо произнес он. За столом повисла гнетущая тишина, вожатый был явно не в себе, расстроен и дезориентирован, после возвращения из Пустоши – не нужно его беспокоить, он сам свои мысли в порядок привести должен.
После завтрака, чтобы немного развеять друга и отвлечь от тяжких мыслей  мастер–помощник Гикс предложил партию в нарды. Но это помогало не сильно – Лекс, все время ошибался, ходил не своими фишками, ходил неправильно – его мысли витали где–то далеко, за пределами постоялого двора, тяжело было видеть друга в таком состоянии. Ближе к полудню началось – хлопки вдалеке, частые, целыми очередями, ухнуло, потом снова хлопки. Гикс поднял глаза на Лекса, тот вроде проснулся.

 – Это что, выстрелы?

 – Похоже да. Из автоматов стреляют, дробовик, слабые хлопки – должно быть пистолетные.

 – А это грана, только что взорвалась? Вот снова.

 – Да, похоже. Что происходит?

Потом суета в зале началась, на улице. Вдалеке грохнуло сильно и мощно. Друзья поднялись из–за стола. На улицу вышли – тишина. Слева вдалеке, далеко за базарной площадью поднимался черный дымок. Поднимался до крыши пятого яруса, оттуда быстро рассеивался, подхваченный проснувшимися ветрами Пустоши.

 – Лекс, как думаешь, что это может быть, это ведь в городе происходит?

 – Да, определенно, это происходит в городе. Неужели здесь повторяется сценарий копальни!

 – Здесь есть воины, наемники, полицмейстеры – как такое возможно?

 – Да, ты прав Гикс, это не копальня. Но тогда что это может быть?

Снова грохнуло совсем недалеко, напротив, через несколько кварталов. Немного времени спустя – усиленная стрекотня, длинными очередями из автоматов, несколько стволов работают. Сколько их? Друзья настороженно вперед смотрят.

 – Пойдем туда?

Лекс у Гикса спрашивает.

 – С ума сошел – у нас даже оружия нет. Слышишь, что там твориться, куда нам соваться!

Стихло, несколько минут – взрыв. Тишина. Уже минут пятнадцать тихо везде, стрельбы нет, взрывов нет.

 – Я туда.

Бросил Лекс и побежал в улочку напротив. Гикс недолго постоял в раздумьях, за другом побежал, догонять его. Лекс бежал быстро, уверенно, узкими улочками петляя – вожатый, на то он и вожатый, он везде дорогу верную найдет до нужной точки. На нужную улицу выбежали, улица едким кислым туманом заполнена – туман нехотя вверх поднимается, вокруг никого. Дальше пробежали, двое мужчин на брусчатке лежат, оба в крови полностью перепачканные, нашивки воинов на плечах. Один лицом вниз, второй на спине, глаза стеклянные в небо смотрят, живот разворочен, внутренности наружу. У обоих друзей к горлу подступило, по сторонам разошлись, пополам сложились – завтрак наружу, на камни брусчатки выплеснули, к такому не привыкшие. Отдышались, осмотрелись, назад на того, что на спине лежит смотреть, сил нет – глаза отводят.

 – Как думаешь, мертвы?

 – Конечно, этим помочь не можем. Нужно осмотреться.

 – На месте стоять!
Откуда кричат? Голос из переулка, воин вышел. Автоматом в них целит. Друзья руки подняли.

 – Не стреляй, мы помочь хотим.

 – Кто такие?

 – Я Лекс – вожатый, это Гикс,  мастер–помощник.

 – Что здесь делаете?

 – Выстрелы услышали, пришли посмотреть – может, кому помощь требуется, а тут такое.

Лекс мотнул головой в сторону двоих мужчин на брусчатке. Гикс стоит с руками вверх поднятыми, как изваяние каменное.

 – Мы без оружия.

 – Ко мне по одному подошли, руки держите так, чтобы я их видел.
Вожатый первым пошел к воину, тот руки его внимательно осмотрел – пальцы, ладони, куртку приказал расстегнуть, оба плеча осмотрел. По бокам похлопал, обыскал наскоро, кивнул.

 – В сторону, сюда. Теперь ты.

Процедура повторилась – воин внимательно осмотрел мастер–помощника.

 – Все в порядке. Руки опустите. Откуда вы?

Друзья не поняли вопрос.

 – Из Полуночного Альянса.

 – Я говорю, сейчас, на эту улицу пришли откуда?

 – Из постоялого двора.

 – По пути видели что–то ли кого–то подозрительного или вооруженного?

 – Нет, вообще никого.

Воин кивнул.

 – Хорошо. Мне ту часть улицы осмотреть нужно, туда мой напарник ушел. Вперед пойдете, не вздумайте дергаться. Его найдем, потом вас в караулку отведу, там с вами разберутся, что дальше делать.

 – Но…

Начал было Гикс. Воин ствол автомата в его сторону повернул.

 – Никаких, но – вперед потопали.

Подчинились, куда деваться? Улицу перешли, наверх подниматься стали, остановились на половине пролета – опять плохо стало, опять подступило, вырвали оба.

 – Что такое, почему остановились?

Воин снизу с автоматом стоит, не видно ему, что там сверху происходит – друзья собою ему обзор загораживают. Оба друга головами машут, лица бледные совсем, слова вымолвить не в силах – плохо им. Осторожно вверх поднялся, боком протиснулся между ними и ограждениями ступеней, вверх глянул – на верхнем пролете напарник лежит. Головой вниз, ноги вверху на ступенях, одна перебинтована, автомат внизу на площадке лежит, голова разворочена, лопнула, мозги наружу с белыми осколками костей вперемешку, тело осколками посечено, вокруг ран плоть, подгоревшая черная, кровь вокруг уже запеклась. Как же ты так, что же ты, парень?

**********
 
Опоздал. Их уже не нагнать – пока карт снарядишь, пока команду наберешь, все это время, а его уже нет. Парус скрылся за горизонтом, до вечера еще успеют большое расстояние покрыть, где их искать в Пустоше? Нужно думать. Заиру похитили не просто так, все это как–то взаимосвязано между собой, возможно, это все звенья одной цепи, той о которой мы с вожатым говорили. Девочке я пока никак помочь не смогу, нужно успокоиться и собрать все части головоломки вместе, иначе это просто тыканье носом о препятствия в кромешной темноте. Нужно выходить на свет, нужно вытащить на свет всех, кто прячется в тени, всех кто имеет к этому отношение.
Пойдем от обратного – старнарох, почему выпустил карт, почему не задержал и не досмотрел людей и груз, ведь слышал прекрасно, что в городе твориться, и, наконец – где он сам, я ведь четко отдал приказ, прибыть сюда ему самому и с людьми. Ну, ладно, сам виноват – теперь я к тебе зайду, не обижайся! В сопровождении телохранителя Воеводы к главным городским воротам отправился, по пути амбарного чуть не сшиб с ног, тот в сторону шарахнулся – глаза дикие, бешенные, весь трясется. Погоди ка, я тебя знаю… Откуда, где видел? Вспомнил – это же тот толстяк, что к Виолетте в трактир приходил. Ты мне не интересен. К воротам быстро пришли, наверх поднялись, у двери постовой, которого за старнарохом отправлял, меня увидел – в лице поменялся.

 – Я вот стучу, стучу – ничего, тишина в ответ.

Некогда разбираться – дверь ногой что есть мочи. Щепки в разные стороны фейерверком прыснули, дверь внутрь отлетела. Ствол вперед перед собой.

 – Вхожу!

Охранник сзади страхует, постового за шиворот от двери откинул в сторону. Старший наряда охраны в кресле развалился, голова на спинке покоиться, назад запрокинута, рот открыт, пена с него вниз на пол капает, глаза страшные дикие, на выкате. Автомат на предохранитель поставил, на ремень за спину закинул, пульс на шее пощупал – готов. Что за запах такой странный? Кажись ароматы сивушные и еще что–то в воздухе витает. Так и есть – бутылочка красивая на полу, под рукой покойника валяется. Открыл, понюхал – самогон хороший, качественный. Откуда у этого деньги на такой? Морда разбита, рука в гипсе, побои свежие совсем, примерно как мои, может на пару дней посвежее. Цвет языка странный. Погоди, ты что, яду крысиного напился? А может в самогон добавили, может, напоили – свидетеля убрали. Нужно эксперту бутылочку для проведения анализов отдать, в карман пока ее уберу. По карманам его пошарил, все вывернул, осмотрел детально. Ничего интересного, погоди это что за бумага смятая? Распрямил – записка какая–то. «Ты должон. Плоти по щитам или придем за табой». Почерк корявый – занятно, есть над чем подумать.

 – И сюда мы тоже, сегодня опоздали. Больно грамотно кто–то все спланировали и обставили, все просчитали и нас провели, как детей сопливых. Идем к Воеводе, за дочь докладываться. Ох и люто же сейчас нам достанется, особенно тебе.

Охранник удивленно на меня смотрит.

 – Почему именно мне?

 – Да шучу, внимания не обращай – нервное это. У Воеводы запала всем нам головы снять хватит. Я к нему, а ты по пути проведай что там, у парней, которые точки огневые зачищали. Потом к полицмейстерам зайди, там все детально узнай.
Информацию по максимуму собери, и в дом к Воеводе топай. Давай, я тебя там ждать буду.

Разошлись. Из кабинета старнароха вышел, постовой рядом.

 – Свободного от службы старшего наряда охраны вызвать, ему передашь, чтобы весь сегодняшний караул подменным заменил. Всех людей, кто в карауле сегодня был, в караульном помещении собрать. Оружие у сменившихся отобрать – меня дожидаться. Понял? Приказ Воеводы!

 – Сколько дожидаться?

 – Сколько нужно будет, хоть неделю, чтоб отсюда никто ни шагу, кто ослушается – лично пулю в башку пущу. Выполнять!

Сам к дому Воеводы пошел. В сквере уже суета – тела растаскивают. К служивым подошел – верительную от Воеводы под нос старшему сунул.

 – В серой одежде сколько?

 – Двое – один здесь, один на примыкающей улице, гранатой себя подорвал, там фарш кровавый.

 – Обоих отдельно и мухой к лекарю – дознавателю, все пусть бросает и их первым делом досматривает – вдумчиво, тщательно. Да, и вот это тоже ему отдай, в ней, наверное, яд, пусть узнает какой.

Бутылку отдал, дальше пошел, старого приятеля расстраивать новостями скорбными. В дом вошел, там из гостей соболезнующих уже никого, она у окна стоит, на улицу смотрит, руки на груди заламывает, Воевода с парой воинов о чем–то беседует. Меня увидел, их отослал, те на улицу ушли по делам куда–то.

 – Что там?

 – Новостей много, а информации, наоборот – пес наплакал. Начинать с чего?

 – Я Заиру нигде отыскать не могу, и охранники ее как сквозь землю провалились.
Вот морок, как же сказать то им, как деликатнее к этому подойти?

 – Охрана ее в сквере лежит, мертвы все.

Вскрик от окна. В один прыжок я уже там – падающее тело на руки у самого пола поймать успел. Обмякла вся, я ее к софе отнес, положил. Муж подошел с кувшином воды, в рот набрал, на лицо брызнул, по щекам легонько ладонями охаживать принялся.

 – Дочь где?

Зло рычит, глаз единственный кровью налился. Жена его в себя пришла, глазами мутными перед собой водит, на мне сфокусировалась, Воеводу оттолкнула, приподнялась, до ворота куртки моей дотянулась, крепко в него вцепилась, очень крепко, не оторвать. К самому лицу моему подтянулась руками.

 – Где она, где моя дочь, что с ней Игер?

 – Они ее забрали, из города увезли в Пустошь.

Не могу в глаза ей смотреть, лучше сквозь землю прямо сейчас провалиться – второй раз, за второго ребенка ей дурные вести приношу. Взгляд мук полный, лицо серое, мигом постарело, вся сила жизненная враз из него ушла, старуха страшная на меня сейчас глядит. Убью, всех вырежу, никто не уйдет, все кровью умоетесь, сами и семьи ваши – всех уничтожу, всех причастных! Захлебнетесь, в муках издохните – все сделаю, чтобы обратно румянец на щеки эти вернуть, обратно силой жизненной напитать.

 – Она жива. Я ее верну, обещаю. Клянусь!

 – Найди ее Игер, найди! Верни мне моего ребенка!

Крик истеричный страшный, ворот по швам трещит. Воевода руки жены от куртки моей оторвал, в комнату поволок, ноги не слушаются – безвольно по полу тащатся. Сиделку крикнул, та прибежала перепуганная, вместе женщину в покои ее повели. Ждал минут пятнадцать, Воевода сам вернулся.

 – Давай, по порядку – докладывай.

 – Пока докладывать и нечего, информации много предстоит собрать и проанализировать. Из того, что сейчас известно, имеем следующий расклад. Вчера мы с тобой, по возвращении поговорить не успели, но думаю, что это все звенья одной цепи. Лучше нам в кабинете обо всем поговорить, информация не должна пока покинуть этих стен, сейчас я не доверяю никому, кроме тебя.

Воевода кивнул. В кабинет пошли, дверь за собой плотно закрыли. За стол сели, Воевода из комода кувшин достал, два стакана – разлил. Мне протянул. Нет, я пить не буду, мне голова ясная нужна. За компанию пригубил немного. Значит так.

 – Начну с самого начала. Копачей вырезали пару месяцев назад, почерк в точности, как и в прошлый раз, тоже только мужики да старики, женщин и детей нет. Радиацию проверяли – там все чисто. Внутри следы остались, много – большая группа там была, около тридцати человек, они там так эти два месяца и жили. Я думаю, караван из города дожидались. Те, по прибытию даже не сразу поняли, что перед ними уже не копатели. Их всех положили – воинов первыми и очень быстро.

 – Хочешь сказать, засаду устроили. А бабы да дети с ними все это время были?

 – Да, все на это указывает. Тела копателей они в дальнюю штольню снесли и там землей присыпали. Потом, как караван дождались и вырезали, налетчики всех захваченных на карты наши погрузили и ушли оттуда. С телами из каравана уже никто не заморачивался – просто в шахту скинули и все.

 – Значит, их главной целью были карты?

 – Их главной целью, как и раньше, был Атолл, точнее его экономика. Карты им нужны были только чтобы добычу оттуда увезти. Добыча – женщины да дети. А еще им сын твой нужен был, они знали, что он в караване идет, его ждали.
Воевода удивленно смотрит.

 – Поясни, с чего ты это взял.

 – Буква «В», что означает?

Встрепенулся старик, как тогда, когда в первый раз ее увидел – знает прекрасно, что это значит.

 – Почем мне знать? Ну, монограмма моя, или самого Верса, а может что другое совсем.

Хитрит, в непонимание играет, что ж – то твоя печаль.

 – Я думаю, это послание тебе. Ладно, не хочешь не говори, но думаю, ты знаешь того, кто ее оставил.

Кулаком по столу грохнул – в точку я попал, за живое задел.

 – Ты наемник не забывайся, выводы свои ничем не подкрепленные, лучше при себе держи!

Еще из кувшина налил, полный стакан, аж через края перелил, по столу расплескалось. Все залпом выпил.

 – Давай дальше, но по существу, без своих домыслов и придумок.

 – А дальше ты все знаешь – Верса и людей его мы привезли, на сегодня панихиду назначили, но те, кто все это затеял, этого и ждали. Ждали, что здесь все в трауре будут и уязвимы наиболее. Заиру из дома выманили, охрану убили, ее похитили и в Пустошь увезли.

 – Вот так просто? И кто это сделал?

 – Кто сделал, еще выяснить предстоит – информации пока никакой. Оружие тайком в город завезли, людей подобрали, подготовили, здесь, наверное, цело подполье работает. А сделали не просто, там группа натасканная действовала, знали все, вооружены отменно были. Просчитали все до мелочей, подготовку серьезную провели, информации собрали много. Думаю, работали даже не один месяц. Их прикрывали, у здания полицмейстеров взрыв устроили, чтобы наши основные силы туда оттянуть, пока похитители с твоей дочерью из города уйдут. На пути к воротам их тоже страховали – мы в засаду попали, огневые точки выбраны и оборудованы грамотно, очень грамотно, нас там зажали крепко. К выходу у них карт готов был и старнарох их выпустил беспрепятственно.

 – Где эта мразь?

Лицо злое на меня поднял.

 – В кабинете у себя. Мертвый.

 – Если из города одна группа ушла, значит остальные здесь остались. Оружие, откуда столько? Кто их прикрывал, откуда люди такие, это ведь не просто шпана, тут диверсанты серьезные работали.

 – Ты у меня спрашиваешь? Ты же Воевода здесь, все сведенья от полицмейстеров к тебе стекаются. Это прокол твоих людей, они их подготовку прощелкали.
Желваки заиграли на лице Воеводы.

 – Узнай Игер, ступай, все разузнай, все в подробностях. Полномочия у тебя есть – тряси кого нужно, что нужно делай, но результат мне нужен в кратчайшие сроки.

 – Хорошо, еще одно хотел с тобой обсудить, прежде чем уйду.
Я коротко пересказал Воеводе суть разговора с вожатым и его выводы, спросил у того, известно ли ему что–то о третьей силе, объявившейся в Пустоше, на игру такую крупную способной. Но результат нулевой – не знал он ничего и, ни о чем таком не подозревал. По выражению лица его понятно – не врет, действительно не знает. Пора мне, дел еще ох как много.

 – Игер, Заира им зачем?

Его вопрос меня в дверях остановил.

 – Торговаться будут. Им не она нужна, им ты нужен.

 – Почему сразу не взяли, а ее выкрали?

 – Семья, это самая уязвимая часть любого человека, они сначала тебе душу муками выймут, а потом и за тобой пожалуют.

 – Ты поэтому семьи своей не завел?

 – Да, поэтому.

Из кабинета вышел. Как же поэтому! Та, которая мне нужна, в доме твоем, пленницей твоей заперта, тебе она ни к чему, а для меня она воздух, легкие мои собой наполняющий.
Улица предо мной, на перекрестке стою, на распутье. Куда поворачивать, куда первым делом идти? Охранник Воеводы идет. Хорошо, сначала его расспрошу – круг поисков немного сузится.

 – Давай коротко, по существу, что узнал? Времени мало. Время дорого.
Коротко кивнул.

 – На улице в огневых лежках пусто – никого. В той, которая слева, на третьем ярусе, между домами, только гильзы и капли свежей крови, немного – ранение не серьезное было. В той, которая справа, тоже кровь, побольше, темная – вена крупная задета. На полу автомат, АКМ брошен, в нем две пули, спас он стрелка – в себя пули принял. При отходе тот стрелок сюрприз – ловушку оставил на ступенях, наш боец на гранате подорвался – насмерть. По огневым точкам все.
Вот же морок, как так – то! Они сука, что совсем неуязвимые? Весь город на уши поставили, бойцов кучу положили, операцию удачно провернули, из города ушли, а у самих потери – двое в сквере! Кто они такие!

 – Хотя…

Замялся.

 – Что ты как девка строптивая! Говори – не мямли.

 – Воин, который слева огневую точку досматривал, двоих на улице задержал. Сразу после стрельбы, оружия при них не было, но у одного следы на плече от приклада и на пальце отметина, от спускового крючка.

 – Где они?

 – Он их к полицмейстерам отвел, в клетке они. Говорит вожатым и  мастер–помощником представились.

Вот как, поглядим на них повнимательнее.

 – Что у полицмейстеров?

Головой качает.

 – Когда заваруха началась, они собрались, вооружились, на улицу у крыльца вышли, направления выхода в город распределять стали, прогремел взрыв. Закладка в крыльце была, гранат пять вместе сложенных. Трое насмерть сразу, еще четверо ранены, ранения разной степени тяжести. Из прохожих нескольких осколками и крошкой кирпичной посекло, несильно. Главный дознаватель среди погибших. Это все.
Голову опустил. Приехали, что ж за день такой? Одним ударом почти обезглавили всю силовую составляющую города. Ох и лютый враг им попася – старый и хитрый змей, с таким справиться не просто будет, еще не один десяток жизней парней лихих с собой он заберет.

 – Топай к Воеводе, доложи все, что мне только что сказал – пусть город закрывает, полностью запечатывает наглухо. Никаких контактов с внешним миром, пока мы эту гадину внутри не задушим. Всех, оставшихся силовиков с семьями нужно изолировать, район оцепить, вход, выход – по спец пропускам, патрули у административных зданий, Банка, главных ворот и прилегающих улиц, усилить. Разрешение на применения оружия – безграничные, при малейшей угрозе жизни патрульного. Остальное по ходу расследования.
Ушел. А я пойду к полицмейстерам, на тех двоих посмотрю, пообщаюсь с ними плотно, а там, глядишь, и результаты осмотра тел и жидкости уже готовы будут. К полицмейстерам добрался быстро, солнце еще высоко, парит невыносимо, духота жуткая.

 – Кто сейчас за старшего остался, ко мне вызвать – немедленно!
Верительная бумага от Воеводы, опять сработала безупречно. Прибежал маленький щупленький мужичек.

 – Двое задержанных с места перестрелки где?

 – В камере изолятора.

 – Воин, который их привел?

 – У меня в кабинете, отвар пьем, он мне все рассказывал, как было.

 – Идем в кабинет к тебе.

В кабинет вошли, воин меня узнал, поднялся, улыбнулся даже слегка.

 – Давай, парень – рассказывай все по порядку, как все было, после того, как мы дальше пошли.

Все обстоятельно подробно рассказал. И как свою сторону зачищал, и как на улицу вернулся – двоих увидел. Как их осмотрел, как с ними за напарником пошел, как его нашли, как те двое обблевались, прямо там. Ерунда какая–то.

 – Сопротивляться или бежать пытались?

 – Нет.

 – Пойдем в камеру, хочу с ними побеседовать.

В рот енот!

 – А ты что здесь делаешь, парень?

 – Помочь хотели, как выстрелы услышали, на звук побежали, там двое – мертвы. Потом воин появился, досмотрел, товарища искать пошел, товарища нашли, а он нас арестовал. Вот мы здесь.

 – Это кто?

 –  Мастер–помощник Гикс, мы вместе караваном пришли.

 – Он с тобой все время на постоялом дворе был?

 – Да, мы вместе все утро были, завтракали, потом в нарды играли.

Обувь и штаны внизу заляпаны, засохло на них что–то, не привыкли эти к жести такой – правду воин рассказал.

 – Открывай, выпускай их. Это не те, кто нам нужен.

Дверь клетки открыли.

 – Вы свободны парни. Хотя послушай, Лекс, мне помощь твоя понадобиться может.

Смотрит вопросительно.

 – Сам видел, что эти уроды в городе устроили, сейчас люди толковые смышлёные нужны, дознавателей и полицмейстеров почти не осталось. Ты умный, наблюдательный – помоги мне с расследованием.

 – Ты расследование ведешь?

 – Сам Воевода поручил, я старший сейчас.

 – Хорошо, помогу.

 – А я вам нужен.

 Мастер–помощник спрашивает.

 – Нет, парень, ты отдыхай пока.

Гикс ушел.

 – Куда мы сейчас?

 – К лекарю – дознавателю давай зайдем, потом к главным городским воротам.
Лекарь – дознаватель у себя был. Я дверь на себя потянул – тот работой занят, на столе двое без одежды, точнее один и еще то, что от второго осталось. Через плечо на вожатого посмотрел, тот еще ничего увидеть не успел.

 – Тебе парень здесь обождать лучше, если аппетит перед ужином испортить себе не хочешь.

Быстро дошло, коротко кивнул, в коридоре остался.

 – Приветствую, времени крайне в обрез, давай по существу, что выяснить удалось?
Лекарь на меня внимательно глаза поднял, верительную бумагу изучил, кивнул.

 – Начну с бутылки – в ней прекрасный чистейший самогон, сорок три градуса, приправленный качественным крысиным ядом. Все местного разлива и производства. На базаре купленный, скорее всего.

 – Так я и думал. Продолжай.

 – Теперь эти двое.

Лекарь обвел пациентов, взглядом, губу нижнюю вывернул, как будто обиделся на кого.

 – Мутанты, уроды, изгои – как угодно.

 – Откуда уверенность?

 – У этого, с простреленной грудью и головой, по семь пальцев на каждой ступне и некоторые изменения внутренних органов, не критичные – жить ему не мешали. Если бы не восемь пуль в теле, мог бы дожить до глубокой старости.

 – Забавно, а этот тоже в долгожители записывался?

 – Да, у него тоже все в порядке было, до того, как он гранатой играть вздумал. Осталось от него немного, но по тому, что есть, понятно – организм неоднократно облучался, как и первый, радиацию грамотно чистили, в обоих случаях. Но у этого был врождённый порок – вместо одного большого сердца, два маленьких, кроме осколков я из него извлек две пистолетные пули, одна точно в одном из сердец была, но умер он не от нее.

Лекарь кивнул в сторону судка на столе, в нем лежали две девяти миллиметровые пистолетные пули и с десяток осколков разной величины.

 – Одежда, оружие – зацепки есть?

 – Одежда обычная плотная, вроде пеньки, плетенная из волокон степной травы, волокна выделывались и ткались по технологии, но не здесь, где точнее пока сказать не могу. Из оружия – холодное, ножи, у каждого ПМ, запасной магазин, патроны россыпью. Пистолеты отменные, не рухлядь какая, настрел небольшой. Патроны на станке собранные – ровные, порох отменный, пули оболочечные, лаком покрытые, такого качества патроны только в Полуночном Альянсе собирают.

 – Еще что–то?

 – На данный момент – все. Времени было для осмотра совсем мало, если еще, какие детали выясню – все будет у старшего полицмейстера.

 – Идет, спасибо.

Из кабинета вышел.

 – Идем парень, к главным воротам, с караулом, который проморгал налетчиков, пообщаемся.

 – А там что?

Головой на дверь лекаря дознавателя мотнул.
Я вкратце ему пересказал разговор с экспертом. Лекс голову потупил, задумался о чем–то. Мне тоже было о чем подумать. Пока информации не было, плохо было – не понимал ничего. Информация поступать начала, еще хуже стало – вообще понимать перестал, что происходит. Изгои, оружие лучше моего, патроны от полуночников – бред какой – то. Так и шли в мысли свои погруженные, сам не заметил, как выбрал дорогу по той улочке, на которой мы на засаду утром напоролись. Что такое, почему людей так много? Женщины плачут, выносят кого–то, людей много, ребенка несут, всего в крови, еще одного. Нас увидели, женщины дико заорали, руками на нас показывают. С верхних ярусов мужчины показались, с тех домов, где точки огневые были и еще из близ лежащих домов люди выходить начали. О брусчатку рядом что–то ударилось, отскочило, звук глухой. Рядом еще и еще, совсем близко.

 – Бежим парень, сюда!

За собой вожатого рванул, в соседний переулок нырнули. Короткий вскрик сзади, обернулся – вожатый на брусчатке лежит, правой рукой за голову держится, сзади бегут в нашу сторону, с палками, с ножами, камни летят. Автомат еще при мне, из–за спины достал, флажок предохранителя вниз – короткая очередь над головами пошла вверх, за ней еще одна, остановились. Я Лекса под руку поднял, спиной пятиться из переулка стал. Переулок миновали, на соседнюю улицу вышли, парень молодец – держится, с разбитой головы, по руке кровь вниз стекает, под ноги капает, но идет сам. Потерпи – до ворот совсем немного осталось. До ворот дошли – ворота закрыты, ограждения дополнительные перед ними выставлены, охрана в полной выкладке, нас на прицел взяла. Бумагу им показал, к старшему наряда охраны в кабинет проводили, Лексу подняться помогли. Наверху боец двери ремонтирует разбитые, старнарох встретил, тот, который дежурил, когда мы из города к копальне уходили.

 – Парню помощь оказать нужно. У тебя лекарь в карауле есть?

Кивнул.

 – Сейчас вызову.

Дал распоряжение бойцу, который дверь чинил, тот умчался куда–то.

 – Кто его так?

В сторону вожатого кивнул.

 – Горожане. Мы той улочкой пошли, где засада днем была. А там народу тьма, из домов убитых выносят, горе у них. Перестрелка плотная была, стены домов тонкие, за ними сильно не спрячешься – вот и досталось там местным, кто в домах прятаться пытался. Так, что вы тут укрепляйтесь, как положено, боюсь это только начало.
Загрустил старнарох. Это еще ничего – сейчас я за тебя примусь, спрашивать начну, совсем не весело тебе будет.

 – Старший наряда охраны, который мертвым здесь был – опиши мне его, все подробно, но покороче про него расскажи.

Начал соловьем заливаться – товарищ, боевой, надежный, семья, сын и так далее. Бла, бла, бла…

 – Рожа почему побитая, рука в гипсе?

 – Не знаю, это не на службе.

 – На вот, записку прочитай. О чем–то говорит?

Читает. Головой машет.

 – Не понимаю.

 – Деньги водились, с контрабандой работал, знает об этом кто–то что–то? Правду говори!

ПМ достал, демонстративно курок взвел.

 – Соврешь хоть слово – прямо здесь пулю в башку получишь.

Лекс сидит, опешил, глаза огромные на выкате, от боли, наверное, потерпи – лекарь скоро подойдет.

 – Нет, про контрабанду не знаю, денег я у него не замечал, он наоборот всегда в долг брал у всех. Он тут почитай каждому должен.

 – Зачем брал?

 – Азартен был, игорный дом часто посещал, выпить любил, да с девками любитель покутить был.

Лекарь пришел. На пистолет в руке коситься, старнарох в кресле сидит, слова вымолвить не может. Я ему сказал, чтобы разбитой головой вожатого занимался.

 – Еще что странного в его поведении было, особенно за последнюю неделю? Вспоминай!

Застыл, изваяние каменное из себя изображает, капелька пота по виску вниз стекает.

 – Было – он два раза на этой неделе сменами менялся. Сегодня тоже не его смена была, а моя. Но он уговорил, сказал нужно очень, сказал, долг в двойном размере вернет.

А вот это уже интересно, вот это уже информация. Значит, два раза говоришь!

 – И оба раза твои смены были, значит и люди в карауле оба раза твои стояли?
Кивает.

 – Это те, которые сейчас в караульной комнате собраны?

Снова кивает. Отлично.

 – Первый раз, когда поменялись?

 – Три дня назад.

 – Эй, эй лекарь, глухой что ли! С парнем что?

 – Все нормально – легкое сотрясение, кость целая. Рана небольшая, зашить нужно, но я не смогу – материала нет, в лекарню ему нужно, я кровь остановил, сейчас повязку закончу.

 – Ты как себя чувствуешь?

 – Нормально, порядок.

 – Ты давай, тогда в лекарню иди.

 – Позже пойду, тут недалеко. Сперва здесь закончим.

 – Как знаешь. Старнарох, идем, что ли к твоим архаровцам, опрашивать их будем.
Все собраны, сидят, галдят – новости последние обсуждают. Мы в помещение вошли – я, следом старнарох, за ним вожатый. Реакции ноль, продолжают галдеть. ПМ достал, в потолок, раз пальнул – тишина гробовая. Все нас резко заметили, в чувства пришли.

 – Слушаем внимательно, смотрим сюда, это бумага верительная от Воеводы, полноту моих полномочий подтверждающая. Ситуация в городе накалена до предела, в любой момент может выйти из–под контроля. Враг ударил по нам изнутри, его агенты до сих пор среди нас. Сейчас на счету каждый боец. Вы все сейчас под присягой, поэтому сейчас все члены семей силовиков города собраны в оцепленном и безопасном квартале, ваши полномочия по применению силы расширены по максимуму, ваша задача навести порядок в городе, выявить и уничтожить врага. Но сейчас вы собраны здесь, потому как я не знаю, могу ли я вам доверять. Ваша судьба и судьба ваших близких сейчас зависит только от вас. От того насколько честно и прямо вы будете отвечать на мои вопросы. Поэтому советую дважды подумать, прежде чем соврать, начать качать права или устраивать истерики – это автоматически будет означать разжалование, арест и лишение всех благ и привилегий для ваших семей. Они тут же будут выставлены из охраняемого квартала.

В зале повисла гробовая тишина, некоторые заворожено смотрели прямо мне в глаза, как загипнотизированные, некоторые с опаской водили головой по сторонам.

 – Вопрос первый, кто и что делал во время, когда в городе началась стрельба, что делали товарищи, что происходило вокруг вас на улице в это время? Поднимаем руки, встаем по очереди и рассказываем.

Руки, затем люди начали подниматься, рассказывать – ничего интересного, нужной информации ноль. Дошли до троих в комбинезонах со свертком в руках, потом до меня и телохранителя Воеводы. Кто–то вспомнил, что перед тремя был еще один в комбинезоне – так, так, так это уже интересно.

 – Что ты там говоришь – он карт готовил к выходу, осматривал его. А тот карт кто арендовал и отправлял, кто документы у них проверял?

 – Так старнарох Лех сен Вар и досматривал. Груз отправлял амбарный Сэмэ, он сам документы и оформлял.

 – Этот Сэмэ, это кто? Опиши мне его.

Ого, так это же тот толстяк, который в трактир заходил. Стоп – это же я с ним днем на торговой площади столкнулся. Хана тебе любитель девок продажных!

 – Так, где постовой у двери? Давай пулей к амбарному Сэмэ, тащи его сюда и в комнату дознаний, пусть там ждет. Продолжаем дальше – три дня назад, во время первой смены старнароха Лех сен Вара, что необычное происходило? Так, ты давай рассказывай.

 – Утром, почти сразу после восхода из Пустоши пятеро пришли в серых одеждах. Их досмотрели, как обычно, дезактивацию провели и в город пропустили.
В серых одеждах!!!

 – Что при них с собой было?

 – Ничего, рюкзаки почти пустые, там вещи личные, немного, ножи на поясе и все.

 – Еще, что–то необычное? Старнарох их, что просто пропустил, куда они пошли потом?

 – Их высокий наемник встречал, метра два ростом, он со старнарохом к воротам подошел, он с ними в город и ушел.

В животе аж похолодело все, как рукой костлявой кишки кто скрутил – высокий наемник!

 – Он в город сразу по выходу нашего каравана пришел, правильно говорю, это мы его у ворот встретили? Кто его досматривал, чья смена была?
Лекс рядом тоже как–то подобрался, насторожился весь. Старший наряда охраны глаза опустил.

 – Я досматривал.

 – Давай все по порядку.

Явно волнуясь, запинаясь и сбиваясь старнарох подробно рассказал, как в то утро все происходило. Постовые, кто к тому случаю отношение имел, всё подтвердили слово в слово. С восхода значит пришел, сам с Закатного Станового Союза, карт тоже на закат укатил, но это еще ничего не доказывает, ни о чем не говорит. Скоро связь заработает, пошлем запрос в Истрицу стан, о высоком наемнике и о караване, вышедшем и пропавшем в Пустоше.

 – Лекс, ты, когда после лекарни на постоялый двор вернешься, узнай – расквартировывался там у них этот высокий, потом в дом Воеводы посыльного с запиской пришлешь, неважно в котором часу это будет.

 – Понял, сделаю.

 – Вот еще вспомнил – сегодня, когда карт этот уходил, среди карторов один почти на голову выше остальных был, точно – метра два ростом.

Понятно, значит вот кто наш враг, значит, это он людей привел, он операцию возглавил, он с ними город покинул. Все он, вот только кто ОН такой? На этом сбор можно было заканчивать, больше по существу никто ничего вспомнить и сказать не мог, дальше галдеж опять начался – время только теряем.

 – Старший наряда охраны, мне адрес старнароха Лех сен Вара нужен. Весь этот караул от дежурства у главных ворот отстранить, перевести в подчинение, старшему наряда патруля центральных улиц города. Все свободны.

Вожатый еще здесь, бодрячком держится.

 – Ну что, в лекарню, или со мной, с амбарным побеседовать?

 – Сначала с амбарным.

 – Хорошо, как хочешь, идем, но если, что – ты согласился сам.

К камере дознания по коридорам дошли, постовой дверь отпер, открыл. В камере под потолком коптил жировой светильник, освещая серые тяжелые стены. За столом тот самый толстяк сидит, руки на столе сложены, жмется и трясется весь – насыщенный у тебя сегодня день выдался, ничего сейчас я тебе его еще разукрашу. Напротив него на стул сел.

 – Для кого карт арендовал?

 – Я не знаю. Он денег дал, сказал карт арен…

Короткий прямой в нос, голова назад пошла, красным в стороны прыснуло, спина от спинки стула отпружинила, назад вернулась. Руки к носу разбитому поднял, слезы из глаз.

 – Еще раз спрашиваю – для кого карт арендовал?

 – Я, правда, его не знаю, не видел никогда, он ко мне в склад пришел, деньги положил на стол, сказал, что ему карт посыльный нужен в первом ряду у закатных ворот, на десять дней аренды простоя вперед дал.

Плачет, всхлипывает, руками кровь вытирает, а та идет, не останавливается. Правый боковой в ухо – со стула как тюфяк слетел, на пол плюхнулся.

 – Ты что делаешь?!

Вожатый вступился к полному подошел, подняться помогает, на стул обратно сесть.

 – Ты лучше не мразь эту жалел бы, что за деньги бандитам помог. А ребенка, которого в Пустошь уволокли, да парней с потрохами наружу на улице лежащих, лучше бы пожалел, да их семьи и детей сиротами оставшиеся.

На тебе еще в левое ухо для симметрии. На полу лежит, стонет, корчиться, плачет.

 – Кто сука, кто он такой!

На, ногой в брюхо.

 – Не знаю! Он пришел…

На еще.

 – Да уйди ты пацан, не лезь под руку!

На еще! Вспомнил?

 – Зачем? Ты ему из–за денег помог, ты их всех сдал из–за денег?

На еще и еще тебе. Хрипит, кашляет. Штаны темнеть начали, пятно быстро расплывается по ним.

 – Он сказал, что ене рассажет…

Не слышу ничего, не разобрать, что он там бубнит. К нему наклонился.

 – Повтори.

 – Он сказал, что жене расскажет, что я деньги на Виолетту трачу, что изменяю ей! Пожалуйста, не нужно больше не бейте!

Всхлипывает, ртом воздух жадно втягивает, закашлялся, опять воздух втягивает, трясти мелким ознобом начало его. Встал, к столу подошел, вожатый склонился над ним.

 – Ему плохо кажись.

Высокий его что шантажировал? Причем тут Виолетта, этот намедни у нее был, я его сам видел – всю ночь у нее был.

 – Ему помощь нужна, у него приступ! Эй, кто–нибудь сюда!

Но как тот про них узнал? Он же в город только через день пришел – либо у него информатор в трактире есть, либо сама девчонка рассказала. Так наведаюсь ка я завтра в трактир. Что там происходит? Постовой прибежал, кувшин с водой в руках, амбарный на спине лежит, глаза в потолок выпучены, рот гримасой боли перекошенный застыл.

 – Он умер, сердце не выдержало. Зачем ты его убил?

 – Поделом ему, за то, что он сделал, это он еще легко отделался.

 – Но ведь нельзя же так – без суда, без дознания, нельзя, он ведь человек.

 – Я и дознание, я и суд для него! Для него и для тех, кто сюда с оружием пришел и смерть принес! Я к Воеводе, ты про записку не забудь, завтра с утра жду тебя у трактира.

Головой качает – вот сопливый же пацан, тряпка, размазня.



Кому верить?

Лекс на следующее утро, как и было условлено, стоял перед трактиром. Что такое? Дверь закрыта, на окнах первого этажа деревянные ставни тоже закрыты, замкнуты. Ящера нет. Час его прождал. В сторону центра пошел народ на улочках группами скапливается, меж собой все шепчутся, переговариваются, по сторонам все время оглядываются, как заговорщики какие. Все улочки, к центру ведущие, заграждениями переносными перекрыты, мешками с песком усилены, колючей проволокой обнесены. Охрана вооруженная стоит, дальше не пропускает, вход туда только по спец пропускам и разрешениям. Назад к трактиру вернулся, в тени сел, прямо на мощеную улицу. До сих пор в себя, в сознание прийти не может, осознать вчерашнее, осмыслить не получается. Как он мог, он же человека беспомощного, безоружного до смерти забил, откуда столько злобы, откуда такая жестокость – ведь можно было по–другому, иначе. А я сам то что? Я даже помочь не пытался, вступился робко за того и только, на моих глазах человека без обвинений жизни лишили, а я ничего не сделал – соучастник получается. И в поселении нашем так же – кто сильнее и у власти травят разрозненных и слабых, а остальные соучастники безмолвные, но там это за стенами дома твоего происходит, ты отгораживаешься ими от реальности, успокаиваешь себя, что это не ты, ты здесь ни при чем. А вчера отгородиться не получилось, вчера всю свою немощность, двуличность, душонку свою слабую и убогую почувствовал – противно, гадко даже. Я червь, слабый и безвольный червь – жалкий человечишка, согласный чтобы рядом любую подлость совершали, лишь бы меня не трогали. Берите, кого угодно, делайте с ним, что хотите – только меня не трогайте, семью мою оставьте в покое. Дайте нам дальше копошиться в навозе, никому не мешая.

 – Пришел все же? Хорошо, идем.

 – Почему ты опоздал, что случилось?

Ящер коротко рассказал вожатому, о причинах своего опоздания. Оказывается вчера, по дороге к дому Воеводы он зашел к семье покойного старнароха Лех сен Вара. Дверь открыла жена – молодая симпатичная женщина, левая скула рассечена, большой синяк на все лицо, сынишку к себе все время прижимает, отпустить боится. Про мужа услышала – разрыдалась, потом успокоилась и рассказала, как несколько дней назад к ним в дом вломились двое, один высокий. Второго она не запомнила. Высокий мужа и ее вырубил, что было дальше, она не помнила. Когда очнулась, муж к стулу без сознания привязанный был, избитый и в крови, сына в доме нет. Мужа отвязала, тот в чувства пришел – объяснил, зачем те двое приходили и что сын у них в заложниках, он согласился все сделать, чтобы сына вернули. Шум поднимать нельзя и рассказывать никому нельзя – иначе сына убьют.

 – Раз сын с ней был, стало быть, вернули?

 – Да, он за пару часов до моего прихода, сам в дверь постучался. Пробовал у него что–то узнать, но он только помнит, что в полутемном помещении все время был, с ним все время рядом был юноша – лицо замотанное. Надсмотрщик ему говорил, что если тот его лицо увидит, его убить придется.

Потом Ящер Воеводе все доложил, думали долго, до поздней ночи, вместе все сложить пытались – сегодня Совет созывает собрание, будут искать пути выхода из сложившейся в городе ситуации, Воеводе нужно будет, что–то докладывать. Потом комнату Заиры осмотрели, там записки любовные нашли, от кройщика Арея, среди них совсем свежая была, в день похорон написанная, Арей Заиру в сад срочно звал. Утром Ящер к Арею тому заглянул. Кройщик ему все рассказал, о троих посетителях, о высоком с татуировкой на лице. Рассказал, как его записку написать вынудили под угрозой расправы с семьей. И о том, как тот несколькими днями ранее в лавку заходил, как там с Заирой столкнулся.

 – Понимаешь парень, он все сам проверял, людей просчитывал, подбирал. Он и амбарного так же подобрал и старнароха – слабину каждого нашел, ключик подобрал, и у всех это семья и близкие были, любой бы согласился. Зверь хитрый и расчетливый, такого поймать не просто будет, но все ошибаются, у каждого уязвимое место имеется, и я его найду. Ладно, заболтались мы что–то – идем с трактирщиком поговорим.

На крыльцо поднялись, Ящер сильно кулаком в дверь забарабанил. Ничего – тишина, никого. Ящер снова кулаком по двери сильно постучал. Потом ухо к двери приложил.

 – Идет, услышал. Шаги приглушенные слышно.

Послышалось лязганье запоров, закрывающих дверь изнутри. Дверь приоткрылась, образовав щель. В проеме за дверью стоял сам трактирщик с дробовиком в руках.

 – Ого, вот значит, как нынче посетителей встречают.

Шутливо бросил Ящер, кивая в сторону трактирщика, весело Лексу подмигнув.

 – Трактир закрыт – посетителей нет, все кто по ту сторону двери, сейчас просто гости, а намеренья каждого мне не известны. Сами слышали, что вчера в городе творилось. А сейчас что твориться?

Спокойным размеренным голосом, без выражения, ответил трактирщик. Лекс вообще не помнил, чтобы тот хоть как–то свои эмоции выражал, он всегда и со всеми общался в такой манере. Но ведь он же тоже человек, он должен испытывать хоть какие–то эмоции.

 – Так что, можете идти дальше по своим делам – заведение не работает, у девочек тоже выходные.

Ящер расплылся в хищной ухмылке.

 – Какое совпадение, а наши дела как раз здесь, и девочки твои для нас тоже исключение сделают.

Трактирщик стоял невозмутимый, только бровь одну приподнял.

 – Уверен?

Раздался металлический щелчок затвора дробовика, Сан сен Гор передернул цевье, дослал патрон в патронник. Ситуация накалялась, Лекс непроизвольно сделал шаг назад. Ящер вообще никак не отреагировал на происходящее, ухмылка, по–прежнему украшала его лицо.

 – Уверен, и вот почему. Я сейчас тебе бумагу одну занятную покажу, только ты не нервничай, я ее из кармана сейчас достану, спокойно и медленно.
Он, как и сказал, медленно и аккуратно извлек из кармана верительную бумагу от Воеводы и протянул трактирщику. Тот бумагу внимательно изучил.

 – И что эти неограниченные полномочия означают? Здесь городских интересов нет, собственность моя, все кто внутри люди свободные. Заставлять некого.

Спокойно ответил тот, возвращая бумагу. Ящер бумагу принял, аккуратно в карман вернул. Потом, серьезно глядя на трактирщика, ответил.

 – Эти полномочия, вкупе с отданным мне приказом, означают, что расследование вчерашнего инцидента и борьба с его последствиями лежит на мне. Любое неподчинение или противодействие полностью развязывает мне руки, вплоть до применения оружия. И мне плевать, где и чья при этом собственность и кто, сколько вольницы себе намерял. Итак, коль с прелюдией мы покончили, может, перестанем теперь быковать и в помещение пройдем?

 – А этот, в бумаге о нем ни слова.

Трактирщик кивнул в сторону Лекса, по–прежнему удерживая дверь с той стороны.

 – Вожатый Лекс мне помогает с расследованием. Мне все силовики сейчас, и не только они, помогают, на всех бумагу выписать?

Иронически ответил Ящер, холодным взглядом сверля трактирщика. Трактирщик выждал немного, что–то прикидывая, потом, не меняясь в лице, открыл дверь, отступил в сторону.

 – К стойке проходите.

Воин и вожатый вошли в зал трактира, направились к стойке. За спиной послышался лязг запираемых засовов. Музыка в помещении сегодня не играла, окна были наглухо закрыты массивными деревянными ставнями, в помещении царил полумрак, жировые светильники на стенах его едва разгоняли. Как в склепе, про себя подумал Лекс. Хозяин прошел за стойку, убрал под нее дробовик, поставил три кружки, наполнил их прохладным квасом, две кружки пододвинул пришедшим, сам молча приложился к третей. Ящер тоже надпил из предложенной кружки, поставил ее на столешницу барной стойки, медленным взглядом обвел помещение вокруг. Лекс не притронулся к своей кружке, сидел, настороженно переводя взгляд с одного мужчины на другого – чего сейчас стоит ожидать от Ящера? После вчерашних событий, вожатый понимал, произойти может что угодно. В зале царила полная тишина, она была настолько осязаема, кажется было настолько тихо, что даже можно было слышать, как звенит наэлектризованный воздух вокруг. Ящер продолжал спокойно обшаривать взглядом зал, казалось, он совсем забыл, зачем сюда пришел. Трактирщик продолжал, все так же невозмутимо смотреть на воина. Лекс чувствовал, как холодок спускается книзу спины, как начинают шевелиться волосы на макушке, кажись, его нервы не выдержали первыми. Что сейчас произойдет?

 – А где вышибалы твои, забыл, как их зовут?

Наконец прервал тишину Ящер. Он сделал вид, что усиленно пытается припомнить их имена – поморщился, пальцами щелкать начал.

 – Мика и Ратус.

Спокойно произнес трактирщик, выдержав небольшую паузу. Нервы у тертого торгаша были отменными – знал людей, умел себя держать.

 – Точно! Так, где они?

Сан сен Гор плечами отрешенно пожал.

 – В городе. Они наемные рабочие, как и все остальные – кухня, горничные, их тоже нет. Трактир закрыт, зачем мне им зарплату платить, если выторга нет?

Трактирщик вопросительно посмотрел на воина – твоя, мол, очередь, ходи.

 – Ну да, ну да. А почему закрылся?

Со вздохом сочувствия произнес Ящер. С трактирщиком он себя совсем по–другому ведет, не так, как с остальными, что это может значить? Отметил про себя Лекс.

 – Так из–за похорон, в знак скорби, а потом в городе случилось то, что случилось. Вот и решил, что пока ситуация не уляжется, заведение закрыто будет.

Воин бровь вопросительно поднял.

 – Так это же самое денежное время. Время смуты – время ловить рыбку в мутной воде, как раньше говорить любили!

Ящер прищурился, на трактирщика смотрит.

 – А мне денег достаточно. Я потому и столько лет в деле, что на рожон не лезу и понапрасну не рискую – пережду, не страшно.

 – А девочки твои, им то без заработков, небось, переждать не получится?

 – А девочки не мои, они у меня помещения арендуют, да за охрану мне платят – охраны нет, следовательно, платить не нужно. А дальше их дело, что делать.

 – Кстати, нам бы пообщаться с одной из них.

 – С кем?

Все так же спокойно спросил трактирщик.

 – С Виолеттой.

 – О чем?

 – О ком.

Поправил трактирщика воин.

 – О типе одном странном, который у тебя гостил. А может, ты нам о нем тоже что – то интересное сказать сможешь?

 – Что за тип?

 – Высокий, метра два, рожа изуродована вся, татуировка на ней.

Даже глазом не моргнул, кивнул спокойно.

 – Да, был такой – наемник, пять дней гостил, на шестой ушел, как раз в день похорон, вчера то есть.

 – Что–то необычное в нем, было, вел себя как–то, может странно?

Сан сен Гор удивленно на воина посмотрел.

 – Необычное? Сам же его только что описал, это как обычное лицо?

 – С этим понятно, еще может что–то?

Замер вспоминает, головой качает.

 – Нет. Пришел, комнату попросил, помыться, отдохнуть, оплатил вперед. Потом, в зал ужинать спустился, после ужина девочку попросил. Только, говорит, чтобы самая лучшая. Я к нему Виолетту отправил, она не против была. Все.

Она была не против! Как, как она могла, с ним! Да вообще, как с ними со всеми, почему? Вожатый от услышанного себе места не находил. Зачем, почему он сюда пришел, зачем согласился мараться обо все это?

 – Дальше, все эти дни, что он делал?

 – С утра завтракал и в город уходил, возвращался к вечеру, ужинал и в комнату поднимался. Последние два дня здесь все время был, до самого ухода.

 – Она у него все время была?

 – Да.

Лекс вообще раскис, сидел в кружку с квасом смотрел, ответа в ней искал. Почему ему так плохо, отчего душу на части как острыми когтями веи рвут, на тонкие полоски ее распускают?

 – Эй, парень, что с тобой?

Воин к нему обращается.

 – Что? Ничего – все нормально.

 – Идем тогда.

 – Куда?

 – Как куда? С Виолеттой поговорим.

Зачем, зачем мне к ней нужно идти, слушать все это, видеть ее и слышать как она, что она…. Не хочу, не пойду. Ноги выпрямились, тело вверх по лестнице понесли. Зачем, я ведь не хочу туда, не могу ее видеть, не могу все это слышать. До нужной двери дошли, воин легко в нее постучал. Шаги за дверью, дверь открылась, в ноздри аромат пряного масла и лаванды пахнул, на пороге она стоит – легкое платье с вырезом на груди, а там небо звездное, кудри темные на плечи спадают, глаза темные бездонные смотрят удивленно.

 – Привет Виолетта!

Бодро ее воин поприветствовал. Вожатый стоит как завороженный, в темноте темных глаз утопая.

 – И вам привет. Только вы зря сюда пришли.

Устало девушка ответила.

 – Что так?

 – Лавочка закрыта, вам в другую дверь.

Раздраженно бросила она.

 – Нет, нам именно к тебе. И дело у нас совсем другое.

Девушка заметно удивилась.

 – Вот как, и что это за дело?

 – А ты нас в комнату пусти, там все и узнаешь.

В сторону отошла, Ящер вперед вошел, у окна встал, вожатый за ним на ватных ногах, стул нашел, присел на нем в уголке скромно. Виолетта дверь закрыла. Сама на кровати на краешке присела, на Лекса смотрит, пристально, глаза не отводит. Почему она на меня так смотрит, почему именно на меня?

 – Мне нужно знать все об одном твоем клиенте, все, любая мелочь, любая зацепка, вспоминай все.

Коротко бросил от окна Ящер. Девушка, продолжая смотреть на вожатого, спросила.

 – О каком клиенте?

Вожатый глаза вниз опустил, не может на нее смотреть – неприятно ему это слушать. Зачем тогда пришел? Почему он с ним вместе – они совсем разные.

 – Высокий с рожей уродливой, вчера ушел, с которым ты пять дней кувыркалась.

Щеки вожатого от последней фразы красным вспыхнули.

 – Наемник, откуда не говорил, платил щедро, не обижал, руку не поднимал. Что еще?

 – Он говорил, зачем в город пришел, какие у него здесь дела?

Головой отрицательно покачала.

 – Нет, он не разговорчивый был.

 – Что вот так пять дней промолчал?

Удивился Ящер. Виолетта, наконец, перевела взгляд на него, Лексу стало немного легче.

 – Ты две недели молчал. Если бы вожатый, например, меня сейчас спросил, что ты мне за эти две недели рассказал, ответ был бы таким же.

Лексу вдруг отчаянно захотелось провалиться сквозь пол, встать и уйти, удрать поскорее отсюда, лишь бы не слышать, о чем говорят эти двое, говорят так буднично и спокойно, как будто цены рыночные обсуждают.

 – Что с твоей головой?

Неожиданно обратилась она к вожатому. Тот непонимающе взгляд на нее поднял. Голова, какая голова? Причем тут моя голова, что с ней не так? Ящер повернулся от окна, на парня посмотрел, тот сидел в полной растерянности, не знал что ответить.

 – Горожане постарались, не в ту улочку вчера сунулись.

Коротко, за вожатого ответил воин.

 – Ты и амбарный Сэмэ, как он о вас узнал?

Плечами безразлично пожала.

 – Откуда мне знать, меня он не спрашивал.

Лекс глаза поднял на воина, тот внимательно следил за девушкой, глаз с нее не сводил, даже не моргал. Она все так же спокойно сидела на кровати, на него в ответ смотрела. Это продолжалось несколько минут, наконец, воин кивнул.

 – Хорошо, пойдем мы тогда.

Он быстро направился к двери, Лекс даже не ожидал, что разговор закончиться так быстро, он даже никак не отреагировал на уход воина. Ящер остановился на пороге, в комнату обернулся.

 – А почему ты сказала, что лавочка закрыта?

Вожатый начал подниматься со своего стула, наконец, дошло, что пора уходить. Девушка плечами пожала, ответила, глядя отрешенно перед собой.

 – Уехать хочу отсюда, надоело здесь всё и все. Забыть вас всех хочу и не вспоминать больше никогда.

Сердце Лекса защемило, заболело – с какой болью и горечью были произнесены эти слова, а он ничем не может ей помочь. Или может? Нужно остаться, спросить ее, помощь предложить.

 – Идем парень, здесь нам делать нечего, нужно двигаться дальше, времени нет.
Ящер развернулся и пошел к лестнице вниз. Вожатый постоял минуту, грустно глядя в глубину темных глаз, развернулся и на ватных ногах, пошагал следом.


**********
За массивной деревянной лакированной дверью раздавались приглушенные голоса. О чем говорили не разобрать, только интонация говоривших была слышна. Несколько голосов слышались издалека, из глубины комнаты. Один голос звучал близко к двери, ближе других – низкий, грубый, размеренный, но все равно не разобрать было, о чем говорит. Наконец голоса смолкли, шаги послышались, к двери идут. Воин у двери повернулся, чтобы ее открыть, но массивная дверь сама с легкостью, как будто фанерная, в сторону отлетела. Из комнаты в просторную приемную вышел человек среднего роста, возраст под сорок лет, худощавый, длинные серые с проседью волосы под горшок стриженные, ломанный с горбинкой нос, серые с прищуром глаза, нашивка наемника на плече – Лок. Воевода хорошо знал негласного главаря наемников Атолла, тот возглавил их после прошлогодних событий в копальне. Все ему беспрекословно подчинялись, он же сам Воеводу открыто ненавидел, причин тому была масса. Лок, непонятно – это его позывной или имя. Воевода знал, что у того есть семья и двое сыновей, оба наемники, один из которых был в том, прошлогоднем караване, от полученной дозы тогда, теперь сильно болел. Несмотря, на то, что у наемника есть сыновья, сам себя он никогда не называл по своему отцу с приставкой «сен».
То, что он сейчас вышел от Совета, сразу после вчерашних событий в городе, не сулило ничего хорошего – Совет явно что–то замышляет, раз злейший враг и недоброжелатель Воеводы здесь. Или это что–то уже воплощено в жизнь, может они уже давно в сговоре, и действуют по плану. Наемники Атолла – сейчас это отдельная, сплоченная, хорошо вооруженная и подготовленная организация, проникнуть в которую, и узнать информацию было невозможно, чужие не допускались, свои клятвенно следовали за своим предводителем. Воевода всегда утешал себя мыслью о том, что наемников осталось крайне немного, немногим больше пары десятков. В то время как в подчинении Воеводы воинов, готовых исполнить любой его приказ, сейчас было почти две сотни. Плюс полицмейстеры, ряды которых, правда, вчерашние события сильно проредили, итого сейчас полицмейстеров в городе осталось семеро. Нет – на открытую конфронтацию ни Совет, ни наемники пойти не осмелятся, но нужно держать уши востро.

 – Прошу, Воевода Верд сен Вер, проходите!

Пригласил его воин у двери, Воевода вошел в зал совещаний, массивная дверь за ним закрылась. В просторном зале было также душно, как и в приемной. Потолочные вентиляторы не справлялись, массивные лопасти увязали в спертом душном воздухе. Во главе стола, как и прежде, сидел маленький тучный мужчина, в дорогой одежде, лицо его было украшено мелкими капельками пота, блестящими и переливающимися на солнце как драгоценные камни, грудь тяжело поднималась, его мучила отдышка. Остальные четверо сидели на своих местах – двое по правую руку и двое по левую.

 – Воевода Верд сен Вер, прошу! Поприветствовал вошедшего главенствующий, указав на стул перед столом напротив них. Воевода занял, предложенный ему стул.

 – Времени у нас крайне мало, предлагаю сразу перейти к докладу о состоянии дел в городе. Что известно на данный момент, какие меры приняты, что планируется предпринять?

Все с интересом повернули головы в сторону Воеводы – ждут. Вот же твари циничные – даже ни слова соболезнования о погибшем сыне, о похищенной дочери, о похоронах, превращенных в кровавую бойню. Времени у них мало, пары вшивых минут им жалко. Воевода прокашлялся, докладывать сухо начал, о том, что Ящеру выяснить удалось. Подробно, за поход к копальне рассказал, о том, что там обнаружилось. Потом пошагово восстановил картину вчерашнего дня, подвел итоги по погибшим и раненым. Город вчера потерял пять полицмейстеров, двое ранены – выживут. Воинов погибло одиннадцать человек, пятеро ранены, один скоро преставится. За двоих погибших нападавших рассказал, что они мутанты упомянул. Как остальные из города ушли, своими выводами по поводу сообщников поделился. О напряженной ситуации в городе упомянул, о мерах, предпринятых по поиску, поимке и дознанию также поведал. О семерых погибших и пятерых раненых, в результате взрыва и перестрелок, горожанах сказал.

Повисла гнетущая тишина, каждый сидел в мысли свои глубокие погруженный. Пятеро не молодых, седых заседателя были в некоторой растерянности. Первым тишину нарушил главенствующий.

 – Связь уже работает?

Воевода кивнул.

 – Да, помехи еще есть в эфире, но общаться можно.

 – Отправьте запрос нашим представителям в Закатный Становый Союз и в Полуночный Альянс, пусть аккуратно на месте узнают, о возможной подготовке или участии соседей в этом происшествии.

Происшествии? Да это самая настоящая чрезвычайная ситуация – объявление войны! Воевода кивнул.

 – Мне непонятно насчет участия в этом мутантов.

Подал голос самый худой из собравшихся за столом.

 – Как это понимать? Если за этим стоит кто–то из соседей, то, как такое возможно? Самые лояльные законы, по отношению к ним, у нас в Атолле. Полуночники их камнями забивают, станичники в вечном рабстве как скотину используют, на товар, как вещи, меняют.

 – Уж не хочешь ли ты сказать, что это изговосхи все провернули?

С улыбкой ответил тому его сосед.

 – Все указывает именно на это.

Отчетливо произнес Воевода. Все с изумлением на него уставились, как будто тот в воздухе парить начал.

 – Из всего, собранного и проанализированного материала, такой вывод можно смело сделать. В городе велась многолетняя подготовка, завозилось оружие, и ни один доносчик об этом не сообщил, никто ни прокололся, ни разу. Полицмейстеры и дознаватели это бы сразу знали, такое не утаишь. А кто самая сплоченная и закрытая для внедрения извне группа в любом обществе?
Главенствующий приподнял удивленно бровь.

 – Кто?

 – Притесняемый, тот, кого все время травят и притесняют, кого достоинства лишают. Даже о бандах местных мы знаем все, или со временем все узнаем, а здесь ничего – столько времени и тишина.

 – Если это так…

Тучный мужчина с лева не закончил свою мысль, опять все в раздумья погрузились.

 – Если это так, то от них нужно избавиться.

Наконец закончил он свою мысль.

 – С ума сошел? Ты видел, что они вчера сделали, тронем их – война начнется, кто знает, сколько оружия у них на руках и сколько бойцов.

С жаром выпалил главенствующий. На Воеводу посмотрел, тот слово взял.

 – Думаю, бойцов в городе немного, иначе, зачем им понадобилось основную группу извне приводить. Здесь людей обстрелянных скрытно подготовить невозможно, остальные не бойцы. Оружие есть, но вчера они изрядно боезапас израсходовали, а тот арсенал, который остался, если необученному дать воина из него все равно не сделать. Поэтому войны в городе опасаться не стоит. Скоро мы их выловим, организуем облавы, обыски и быстро задушим.

Главенствующий слово быстро взял.

 – Никаких облав и обысков, сам в прошлый раз говорил, что это как мертвому припарка, сам говоришь, что готовились долго и основательно. Любое проявление силы – запрещаю, применять оружие только в самом крайнем случае, людей не провоцировать. Сам назначу инспектирующего по группам дознания, все беру под личный контроль, обо всем докладывать непосредственно и лично мне. Ты (он указал на сидящего справа) – курируешь органы дознания и полицмейстеров. Ты (рядом сидящий), на тебе переговоры с представителями масс, если требования выдвигать начнут, волнения начнутся – торгуйся, обещай что хочешь, но волнения погасить ты должен. Дальше, ты (человек по левую руку) – дипломатические отношение и переговоры с соседями. Следующий, ты – патрули и охрана центра, административных зданий и Банка Атолла, берешь непосредственное руководство. Все напрямую докладываете мне. Все действия согласовываете со мной.

Воевода опешил – только что у него из рук забрали все рычаги влияния.

 – А мне что делать? Это все мои полномочия.

С издевкой спросил он.

 – Сейчас время особое – один человек с таким объемом работы не справиться, мы общее дело делаем, помогать друг другу должны, вот уважаемые члены Совета и помогут своему Воеводе.

Невозмутимо парировал главенствующий.

 – Для тебя уважаемый Воевода Верд сен Вер будет не менее ответственное задание. Совершенно очевидно для всех, что изгои, находящиеся в городе представляют собой скрытую нешуточную угрозу, от них нужно избавиться в ближайшее время, ждать первого полнолуния времени нет. Думаю, никто из членов Совета возражать не будет, что в целях безопасности горожан и ввиду исключительности случая, мы можем не дожидаться оговоренного срока, а изгнать их раньше?

Все согласно закивали. Руку поднял самый худой, из собравшихся за столом мужчин.

 – Предлагаю в виде компенсации и чтобы недовольства среди горожан немного погасить, изгоям, в этот раз, разрешить взять с собой личные вещи и дать им немного воды.

 – Каким образом это погасит недовольство горожан?

 – Там родственники у многих, смягчение их участи и повышение шансов выжить, поможет снискать нам некую лояльность среди них, их соседей и знакомых.

 – Хорошо, если никто не возражает – так и поступим.

Главенствующий снова на Воеводу посмотрел.

 – Воевода Верд сен Вер, подготовьте все необходимое, чтобы сделать это в ближайшее время, продумайте, как это сделать, чтобы меньше людей об этом знало, может лучше под покровом ночи?

 – Послушаете, раз изгои стоят за всем этим и они в городе остались, может нам стоит попробовать их спровоцировать, выйти из тени, чтобы в ловушку загнать?

Голос слева. Справа ему парируют.

 – Как ты это сделать предлагаешь?

 – Да вот, хотя–бы этой ситуацией и воспользоваться, два дела одним махом – и изгоев из города уберем и их друзей спровоцируем и переловим. Они ведь своих наверняка освободить захотят. Иначе, зачем они это все вообще затевали – они права свои отстоять хотят.

Главенствующий на Воеводу посмотрел.

 – Мысль хорошая, вот и настоящее дело. Воевода Верд сен Вер – ваша задача операцию спланировать, изгоев из города убрать, группу сочувствующих, засевшую в городе, выявить, поймать и дальше по цепочки на руководителей их выйти. На этом закончим – нужно браться за дела, времени терять не стоит.

Воевода вышел из зала совещаний, кипя от злобы. Совет только что мощно выбил у него почву из–под ног. Нужно собирать командиров, настраивать людей, наверняка скоро за этим дальнейшие действия последуют. Переподчинения силовиков этим жирным тушканам допустить нельзя, нужно чтобы среди воинов командиры разъяснительную работу проводили, убедиться в личной лояльности командиров. Продумать с Игером дальнейший план действий и ответный ход Совету. Пока, для отвлечения внимания, займусь этим делом с изгоями – идея, в принципе неплохая, может, что–то из этого и получиться.

Вниз спустился, из здания вышел. Что за морок – на входе вместо его воинов наемники вооруженные стоят. Вот и началось.


**********
 
 – Ну, что парень, какие мысли по поводу этого?

Обратился воин к Лексу, как только они вышли на улицу, стоя перед трактиром. Вожатый неопределенно пожал плечами.

 – Пойдем.

Ящер увлек вожатого за угол соседнего дома, в переулок напротив.

 – Думаю, темнят они, причем оба, не знаю, почему и зачем, но что–то они не договаривают. Но больше всего меня сейчас заботит трактирщик.

 – Почему?

 – Понимаешь, не ведут так себя торгаши, те выгоды своей никогда не упустят, а этот себя ведет совсем не так.

 – Так он же сказал…

Ящер рукой махнул.

 – Слышал я, что он сказал. Слова правильные, только сути не отображают, если бы мне это кузнец сказал или клерк какой – поверил бы, но трактирщику никогда.
Воин опять задумался.

 – И эта, вдруг ни с того ни с сего, уехать надумала. Почему именно сейчас, а не раньше или позже? Знаешь, как мы поступим – я к полицмейстерам пойду, узнаю, как найти вышибал из трактира, пообщаюсь с ними и с остальным персоналом. Ты здесь останься, проследи за трактирщиком, если трактирщик, куда отлучиться надумает. Вот с этим тебя везде пропустят и любое содействие окажут.

Воин протянул вожатому верительную бумагу от Воеводы.

 – А как же ты?

 – Да меня уже и так каждая собака запомнила, кто я и что здесь делаю.
Лекс неуверенно плечами пожал.

 – Но ведь она же на имя Ящера выписана.

 – Ну, так и представляйся Ящером, если нужно будет. Там что портрет мой есть?
Вожатый, наконец, кивнул.

 – Хорошо, прослежу.

 – Отлично, но помни – меня больше трактирщик интересует, следи за ним. Смотри не проморгай.

Вожатый снова кивнул, на этом и разошлись. Точнее Ящер ушел по своим делам, а Лекс на месте остался, из переулка за трактиром наблюдать. Время тянулось мучительно долго, духота давила, разбитая голова снова начинала болеть, боль пульсировала в висках, не давая сосредоточиться на мыслях. Мысли хаотично скакали как необъезженная мулга – то с Ящера и вчерашних событий, соучастником которых Лекс стал, то резко переключались на девушку с длинными вьющимися темными волосами, на ее поведении, взгляде, жестах, словах останавливаясь. О чем она говорила, Лекс уже и не помнил, он помнил одно – она устала, она подавлена, ей опостылело здесь все. Она одна и помочь ей некому, он должен попытаться помочь ей. Да он ей поможет, и тогда… А что тогда? Это уже не важно, важно одно – он должен ее увидеть снова, наедине, поговорить с ней.

Наконец, после нескольких томительных часов ожидания, дверь трактира открылась, из нее вышел Сан сен Гор собственной персоной. Закрыв за собой дверь, замкнув ее на ключ, он накинул на голову капюшон длинной плотной куртки и уверенной походкой направился по прилегающей улице в сторону центра. Лекс последовал за ним, держась на расстоянии, все время готовый быстро юркнуть в тень ближайшего здания и укрыться там. Трактирщик дошел, до поста, который перекрывал улицу, быстро о чем–то с охранявшими его воинами переговорил. Дальше пошел – воины его пропустили. Вожатый время немного выждал, сам к посту подошел, верительную бумагу постовым предъявил, его тоже пропустили без проблем. Трактирщик свернул пару раз и к зданию городского центра связи вышел. Дверь потянул, внутрь вошел.
Городской центр радиосвязи был расположен в самом центре города, это был стратегически важный объект, который даже в спокойное время охранялся у входа вооруженным воином. Сейчас здание было обнесено по кругу мешками с песком, затянутыми колючей проволокой, охранников было двое, хорошо вооружены и в полной боевой выкладке. Здание было двух этажным, с высокой антенной, которая шпилем выходила из крыши и уходила высоко вверх, выше крыш городских зданий пятого яруса, от нее в разные стороны книзу спускались распорки, удерживающие высокую мачту антенны, не дающую завалиться ей под мощным ветровым напором. На первом этаже располагалась приемная, в ней была оборудована стойка приема заявок и работы с посетителями. Сама радиоточка и аккумуляторная комната располагались на втором этаже. Мощная радиостанция требовала использования для работы мощных больших батарей. В радиоточке Атолла была установлена восстановленная и видавшая виды, старая, массивная, но надежная радиостанция, состоящая из передатчика, приемника, умформера и пульта управления с телеграфным ключом. Радиостанция могла работать в широком диапазоне частот и двух видах модуляции, мощность — восемьдесят Ватт; дальность связи — две тысячи километров, питание — от батарей напряжением двадцать шесть Вольт.

Радиостанция использовалась в дипломатических целях, для связи и ведения переговоров с соседями, в периоды между Солнечными Бурями, когда эфир был чист от помех и радиоволны спокойно достигали адресата, не искажая передаваемых сообщений. Также использование радиостанции было доступно торговцам и караванерам, ведущим переговоры с деловыми партнерами и грузоотправителями, для заказа товаров, согласования маршрутов передвижения караванов и прочих деталей, связанных с ведением торговли между поселениями. Услуга это была, конечно, не бесплатной, но взимаемая плата была вполне приемлемой и с лихвой окупалась, удачно согласованными, проведенными и завершенными сделками.
В том, что трактирщик отправился к радиоточке, с одной стороны не было ничего подозрительного, вполне возможно, он пошел туда по деловым бизнес–интересам. Но с другой стороны, настороженность вызывало время, которое он для этого выбрал – сразу после драматических событий в городе. И второе – это не вписывалось в теорию о временном прикрытии бизнеса, на время пока беспорядки в городе не утихнут. То есть, получается, что с одной стороны он продолжает вести бизнес, а с другой, его прикрывает – не вяжется все это в одну кучу. Так зачем он здесь?
Лекс прождал около сорока минут, наконец, Сан сен Гор вышел из здания радиоточки, постоял немного у двери, о чем–то размышляя, потом перекинулся несколькими словами с постовыми. По всему было видно – те хорошо знали трактирщика. Затем он не спеша направился на полдень, в сторону бедного, неблагополучного района города. Странно, зачем ему туда, трактир в другой стороне? Вожатый выждал пока трактирщик отойдет немного дальше, улица, по которой тот шел, была прямая, потерять его из вида он пока не боялся. Время есть забежать в здание радиоточки, узнать, зачем трактирщик туда заходил. Лекс быстро пересек улицу, в нем проснулся азарт сыщика, он даже забыл о головной боли, донимавшей его все утро. Верительную бумагу быстро постовым у входа показал, те его сразу пропустили, дверь на себя потянул, в здание вошел. Внутри, за стойкой приема заказов, сидела уже не молодая, полная дама, серые волосы в пучок на голове собраны. Взгляд усталый, неприятный – с такой раскланиваться и реверансы ей петь некогда. Быстро к ней прошел, бумагу верительную под нос сунул.

 – Трактирщик Сан сен Гор зачем приходил? Быстро отвечать!

Замялась, растерялась.

 – Ну?

 – Я не знаю, он текст не надиктовывал, он к операторам пошел, сам общался с адресатом.

 – Понятно, идти по лестнице вверх?

Кивнула, спохватилась.

 – Только вам туда нель…

На полуслове запнулась, но Лекс ее уже не слушал, быстро наверх по ступеням влетел, в комнату с аппаратурой вошел. Лысый щупленький мужичек на него удивленно глаза поднял, наушники с головы снял, смотрит вопросительно. Стул за столом напротив лысого пустой, Лекс в него быстро сел, тому быстро бумагу верительную от Воеводы под нос сунул.

 – Трактирщик с кем и о чем только что говорил. Отвечать коротко и по существу!
Мужичок быстро в себя пришел, прокашлялся, горло прочистил.

 – Заказывал переговоры с Закатным Становым Союзом, стан Истрица. Деловод Станового Марель сен Рек его ответчик был. Уважаемый Сан сен Гор интересовался у него покупкой неких Меи и Мака, на что, как я понял, получил отказ, но подробности мне не известны, они через наушники общались. Это все.

 – Хорошо.

Лекс кивнул. Быстро вниз по лестнице спустился, тут ему делать больше нечего, расскажу Ящеру – пусть сам думает, что это может значить. Успел вовремя – спина трактирщика уже маячила за другим блок – постом, разделявшем эту улицу пополам. Вот трактирщик как раз влево в переулок свернул. Лекс ускорился, пробежался немного, тоже в тот переулок свернул. Мощный удар по голове сзади – темнота.


**********

Эти двое наконец–то убрались. Быстро догадался, откуда ноги расти могут, на следующий день уже заявился, нужными людьми интересуется – умный противник, расчетливый, такого вокруг пальца обвести сложно будет. Здесь совсем другой подход нужен – вместо того чтобы с ним в лоб бодаться, нужно свободы маневра его лишить, его самого и его покровителя, крылья им слегка подрезать, спесь сбить. Не пойму – что с ним вожатый делает, не его это дело в Атолле расследования проводить, чего нос свой в дела чужие сует? Времени много с ними потерял, а еще много дел нужно успеть сделать, пора собираться.
На улицу вышел – чисто вокруг, ладони свербят, как перед дракой. Предчувствие не подводило никогда, голос внутренний слушать нужно, он всегда правду скажет, всегда поможет. Блокпост миновал. Нет, не показалось – вожатый увязался, сыщиком себя почувствовал. Не твое это парень за людьми следить, ты лучше бы свое дело делал – караваны водил, а коль ты так, то не обессудь. Пусть пока идет, пока он не опасен. Нужно им немного информации слить, по ложному следу пустить – два дела одним махом уладить получиться. Вот и радиоточка – мне туда.

Да, совсем невеселые новости. Как теперь ей об этом сказать? Как она их воспримет? А если с собой что–то сделать надумает? Нет, она не сможет, она не такая – она дальше пойдет. Как сказать – то ей это правильно?
Все – по делам пора. Неспешно до второго блокпоста прошелся, вожатый в здание радиоточки юркнул – поторапливайся парень, долго ждать тебя не буду. С постовыми воинами парой пустых фраз перекинулся. Дальше, неспешна, пошел. Вожатый из здания вышел – отлично пора. За угол свернул, в тени здания под ступенями, на верхний ярус ведущими, притаился. Бежит, пыхтит – тоже мне сыщик. За угол повернул, два шага вперед сделал, со мной поравнялся – короткий прямой в висок. Готов. В отключке. Так, давай карманы свои сюда – это ограбление, все так и должно выглядеть. О, бумага знакомая – верительная от Воеводы на имя Ящера выписанная, широту его полномочий в городе подтверждающая. Смотри ка, свою бумагу вожатому передал, понятно, почему он так скоро в радиоточке информацию разузнал – крепко спелись голубки, значит, оба под одну гребенку расчесаны будете.

В бедный квартал пошел наверх по лестницам поднялся, убедился в отсутствии других «сопровождающих», к двери неприметной подошел, условным стуком постучал, дверь юноша открыл, внутрь пропустил.

 – Отец в комнате.

Коротко в правую сторону кивнул. Туда прошел, Кривой сидит отвар пьет, перед ним Макаров разобранный лежит. Чистит его. Поприветствовали друг друга.

 – Извини, я быстро и по существу, дел еще много, а у меня эта парочка его изрядно отняла.

 – Какая парочка?

 – Воин Ящер, он на Воеводу работает, его интересы преследует, тот, что караваном к копальне ходил. Ты с ним поосторожнее будь. Если встретиться доведется, лучше на рожон не лезь – лучше уступи, не по зубам он тебе.

Кивнул.

 – Я понял, о ком ты говоришь – вчера видел его у здания полицмейстеров.

 – С ним еще вожатый полуночников ошивается, с этим все проще – сунется, можешь сразу гасить, только чтобы без свидетелей.

Кивнул.

 – Теперь давай о наших делах. Что с твоей группой?

 – Все в порядке, все целы, никто не засветился.

 – Яне?

 – Тоже порядок – отработал отлично, я его, как Отшельник говорил, в бывшую группу Крысы определил.

 – Хорошо. Тогда он связным между нами будет, проинструктируй его. Он подозрений не вызовет, он везде в городе вхож, его все знают. Дальше идем – группа Отшельника из города ушла с посылкой, все по плану идет. Теперь твоя задача – поднять бедный район, ситуацию раскачать, возглавить движение и держать под контролем. Но никаких силовых акций пока не предпринимать, ничего такого, все согласовывать со мной. Только точечный террор против силовиков и торговцев, но сильно не жестить, нам их разозлить нужно, панику посеять, а не сплотить против себя. Нужно чтобы Совет с Воеводой сами закусились, тогда они за нас сами все и сделают. Задача группы Крысы – раскачать ремесленный квартал, самим сильно не высовываться. Пусть твои люди говорят с рабочими, слухи разносят, жути нагоняют про рухнувшую экономику, скорый голод, войну с соседями и прочее, а дальше работяги сами подхватят и выше понесут. На этом все – плотно беремся за выполнение этих задач.

 – Понял – все сделаем.

 – Хорошо, я тогда дальше пойду, мне еще парней проведать нужно, я еще не знаю как у них дела.

Попрощались, разошлись. По ярусам немного побродил, убедился в отсутствии «хвоста». На первый ярус спустился, к дому нужному подошел, связку ключей достал, дверь открыл, внутрь зашел. Дом заброшенный, в бедном районе, никто в нем не живет, но мне сейчас другое в нем интересно – в спальню прошел, кровать в сторону убрал, несколько досок половых снял, в стороне сложил. Внизу дыра образовалась, лестница канатная подвязана, вниз уходит, по ней спустился – в городском сточном коллекторе оказался. Коридор узкий, темный, из кармана колбу с химическим раствором достал, встряхнул, голубым засветилась, вперед пошел. Вскоре узкий коридор, плавно уходящий вниз, вывел меня к широкой галерее.

Дело в том, что под городом располагались старый карьер и копальня (шахта), которые были погребены под песками Пустоши. В некоторых местах имелись штольни и коридоры – галереи, сообщающиеся с поверхностью, эти заброшенные части старой инженерной инфраструктуры сейчас использовались как канализация Атолла. Найдя в галерее нужное ответвление, прежде чем в него свернуть я громко окликнул Ратуса, Мику – назвал условное слово. Дождался ответа, свернул туда. Вошел в небольшую, оборудованную комнатку, парни были внутри – Мика, перевязанный, лежал на грубых деревянных нарах, со Стечкиным в руке. Ратус в тени комнаты с АКМом в руках притаился. Убедившись, что это я он вышел из своего укрытия, автомат на предохранитель поставил, поприветствовал меня, обнялись. Потом Мику поприветствовал, руку ему пожал, на предложенный табурет рядом присел. Грустные, сосредоточенные лица, смотрят внимательно.

 – Как все прошло?

Ратус первым тишину нарушил.

 – Посылка из города уехала, все группы отработали на «отлично». Операция продолжается, по плану. Двоих братьев мы потеряли в сквере.

 – Информация точная?

 – Да, наш подкормленный стукачек сутра Алеху на рынке напел, что ищейки в прикупе имеют. Как вы парни?

 – Я нормально.

Первым откликнулся Ратус.

 – Две пули в броник поймал – ребра целые, капа амортизационная спасла и тот факт, что у них дешевый самокрут мягкотелый был. Вторая пуля о краешек бронеплиты раскололась, куски оболочки в боку застряли. Уже порядок – вытащил все, ничего страшного. Ушел чисто, как и говорили – граната, потом сюда, по пути Мику подобрал, ему больше досталось.

 – Что у тебя, брат?

 – Да, погрызли меня жестче – автомат спас, в себя очередь принял, фрагменты пуль в очки ушли, одна пуля в груди, в плите, вторая выше ушла, в трапеции, в мясе застряла. Ратус ее уже вытащил. Когда уходил, сюрприз на ступенях оставил – гранату без чеки скобой вниз положил, ушел чисто – хвоста не было.

 – Хорошо. По нашему следу пес натасканный идет – Ящер, доверенный Воеводы. Он сегодня с утра ко мне в трактир заявился, о вас спрашивал, об Отшельнике, потом с Виолеттой говорить наверх пошел.

Глаза у обоих удивленные. Ратус опять первым спросил.

 – Откуда он узнал, как так быстро сообразил? Чисто ведь все сделали, кто прокололся? Что девочка ему рассказала?

 – Нет, он не знает ничего – все, что у него есть, это только догадки. Потому и говорю – натасканный пес. Виолетта молодец, она им вообще ничего не сказала, просто отшила.

 – Им?

 – С ним вожатый полуночников подвязался. Я его пару часов назад на больничный в несколько дней определил, чтобы под ногами не путался. Не переживайте парни, Отшельник и такой расклад тоже просчитал – все по плану идет, мы им сейчас сильно карты спутаем и расклад поменяем.

 – Что нам делать теперь?

 – Вы как себя чувствуете? Ратус?

 – Хоть сейчас этого Ящера закопать готов.

 – Мика?

 – Порядок, я и левой из Стечкина девять из десяти десяток выбить смогу.

 – Хорошо. Тогда делаем так – Ратус, смотри сюда, вот на схеме дом. Вот здесь.
 Завтра туда после полудня пойдешь, это наша точка связи – стратегически важный объект. Хозяин там свой человек, но он не обстрелянный, в городе скоро неспокойно будет, всё мы контролировать не сможем, мне человек нужен, чтобы точку эту, в случае кипиша отстоял. Оружие и боекомплект все с собой бери. Береги его как зеницу ока, если со мной что случиться, он знает, как радиостанцией пользоваться, знает все действующие позывные, рабочие частоты и резервный шифровочный ключ.

 – Понял, все сделаю.

 – Я его насчет тебя предупрежу. Теперь ты Мика, за тобой завтра мой племянник Алех придет, ты мне под боком в трактире можешь понадобиться, он тебя проводит. Светить тебя не будем, пока в тайной комнате отлежишься. Кто знает чего от этого Ящера ожидать, а братский ствол мне может пригодиться.

С парнями обнялись – родными они мне стали за последние годы. Попрощались. Назад наверх вышел, доски на место вернул, кровать придвинул, аккуратно из дома вышел, в благополучный район направился. Кривыми узкими улочками, по ярусам верхним цент города обошел, дом нужный отыскал, постучал. Хозяин дверь открыл – солнце уже к горизонту клониться, день заканчивается. Вся семья в сборе – хозяин, жена и дочь его, меня поприветствовали, я их тоже в ответ. Времени нет на разговоры – сначала дело. В комнату нужную прошел, дверь за собой прикрыл, аппаратуру из тайника достал, собрал, подключил, настроил – готов. Сегодня днем, когда в радиоточке был и с Истрицей станом говорил, помех в эфире еще много было, поэтому сообщение трижды продублирую, на всякий случай. Текст шифровки, который Отшельник тогда, на инструктаже, мне дал, помню четко. Ключ телеграфный взял – сообщение отстучал. Пауза. Снова отстучал. Пауза, и еще раз повторил сообщение. Аппаратуру собрал, в тайник убрал, в комнату вернулся, к хозяину подошел, на ухо ему сказал, чтобы жену не пугать.

 – В городе неспокойно сейчас, дальше может хуже быть, к тебе завтра после полудня, человек придет, зовут Ратус, он тебе в помощь будет и за охрану вам. Не волнуйтесь ни о чем теперь. Может помочь еще, чем нужно, может, деньги нужны?
Головой отрицательно покачал.

 – Тех, которые ты в прошлый раз давал, еще хватает.

 – Хорошо, пойду я тогда, удачи вам!

Попрощались, разошлись. Дела все уладил, темно уже, солнце село, нужно назад в трактир возвращаться. Назад без происшествий дошел, в дверь постучал, племянник дверь открыл, вошел, к столу прошел – проголодался за день скитаний. Только поесть хотел присесть – Виолетта пришла, есть откладывается, нужно ей как–то теперь о детях сказать.


**********

 – Эээээй, тыыыыы меняяяя слыыышииишь?

Голос как будто издалека, протяжный, эхом длинным отзывается. Что происходит, кто это, где я?

 – Яяяяящер, тыыыы меняяяя слыыышиииишь?

Почему он меня Ящером зовет, меня… а кто я, как меня зовут? Разве я Ящер? Нет, Ящер это тот, с темными волосами назад зачесанными, тот, наглый безжалостный тип. Он человека беспомощного убил, забил до смерти. Разве это я? Я на такое не способен, нет – я не Ящер, нет, нет.

 – Нет!

 – Вот, признаки жизни подал, наконец – сотрясение у него, легкое. Сейчас я его старую рану осмотрю. Потерпи парень, сейчас я повязку срежу, нужно рану твою осмотреть и обработать. Будет немного больно.

Почему, зачем, зачем мне снова нужно делать больно? Ножницы возле уха лязгнули металлом, потянули, издалека еле слышная боль пришла. И это все?

 – Порядок, швы целые, сейчас обработаю и заново перебинтую его.

Прохладное что–то виска коснулось, приятно. Скользит вверх, вниз. Обматывают ткань вокруг головы, холод теплом сменился. Спать хочется.

 – Ящер, эй парень, ты меня слышишь! Куда тебя отвести, живешь ты где, говорю?
Почему они меня по–прежнему Ящером называют? Откуда я знаю, где он живет – он мне никогда не говорил об этом. К ноздрям поднесли что–то – резкий запах в них пахнул, в голове прояснилось сразу. Комната, человек в сером халате рядом на стуле сидит, воин у двери стоит. Человек в халате меня спрашивает.

 – Живешь, говорю где?

 – На постоялом дворе остановился.

К воину повернулся, тот кивнул.

 – Отведу.

С кровати подняться помогли, воин подмышку перехватил, к двери повел, на улицу вывел – смеркалось уже, скоро солнце сядет. Голову поднял, поплыло все вокруг опять, пелена мутная – ничего не разобрать в ней. Ноги, мои как будто, идут, по брусчатке перебирают. Ступени, пол, потолок. Хорошо, спокойно. Шаги.

 – Что с ним случилось?

Тонкий нежный голос, такой знакомый, такой родной. Откуда я его знаю? Это не мамин голос и не сестренки. Кто она?

 – В неблагополучный район сунулся, ограбить пытались.

Грубый мужской голос отвечает – его я не знаю, слышал недавно, несколько минут назад, но знать не знаю.

 – Я пойду – мне на службу пора.

 – Да, конечно, я за ним присмотрю.

Руки легкие тонкие, нежные лба коснулись, через повязку как будто издалека откуда–то. Гладят, ласкают. Запах в ноздри знакомый пахнул – пряное масло с лавандой. Хорошо как, спокойно, как дома. Глаза открыл – потолок темный, закопченный перед ними. В сторону голову повернул – глаза темные, глубокие, напротив, ласковые, нежные.

 – Привет, ты как?

Улыбка – ослепительная, нежная, завораживает, манит, притягивает.

 – Я…

На локте приподняться попытался, тупой болью в висках отозвалось, комната поплыла, тошнит. Руки тонкие в плечи уперлись, назад откинули.

 – Лежи, тебе вставать нельзя.

 – Хорошо, как скажешь.

 – Зачем ты туда пошел?

Головой покачал – тебе этого знать нельзя.

 – Это он тебя просил? Почему ты ему помогаешь?

 – Кому?

 – Тому, на чье имя у тебя верительная бумага от Воеводы.

 – Откуда ты о ней знаешь?

 – Мне ее воин отдал, который тебя сюда привел.

Бедная, маленькая заблудшая душа.

 – Ты ничего не знаешь. Не знаешь, что они с людьми в копальнях сделали, ты ничего не знаешь.

 – Кто они?

 – Те, кого мы ищем. Те, за кем мы охотимся.

 – Вы ищите? Вы охотитесь? Или он?

 – Почему ты так говоришь?

 – А почему ты принимаешь так просто на веру одну сторону, отвергая другую?

 – Потому, что я видел, что там произошло.

 – А что произошло там, где ты не видел, ты знаешь? Если нет, то и не было этого?

Что все это значит, о чем она спрашивает?

 – Они почти сотню людей убили, мужчин, стариков, воинов. Этому есть оправдание?

 – А убийству двух тысяч женщин, детей, стариков, есть оправдание?

 – О чем ты сейчас говоришь, кто тебе это рассказал?

 – Он рассказал. Тот, о ком вы сегодня днем узнать приходили.

Так она на его стороне, она его покрывает!

 – Зачем ты солгала?

 – Солгала? Я ничего не сказала, это считается ложью? А что тогда, правда? Ваша, правда, в чем она?

 – В том, что мы убийц остановить хотим.

 – Мы, это кто?

 – Я и воин этот – Ящер.

 – А вы кто? Может вы суд справедливый? Десница духов Пустоши? Кем вы себя возомнили, почему решили что правда за вами?

Что она такое говорит, как она может!

 – Они безоружных людей убили, беззащитных. Они девочку похитили. Этого достаточно для доказательства вины?

 – А твой напарник, праведный меч правосудия, рассказал тебе о том, как он и ваш покровитель, Воевода Верд сен Вер целое поселение уничтожили. Как сперва отпор получив, вернулись позже, чтобы с беззащитными женщинами и детьми поквитаться. А теперь, когда их грехи прошлого, пришли с них плату справедливую требовать, почему они сами враз праведными стали?

 – О чем ты говоришь? Я не понимаю.

 – Ты хороший человек, Лекс, хороший, добрый, и очень доверчивый. Твой друг, или кто он тебе, это не тот человек, за которым нужно следовать. Он использует тебя, он использует всех вокруг, ему свои интересы важнее. Всегда были, и всегда будут. Он верный и преданный пес своего хозяина. Он тебя погубит, тебя и любого, кто за ним следом идет. Послушай, пожалуйста, не перебивай, я хочу тебе правду рассказать, а ты уж сам решай, во что верить дальше.

Выпрямилась, ровно села, ладонь мою своей нежной ладонью накрыла.

 – Он себя Странником называет, как его на самом деле зовут, я не знаю. Родом он из поселения, которое раньше было на закате, полуночнее Станового Союза. Это поселение было уничтожено тринадцать лет назад. В ту пору оно составляло огромную конкуренцию крепнувшему Атоллу. Совет тогда решил, что негоже с кем–то прибылью делиться, лучше самим ее получать полностью. Для этого конкурентов решили уничтожить. Первую битву воины Атолла проиграли, но вернулись позже и вырезали всех, город сожгли дотла. Понимаешь, Лекс? Две тысячи человек ради золота просто уничтожили. Этому есть оправдание?

 – А при чем тут мы, я и Ящер?

 – Верд сен Вер тогда там был и Ящер тоже, они эту расправу чинили, понимаешь, причем они, что они натворили! На его глазах они его отца убили – обезглавили, мать изнасиловали, брата и сестру убили. Каково такое пережить? Воеводе напоминание о том – повязка на глазу, метка на всю жизнь.

Поселение, а я ведь знаю, о чем она говорит!

 – Меня отец с собой в караваны с шести лет брал. Я помню город, в нем карты отличные собирали, мы пару раз там останавливались. Потом демоны Пустоши пришли, позже отца не стало, потом жизнь другая настала, я и забыл о нем совсем. Сейчас вот только вспомнил. Это правда, помню, и поселение и людей в нем – все было так. Бархессе, называлось оно.

 – Видишь, я не вру тебе. При нем говорить не хотела, ему правда не нужна, ему враг нужен. Но ты ведь не он, ты другой. Зачем ты ему помогаешь?

 – У меня выбора не было, так случилось.

 – Теперь выбор у тебя есть, что ты выберешь?

 – То, о чем ты говоришь, страшно, но это уже прошлое, а то, что они вчера сделали – это настоящее.

Задумалась, глаза вниз опустила.

 – Понятно, каков твой выбор. Я тебя не осуждаю – ты мужчина, ты выбираешь, то, что можно увидеть и оценить. Жаль, что ты заблуждаешься.

По голове рукой провела, нежно, ласково.

 – Мальчик, глупый наивный мальчик.

Печально прошептала.

 – Почему ты на его стороне? Сама ведь видела, на что они способны?

 – А ты еще не видел, на что способны те, на чьей стороне ты?

Права ведь, она ведь права. Почему я продолжаю сам себя убеждать, что выбрал верную сторону и правильный путь? Я вожатый, я всегда знаю верный путь, но то в песках – там все понятно, а среди людей все всегда куда сложнее. Поднялась, медленно нехотя. За руку ее удержал, назад на стул опустилась, в глаза пристально смотрит, долго. Ладонь по щеке моей скользнула, лицом вперед наклонилась – губами к моим губам коснулась. Горячий нежный, страстный поцелуй – кажется голова опять закружилась, не чувствую ничего, потолок закопченный поплыл сверху, в размазанное черное пятно превратился.

Дверь входная со скрипом резко отворилась – легок на помине, мороки бы его забрали. Отпрянула от меня, отстранилась, выпрямилась резко, голову в сторону двери повернула.

 – Вот значит как. Мне сказали, нашли тебя без сознания на улице, а ты смотрю в порядке и наконец, решил делом заняться.

Улыбка ехидная на лице небритом, темные глаза блестят.

 – Мне пора. Береги себя.

Едва слышно прошептала она. Встала и легко мимо воина в коридор выпорхнула. Тот в комнату вошел, на стул рядом присел, туда, где она только что сидела.

 – Полицмейстер пришел, говорит, на улице Ящера без сознания с пробитой головой нашли, верительная бумага от Воеводы при нем, в лекарню отправили. Я сразу смекнул, что за Ящер такой – сюда помчался, а ты вот – жив здоров. Это она тебя так отделала?

Улыбнулся, подмигнул.

 – Я тебе вообще–то за трактирщиком сказал следить.
Нашел время шутки шутить. Ну что за человек такой – у него особый талант все портить своим появлением. Она ведь сюда мне помочь пришла. А я – это ведь я хотел ей помощь предложить.

 – Я за ним и следил, до радиоточки провел. Дальше по улице пошел, за угол свернул, там сзади по голове получил и все – очнулся уже здесь.

 – Я с воином уже говорил, который тебя нашел – говорит банальное ограбление, карманы вычистили полностью, бумага рядом на улице валялась, считай она тебя и спасла, благодаря ей тебя в лекарню отволокли. Сам что думаешь по этому поводу?

 – То и думаю, что не стоило в тот район самому идти.

 – А в радиоточке что, узнавал?

 – Да. Трактирщик переговоры заказывал с Закатным Становым Союзом, стан Истрица. Переговоры вел с деловодом Станового Марель сен Реком. Интересовался у него покупкой каких–то Меи и Мака. Это все.

Воин задумался. Минут пять сидел молча.

 – Надо – же, какое совпадение – высокий тоже говорил, что из Истрицы. Может и вправду за всем этим станичники стоят? Кто такие Меа и Мак? Может это шифр какой? Хотя это не сложно узнать – у Воеводы там свои люди есть, мы с ними свяжемся, все узнаем.

Ящер на вожатого посмотрел, по руке легонько хлопнул.

 – Ты молодец парень, поправляйся, отдыхай – силы твои нам еще понадобятся.


**********

В горле стоял ком, трудно было дышать, Слезы подступали и подступали, удержать в себе горячие потоки было невозможно, они горячими ручьями текли по щекам, обжигали лицо, капали вниз на пол. Сколько времени это уже продолжалось, не знаю. Да и неважно сейчас это уже, важно только то, что за день счастья теперь годом несчастья и беды расплачиваться придется.

Почему в жизни всегда так происходит? Живешь, как в гору поднимаешься – вперед, вверх, к вершине. Человек ставит цель, живет ею, стремиться к ней, ищет пути достичь желаемого, а приблизившись близко, когда совсем немного остается, кажется, руку протянуть осталось и получишь, что загадал – срываешься вниз, стремительно летишь, руки обдираешь в кровь, падаешь, ноги ломаешь и уже никогда снова подняться не сможешь.

Я помню еще тот день, единственный день счастья, любви и большой надежды, как хорошо тогда было, так спокойно и беззаботно. Но ведь знала, что этот день закончиться, ему на смену другой придет, тяжелый, печальный, жестокий, вычеркнет тот светлый день навсегда из жизни, его образ только воспоминания хранить будут. Тот день закончился с его уходом, как только постель рядом остыла, с этим холодом пришло ненастье. Уходя он, лучик надежды оставил, надежды желаемую вершину, наконец, увидеть.

Потом в город пришла беда и смерть, это было страшно, больно и грустно. Это он ее принес – мне надежду дал у других ее отнял. Я помню следующий день. Это ведь сегодня было, а кажется, вечность целая уже прошла. Обычное утро, ненастного траурного дня, трактир снова закрыт, все разошлись, сейчас здесь только я, еще одна девушка, которой, как и мне некуда идти, хозяин, и Алех, племянник его. Сан сен Гор сидит угрюмый за столом, сегодня он для нас вместо повара готовил завтрак, девушка, уже позавтракала, она в город идти собралась, меня с собой зовет – нет, не сегодня, сегодня у меня совсем другие дела, сегодня жизнь другая для меня начинается. Она ушла, мы с трактирщиком вдвоем остались, я на стол перед ним кучу золотых квадратов высыпала, посмотрел безучастно.

 – Что это?

Буднично, без эмоций спросил. Это было целое состояние, от него, для меня, чтобы жизнь начать заново, цель достичь, вершину, наконец, увидеть.

 – Сан сен Гор, миленький, помоги у Станового Истрицы деток моих выкупить. Мне он их не продаст из принципа, а тебе запросто. Этих денег хватит, должно хватить.

Головой только коротко кивнул.

 – Хорошо помогу. Солнечная Буря закончилась, после обеда в радиоточку пойду, надеюсь помех уже немного в эфире, смогу твой вопрос уладить.

Как хорошо, от сердца отлегло, через стол к нему потянулась, в щеку его небритую поцеловала. Он всегда относился ко мне хорошо, с самого первого дня. Сначала меня это пугало, думала интерес у него как и у всех мужской ко мне, но нет, время шло но дальше простой дружбы и взаимопомощи друг другу, отношения эти не заходили, даже странно это было. Даже когда он сам стал хозяином, ни одну из девочек никогда не обидел, а ко мне все так же по–особенному, можно, сказать по–братски, продолжал относиться. Мика и Ратус тоже мне как братья – с самой первой встречи, даже забавно и необычно это все было, жить в таком заведении и не быть предметом или вещью, для тех, кто выше по статусу. Необычные они были, другие что ли.
Потом парочка странная пришла – воин и вожатый. Разные они совсем – по жизни разные, по взглядам, по убеждениям. Однако же вместе пришли, дело общее делая. Они его искали, за него спрашивали, но какое право я имела его предать, выдать тому, кто жаждой крови чужой, по указке хозяина беспринципного и жестокого, ведомый. Нужно с вожатым поговорить, нужно попробовать глаза ему на правду открыть, на людей, которые его в своих целях корыстных и жестоких используют.
Они ушли, вскоре после них и Сан сен Гор ушел. Долго его не было, несколько часов прождала, не смогла дождаться. На постоялый двор к вожатому, пошла. Его нет, тоже больше часа прождала в зале. Воин его привел, почти без сознания. Плохо вожатому, самому идти трудно, в комнату помогла по ступеням его поднять, на кровать уложить. Говорить пробовала, убедить, глаза на правду открыть – слеп остался, не услышал меня, сторону другую по–прежнему предпочитает, взаправду там все считает, другое отвергает, принять не хочет. Время придет, глаза сами откроются, услышанное вспомнит, поймет. Он все поймет. Лишь бы тогда уже поздно для него не было.

В трактир вернулась, а хозяина все нет. Поздно ночью пришел, к нему сразу побежала, глаза грустные на меня смотрят, печали полные, боли и сожаления. Что случилось, что произошло? Говори, не томи, душу не рви молчанием своим.

 – Не получится ничего, мне жаль.

 – Что не получиться?

У самой голос дрожит, голова кружится.

 – Выкупить их уже не сможем.

 – Почему?

 – Меа за младшего сына Станового уже посватана, месячные начнутся – полноправной женой ее назовут. Мака он своим сыном объявил – бастардом, без права наследования, к воинам на воспитание его отдал, год назад.

Комната поплыла перед глазами, в темноту все погрузилось. Очнулась в комнате у себя, светильник одинокий на комоде коптит, крошечное пространство комнаты еле у тьмы вырывает, отчаянно борется, не хочет уступать. Вспомнила все, что днем было, разговор последний, подступило, разрыдалась, остановиться не могу. Поздно, опоздала! Ничего сделать уже нельзя! Деньги бесполезны, оказались, всех богатств мира теперь мало, даже они не исправят ничего, прошлое не вернут, настоящее не изменят. Что делать, что теперь делать, как дальше жить? Да и стоит ли жить вообще. Бритву из ящика комода достала, воды в таз набрала, на комод поставила, сама на стул рядом села, левую руку в воду опустила, вода все искажает, рука причудливо изгибается в воде, как жиле плывет. Лезвие острое к запястью поднесла, яркий огонек светильника от полированного металла отскочил, ударившись о него, в ужасе в сторону шарахнулся. Не бойся маленький, тебе нечего бояться, сейчас все закончиться, уже недолго осталось. Смотреть не могу. Голову в сторону повернула. Маленький огонек бьется внутри светильника, трепещет, неравный бой с тьмой, из углов комнаты на него наползающей, ведет. Не сдается – отважный малыш, а я трусиха, не могу на последний шаг решиться. Последний… Последний! Кто сказал, что шансов уже нет, кто сказал, что нужно оставить надежду? Дети мои живы и я тоже, они ждут меня, они на меня надеяться, как я могу предать их, проявив слабость? Нет, я не могу их бросить! Острое лезвие в угол комнаты отлетело, тьма его благодарно сожрала, проглотила, навеки упокоила. Он тоже всего лишь человек, но он делает, идет вперед, не останавливается, на месте не стоит, назад не поворачивает. Я должна быть такой же, я смогу, у меня получиться.

Яркий лучик в окно робко заглянул – вот малыш и союзник твой дневной на помощь к тебе пришел, он поможет тебе, теперь тебе нечего бояться, вместе вы одолеете тьму, из углов ее выгоните, собою комнату заполните. Я тоже маленький огонек в кромешной тьме, Мне тоже союзник нужен, повелитель дня, сильный и уверенный в себе, вместе мы справимся, вместе мы все трудности преодолеем. Быстро поднялась, платье на рубаху и штаны просторные сменила, сапоги на ноги обула, куртка плотная легкая на плечи легла. Волосы в пучок собрать, лицо платком закрыть, голову капюшоном, нож легкий с лезвием тонким в подкладку, в потайной карман убрать – в городе неспокойно сейчас, особенно там, куда мне сейчас идти нужно. Последний штрих – лицо сажей слегка перепачкала – теперь готова!
Дорога, я ее хорошо помню – глаза закрыть стоит, как он впереди высокий, уверенной походкой меня через толпу ведет, не потеряюсь, за ним преданно следую. Шла, поворачивала, по ступеням вверх поднималась, на четвертом ярусе к двери подошла – обычная дверь, такая же, как и остальные вокруг. Постучала, дверь отворилась, на пороге мальчик подросток, крепкий, глаза холодные, колючие, смотрит вопросительно. Я его уже раньше видела, узнала.

 – Мне к старшему, я от Странника.

На улицу выглянул, влево, вправо посмотрел.

 – Жди.

Дверь закрылась. Минут семь прошло, снова открылась, на пороге человек с язвенным лицом. Осмотрел внимательно с ног до головы.

 – В дом проходи.

В сторону отошел, в дом пропустил, сам на улицу вышел, дверь за собой закрыл. Дом небольшой, комнатки маленькие, комната мебелью небогата, душно. Мальчик, который дверь открыл, стоит напротив, пистолет в его руке, в живот мне смотрит.

 – Туда.

Коротко головой вправо мотнул. Пошла, послушалась. Почему мне даже не страшно, неужели бояться разучилась? В комнату вошла – стол посредине тесной душной комнатушки, мужчина за столом сидит, одно плечо выше другого, я его тоже уже видела. Что–то твердое сзади между лопаток уперлось.

 – На стул садись.

Из–за спины донеслось. Подчинилась – в комнату вошла, на стул, напротив кривого села. Сзади за обе руки, за запястья крепко схватили, резко вверх рванули, колено в спину между лопаток уперлось, надавило. Бессильно на столешницу вперед завалилась, руки крепко сзади держат, колено намертво к столу пригвоздило – не пошевелиться. Кривой поднялся, левой рукой голову к столу прижал, в правой руке лезвие сверкнуло, холод металла горло обжег.

 – Подожди, дай сказать.

Нож на шее замер.

 – Говори.

 – Я Виолетта, ты меня знать должен. Капюшон скинь.

Капюшон назад за спину сполз. Рука по волосам прошлась, ленту стянула, волосы по столу рассыпались.

 – Зачем ты здесь.

 – Я его ищу.

 – Кого?

 – Того, кто себя Странником называет.

Тишина, что ж – мне продолжать.

 – Я видела, как он пять дней назад сюда приходил, тебя видела, сына твоего. Не бойся – я вас не выдала и не выдам, но мне с ним поговорить нужно, а кроме вас мне идти не к кому. Мне помощь его нужна, без нее не уйду отсюда – что хотите, делайте со мной.

Минуты тянулись мучительно долго, ничего не происходило. Человек сидел напротив, отрешенно глядя в мою сторону. Наконец он тяжело вздохнул и произнес.

 – Тебе лучше уйти отсюда.

 – Но…

Начала я, сзади крепко схватили за предплечье, вверх потащили. Со стула подняли, к двери толкнули, дверь открылась, на улицу вытолкали.

 – Уходи лучше.

Мальчик с порога стволом пистолета в другой конец улицы указал. Как так, почему, зачем вы меня выгнали? Себя не помню, как до трактира дошла, лицом в подушку в комнате зарылась, слезы опять вернулись – подступают, душат, разрыдалась. Все напрасно, ничего не получилось.

Стук в дверь, глаза открыла – темно уж в комнате, сколько времени уже прошло, не знаю. Встала, к двери подошла, на себя потянула – Яне горбун на пороге стоит. Как откуда ты здесь, где ты все это время был?

 – Иди за мной.

Бросил коротко, развернулся, молча пошел в конец коридора, я за ним. Что происходит, почему он себя так ведет? На него это не похоже, это точно тот Яне, которого я знала? В конец коридора дошли. Дверь справа для персонала открыл, вниз спускаться по лестнице начали, первый этаж миновали, дальше спускаемся. В подвал спустились, двери погреба открыл передо мною, сам рядом встал. Головой дальше кивнул.

 – Иди.

Ноги сами дальше пошли. Я поняла – это сон, это все не на самом деле, значит нужно просто вперед идти, а там меня, наверное, разгадка ждет, подсказка решения моей проблемы. Вот точно, как я и думала, сон – Мика у двери в конце погреба стоит, угрюмый, суровый. Кивнул навстречу, поприветствовал коротко. У самого правая рука к животу повязкой зафиксирована, плечо правое перебинтовано. Дверь молча открыл, внутрь пропускает. Я дальше иду – интересно, чем сон закончиться. Комната маленькая, совсем крохотная, камнем стены выложены, серые монументальные глыбы давят своим весом, нависают, двумя светильниками жировыми освещается, тени играют в прятки с огоньком, прячась за широкую спину человека, сидящего за столом посреди комнаты. Это даже не стол – это старый зеленый военный ящик и  под боеприпасов, еще даже маркировка на боках сохранилась.

 – Здравствуй Виолетта, зачем ты Странника искала?


**********

Тихо было в Пустоше в ранний предрассветный час. Ночные охотники уже отправились на отдых, шумные ветра еще не проснулись. Люди в лагере, обустроенном вокруг небольшого карта, начинают просыпаться. Непривычно для них было вставать вместе с солнцем, их время – ночь, как тех, хищников, которые на отдых отправились. Сейчас они на карте по Пустоше путь держат, им день нужен и ветра, которые ночью спят. В небольшом очаге огонек вспыхнул, чайник на нем запарил. Запах трав полевых потянул по лагерю.

Высокий седоволосый человек со шрамом на пол лица и татуировкой, покрывающей его, сидел на циновке, подобрав под себя согнутые в коленях ноги. Рядом, по правую руку, на брюхе лежали два огромных черных морока, положив тяжелые головы на передние лапы. Взгляд человека грустный и немного печальный был обращен в сторону восхода, к светлеющей полоске неба. Сзади в лагере слышалась какая–то возня, потом негромкая ругань. Высокий даже не пошевелился, все так–же продолжал сидеть вдаль глядя, солнца дожидаясь. Мороки уши навострили. Даже еле слышное шуршание песка сзади не вывели высокого из состояния задумчивости. Мороки приподнялись на передних лапах, головы на звук развернули. Рядом на коврик опустился низкий широкоплечий крепыш, с красной бородой.

 – О чем задумался брат?

 – Обо всем и ни о чем сразу.

Паузу сделал.

 – Опять норов показывает?

Высокий повернул голову к бородатому крепышу. Тот ему миску с несколькими ломтями вяленого мяса протянул и чашку с травяным настоем, на несколько глотков. Кивнул.

 – Тарелку вывернула. Вон за руку укусила.

Крепыш продемонстрировал запястье, на котором четко отпечатались следы зубов, из некоторых ямок проступали красные капельки.

 – Надеюсь, ты в ответ ее не покусал?

Краснобородый крепыш рассмеялся. Высокий тоже поддержал товарища.

 – Пойду, поговорю с ней.

Высокий поднялся, пошел к лагерю. Мороки вскочили, сзади потрусили. Люди в лагере завтракали сидя на циновках, лица у всех сосредоточенные и грустные, шестеро их сейчас, а в город восемь шло – о братьях своих скорбели. Высокий к карту подошел, возле большого бочкообразного колеса девочка подросток с каштановыми волосами сидела, спиной о колесо опершись. При появлении высокого в сопровождении двух огромных мороков девушка вздрогнула, подняла на него свои испуганные глаза. Тот напротив нее на корточки присел, в глаза взглядом холодным глубоким смотрит.

 Сказал холодно.

 – Еще раз еду вывернешь – руку отрублю и морокам скормлю. Руку, кормящую, еще раз укусишь – зубов лишишься.

Девочка на черных бестий покосилась с ужасом. Высокий свою миску ей протянул. Дрожащими руками приняла, кусок мяса жевать через силу начала. Холод глаз напротив смягчился. Встал, развернулся чтобы уйти.

 – Зачем я вам, кто вы такие?

Высокий на месте остановился, спросил не поворачиваясь.

 – На какой конкретно вопрос, тебя ответ интересует? Кто мы или почему ты здесь?

 – На оба.

Высокий повернулся к девочке подростку. Да, характер у нее есть.

 – Ты здесь из–за отца, мне нужен он и только он. Ты мне не важна, ты всего лишь инструмент для меня. Поэтому твои протесты и истерики мне неинтересны, надумала объявлять голодовку – можешь начинать. Твоя жизнь или смерть уже ничего не определяет, он все равно придет туда, куда я ему укажу, придет, чтобы отомстить.

 – А что потом будет?

 – Он умрет. Ты, не знаю, от тебя зависит. Выкинешь глупости из головы – будешь жить.

 – Ты меня не убьешь?

 – Зачем? Ты мне не сделала ничего.

 – Но ведь ты Верса, брата моего убил, он ведь тебе тоже ничего не сделал. Это ведь ты сделал?

Высокий опять, напротив, на корточки присел.

 – Да я. Но он воином был, ты нет. И да – его смерть была необходима, чтобы врагу своему долг вернуть.

 – Мой отец твой враг, почему? О каком долге ты говоришь?

 – Знаешь, где твой отец глаз потерял?

Кивнула.

 – Потерял он его, защищая Атолл от нападения общинников из Пустоши.

Высокий кивнул.

 – Хорошая история, только лживая от начала и до конца. До поселения общинников было пять дней пути, войско Атолла в пути было четыре, кто на кого напал? Ты ведь не глупая, посчитать и понять сможешь. А вернулись они назад позже зачем, если нападение было отбито и враг повержен?

 – Я не знаю.

 – А я тебе расскажу. Вернулись они, чтобы оставшихся добить, понимаешь – город уничтожить, женщин, детей и стариков вырезать. Ты ведь помнишь приход демонов Пустоши в Атолл и последствия этого прихода?

 – Помню, такое не забыть.

 – Так вот, твой отец и воины Атолла были такими же демонами Пустоши, для нас, для жителей того поселения. Его глаз, это моя отметина ему. Он ее в тот день получил, когда на моих глазах калеку отца обезглавил, когда со своими воинами над матерью надругался, когда сестру, убил, ей тогда тоже два годика было, вы ровесницы с ней. А в первом бою в Пустоше мой отец ноги лишился, и брат старший пал.

Глаза девочки ужасом наполнились, настоящим, неподдельным.

 – Не может быть…

Еле слышно прошептала она.

 – Может, смотри.

Высокий встал, куртку снял, затем рубаху через голову стянул, спиной повернулся – огромный шрам, буква «В» на всю спину.

 – Узнаешь его монограмму? Он меня собственностью своей сделать хотел, сломать, подчинить, растоптать, унизить. А вышло, что он смерть свою монограммой своей пометил.

Буква «В» вот, что она значит! У Верса на лбу тоже эта проклятая буква была вырезана.

 – Зачем?

 – Из–за денег и власти. Совет решил, что Бархессе, наше поселение, им конкуренцию большую экономическую составляет, что от нас лучше избавиться, чтобы прибыль от торговли текла только в один карман. Они цинично так решили – приказ воинам отдали и те, ни капли, не сомневаясь в справедливости и человечности того, что они делают, приказ исполнили, ради золота, богатства, славы, положения, должностей и привилегий.

 – Но ведь, мой отец там был не один.

 – Конечно не один, понимаешь, человек как опухоль злокачественная, которая проникает своими метастазами в другие органы, и удалить ее не задев тех органов, уже нельзя. Так и человек всю свою жизнь пускает свои метастазы в других людей, заражая их, страхом, верой, любовью, ненавистью – убить или удалить его одного невозможно, он потащит за собой остальных. Верд сен Вер – Воевода Атолла, убью его, он за собой потащит остальных – мне незачем за всеми гоняться, они сами скоро ко мне придут.

 – Но это Совет виноват, это ведь они за этим стояли, это их решение, ты ведь сам только что сказал!

 – Совету деньги, богатства нужны были – ваши закрытые копальни, это урон экономике Атолла и сокращение доходов Совета. Когда они ослабнут экономически, потом я и за ними приду.

 – Но пострадают непричастные люди, горожане. Вы уже убили много невинных в копальнях. Зачем?

 – Непричастных людей здесь нет. С их молчаливого согласия было инициировано уничтожение целого города, населенного такими же людьми. Горожане утешали себя мыслью, что это было сделано для их блага, так нужно для их собственного выживания и обеспечения выживания своих детей. Они заблуждались, но глупость не оправдание содеянного. Я не деспот, их жизнь и смерть мне не нужны, но метастазы паразитов находятся и в них тоже, поэтому, не затронув их, паразитов не получиться уничтожить.

 – Поэтому ты в копальнях мужчин убивал, а женщины и дети, что с ними?

 – Они с нами, они теперь одни из нас. Дети их вырастут и будут воспитаны совсем другими людьми, с другим мышлением и мировоззрением, свободными от предрассудков своих предков.

 – С кем с вами?

 – Вы нас зовете изгоями, уродами, мутантами, забывая о том, что мы такие же живые люди, как и вы.

Девочка сидела потрясенная, пытаясь осмыслить услышанное только что.

 – А та копальня, прошлогодняя, радиация в ней это тоже ваших рук дело?

 – Да. Нужно было сделать ее полностью непригодной для разработки и добычи. Мы тогда еще не готовы были действовать, да и Атолл был еще силен. Хочешь знать как такое возможно?

Кивнула.

 – В Диких Землях полно фонящего хлама. Добровольцы из нашего числа вызвались пожертвовать собой, ради общего блага. Они собрали его в свинцовые толстостенные колбы, потом колбы эти в копальню перевезли и там эти люди содержимое колб внутри в штольнях и галереях рассыпали.

 – Как можно, вот так добровольно на верную смерть себя обречь?

Высокий посмотрел на девочку внимательно, одеваться начал.

 – Тебе не понять такого поведения. Тебе с детства вдалбливали, что ты особенная, ты выше остальных. Как же, ты ведь дочь Воеводы Атолла, самого богатого поселения Пустоши. Люди – черви и мусор под твоими ногами, вся жизнь которых посвящена твоему благополучию. Для тебя, наверное, большое открытие, что другие тоже чувствуют, грустят, скорбят? Посмотри на тех мужчин – вчера в сквере они братьев потеряли, которые им никогда по крови родными не были, однако они по духу им родные. Посмотри на их скорбь и печаль неподдельную. Как, по–твоему, из–за чего они себя так ведут?

Плечами пожала.

 – Они любили братьев своих, тех, которые погибли.

 – Скажи что для тебя такое любовь, ты знаешь о ней что–то?

Девочка на мужчин в лагере посмотрела, на высокого взгляд перевела.

 – Знаю, я родителей люблю, они меня любят, у меня парень есть, мы поженимся скоро, когда отец разрешит.

Высокий усмехнулся коротко, беззлобно.

 – Ты мать любишь, поэтому ты ее отцу сдала, с любовником застукав, поэтому у нее вообще любовник появился, от большой любви к отцу? А он с ней от большой любви, что сделал потом? А благословение вы не просите у него, не из–за этой ли огромной отеческой любви к тебе, боясь, что он выставит Арея за порог, «свое» отдать не готовый?

Глаза девочки округлились от нескрываемого удивления.

 – Откуда ты все это знаешь, как?

Высокий продолжал, не обращая внимания на вопрос девочки.

 – Арей красивый юноша, понимаю, почему он тебе нравиться. Тебе приятно, что такой красавец твой, на зависть остальным. Только любишь ли ты его по настоящему, чем ты для него пожертвовать готова? А он тебя любит ли, или ты партия выгодная для него? Он тебя запросто мне продал, написав записку, чтобы тебя выманить в городской сквер. Я его расправой над семьей припугнул, и он с готовностью тебя им предпочел. А вот с другой стороны – твои телохранители, они тебя не любили, партией завидной не считали, однако же, за тебя смерть с готовностью приняли, долгу своему и совести следуя. Так и братья мои за мной совестью и взглядами общими ведомые идут, мы друг за друга жизнь отдать, готовы, делая общее дело.
Высокий оделся, в сторону лагеря посмотрел – братья там уже собирались в путь, солнце поднялось над горизонтом, ветер просыпался.

 – Запомни, если ты знакома с человеком, зовешь его по имени, клятвы его слышишь – не думай, что ты знаешь его. Любой человек многоличен. У него много масок, которые он меняет, когда ему это нужно, пряча за ними истинный свой облик. Дома он любящий и любимый лаковый папочка. Для воинов он лихой рубака командир. Для Совета он незаменимая правая рука справедливости и возмездия. Для врагов он ужас и трепет. Только это все разные люди. А настоящий он, от каждого понемногу, он человек – жадный, страстный, ненасытный. Ему больно, ему страшно, он ненавидит, он мстит.

Девочка протянула высокому пустую тарелку, тот ее принял.

 – Нам пора, собирайся.

 – Как тебя зовут, как к тебе обращаться?

Неожиданно спросила она у высокого.

 – Анердей.





Изгнание.

Три дня Ящер не показывался, не приходил, не тревожил вожатого. Лексу это время было очень важно – нужно было отлежаться, прийти в себя, восстановиться. События в городе накалялись с каждым днем все сильнее и сильнее, грозя полностью выйти из–под контроля, и перерасти в открытые столкновения с воинами и силовиками города. Патрули значительно сократили протяженность патрулируемых улиц, неблагополучный район полностью вышел из–под контроля городских властей. Там был свой лидер, который руководил всем из тени, на контакты он ни с кем не шел, требований никаких не выдвигал, кто он выяснить не удавалось. После того, как нескольких доносчиков утром обнаружили распятыми и обезглавленными у границ района даже обычные горожане опасались просто говорить с воинами или полицмейстерами. Промышленный район тоже встал, производства остановились. Люди шептались, люди возмущались, люди выдвигали свои требования. Совет отправил к ремесленникам своих переговорщиков, процесс удалось стабилизировать, не допустить дальнейшей эскалации. Инженеры и рабочие не беднота городская, им есть что терять и чем дорожить – насилие для них крайняя мера, когда по–другому уже никак. Поэтому сладкими обещаниями удалось усыпить их бдительность, притушить на время, растущую волну недовольства. Всех караванеров, прибывших из Полуночного Альянса, собрали вместе и изолировали на постоялом дворе. Покидать город им строго настрого возбранялось, свободно перемещаться по городу они тоже не могли, и контактировать с местными жителями, это уже была инициатива Воеводы. Объяснялось все просто – дабы уберечь жителей дружественного территориального образования от возможных неприятностей, связанных с временными беспорядками в городе.  Мастер–помощник Гикс, несколько раз навещал Лекса, справлялся о его здоровье, спрашивал, что происходит, делился своими мыслями о ситуации сложившейся в городе. Люди чувствовали себя заточенными как в тюрьме.

В дверь комнаты постучали, сердце в груди подпрыгнуло, забилось в надежде, что сейчас дверь откроется, и на пороге будет стоять она.

 – Входите!

Крикнул вожатый. Дверь открылась – на пороге стоял Ящер. С каких это пор он стал таким воспитанным и в двери стучать начал? Вожатый пал духом, неужели она к нему больше не придёт. А может ее просто сюда не пускают? Лекс поднялся, сел на краю кровати. Воин прошел, взял табурет, присел рядом.

 – Привет парень, как ты?

 – Нормально, лекарь говорит, на поправку быстро иду.

 – А грустный такой почему?

 – Вопросов много. Люди меня спрашивают, сам себя спрашиваю, а ответов не нахожу.

 – И что за вопросы?

 – Почему нас здесь как заключенных держат, нам домой к семьям возвращаться нужно.

 – Никто вас как заключенных не держит, это для вашей же безопасности, вы здесь под охраной. Вчера вон, первый раз вооруженная стычка была. Один полицмейстер погиб и двое местных, жители неблагополучного района, обстановка накаляется.

 – Это ваши внутренние разборки, нас вы не имеете права удерживать.

 – А мы и не держим, вот расследование внешней диверсии закончится, сообщников найдем, так и ворота для вас открыты будут.

 – Значит, еще не нашли? Ну, хоть какие – то подвижки есть? Что там с той шифровкой трактирщика и сговором станичников?

Удивление проступило на лице воина, потом быстро тенью догадки сменилось, понял, о чем вожатый спрашивает.

 – Ложный след, там все чисто. Трактирщик действительно хотел выкупить девочку и пацана у Станового Истрицы. Кстати знаешь кто они такие?

 – Откуда мне знать. Это с делом как–то связано?

 – Нет, с делом это никак не связано. А это дети твоей подружки, она их через трактирщика выкупить хотела. Вот почему она уехать отсюда надумала.

 – Какой подружки?

Севшим голосом спросил вожатый, уже прекрасно зная ответ.

 – Виолетты. Там история какая–то мутная была – у нее муж погиб с караваном, Становый ее и детей в счет уплаты долга себе забрал. Потом ее сюда продал, а дети там остались.

Вот это новости, так вот как она здесь оказалась, вот почему она этим занималась! Да жизнь не простая и прямая дорога без ям и препятствий. Жизнь – это бескрайние пески Пустоши, покрытые высокими холмами, изрытые глубокими разломали, укрытые зыбучими ямами.

 – Значит это не Закатный Становый Союз за нападением стоит?

 – На сто процентов утверждать пока не могу, но все указывает, что нет. Как ты и предполагал тогда, это третья сила. Но тут пока все та–же глухая стена, продвинуться дальше не получается. Беспорядки в городе все усложняют, у Воеводы сейчас с Советом серьезная политическая борьба началась, Совет людей успокоить хочет, переговоры ведут, обещают много. А нам полномочия сильно урезали, не дают дознание нормально вести, бояться, что это людей еще больше подстегнет. Вот и как тут информацию собирать, когда чтобы разговорить, кого нужно, методов и полноты власти на применение силы не хватает?

Ящер хлопнул себя по коленям, поднялся.

 – Пора мне, пойду. Ты людей своих успокой – все скоро уладиться.

Зачем тогда приходил, не сказал толком ничего? Вы здесь, говорит, пока расследование не закончиться, а расследование на месте застряло.

 – О дочери его вести есть?

 – Нет, ничего пока нет.

 – У меня просьба к тебе есть, в счет оплаты помощи, выполнишь?

Удивился, смотрит на вожатого.

 – Какая просьба?

 – Скажи воинам на входе, чтобы меня пропустили, мне в город нужно.

Воин задумался, ненадолго, кивнул.

 – Хорошо скажу. Бывай парень.

Развернулся и в коридор вышел, дверь за собой закрыв.

Лекс следом за ним поднялся, собрался, оделся. В город пошел – дела у него там, которые решения срочного требовали. Воины на входе его действительно выпустили без проблем. Дорога вверх прямо по улице много времени не отняла, к нужной двери подошел. Трактир закрыт по–прежнему. В дверь сильно кулаком постучал. Минута прошла, две, пять – шаги, лязг замка, дверь приоткрылась. Сан сен Гор опять на пороге, в руках опять дробовик. На вожатого посмотрел, внимательно взглядом улицу окинул, направо, затем налево, опять на вожатом взгляд остановил.

 – Чего тебе парень?

 – Мне бы Виолетту увидеть.

 – Она больше не работает, проваливай.

Грубо ответил тот. Пожалуй, это первый раз, который помнил вожатый, когда трактирщик вышел из привычного всем образа доброго дяденьки торговца.

 – Я не затем к ней пришел, мне поговорить с ней нужно. Она здесь?

Трактирщик дверь полностью открыл, шаг навстречу Лексу сделал, дробовик левой рукой перехватил, правая резко к вожатому вперед выстрелила. Мощный неожиданный удар в живот, сбил дыхание, сложил вожатого пополам, тот со ступеней вниз скатился, на мощеную улицу, в пыль городскую.

 – Проваливай, я сказал, а лучше дорогу сюда вообще забудь. Еще раз здесь появишься, вместо кулака картечь в пузе будет.

Это было сказано все тем же привычным, спокойным, размеренным голосом, к которому все привыкли. Потом дверь захлопнулась. Лекс остался лежать в пыли, отчаянно пытаясь, вдохнуть воздух. Наконец у него получилось отдышаться, рукавом вытер выступившие из глаз слезы. Поднялся, обратно к постоялому двору медленно пошел.


**********

 – Ты?

Значит это не сон, это все наяву происходит. Лысеющая голова в пламени горелок лосниться, маленькая капелька пота вниз по виску побежала, даже запах, сжигаемого жира, в светильнике четко ощущается. Такая детальность мелочей снам не присуща. Это наяву, он настоящий и он действительно сейчас сидит за этим столом.

 – Зачем ты его искала, зачем к Кривому пошла? Ты на волоске сейчас ходишь, над бездной балансируя. Ты даже не представляешь, во что ввязалась, что на кону стоит и какова цена любой оплошности. Твое счастье, что Кривой знает о моем отношении к тебе, иначе бы ты уже никогда не покинула его дома.

 – А каково это отношение? Мне это вправду всегда интересно было, ты никогда его не выказывал.

 – Ты мне как сестра. С самого первого дня, как тебя здесь увидел. Как будто снова ее встретил, как будто она не умирала. Как не посмотрю на тебя – все она. Голос ее, манеры, повадки. Все ждал, что вот–вот и Алеха сынком позовешь, чтобы окончательно убедится, что это, в самом деле, она.

 – Вот почему ты ко мне всегда особенно относился. А Мика и Ратус, они ведь тоже никогда ко мне иначе как к сестре не относились?

 – Про то я у них никогда не спрашивал. У них свое горе в жизни было. Я вообще не заметил, чтобы они к кому–то из девушек иначе относились, каждую оберегали, каждую защитить старались.

Замолчал, задумался, напротив него на стул села, к нему вперед наклонилась.

 – Прошу, миленький, помоги мне еще разочек, мне его увидеть нужно.

 – Зачем?

 – Ты ведь уже все понял. Только он горю моему помочь может, только он мне деток вернуть может.

Головой в стороны качает.

 – Ты не понимаешь, о чем грезишь, он не тот человек, который тебе нужен. Он вообще не человек, наверное, даже. Его жизнь не заключается в интересах одного, он думает и живет совсем другими масштабами и критериями. Он даже слушать тебя не станет. Он тебе и так помог уже, целое состояние для решения твоей проблемы оставил. Признаться, я был этому очень удивлен, может даже ты ему понравилась, но сворачивать в сторону от своей цели он не станет.

 – А какова его цель?

 – Всего даже я не знаю, а того что знаю тебе открыть не могу, ты не с нами.

 – Но я же вас не выдала. Ни Кривого, ни тебя не выдам – я уже с вами.

Задумался, трудно ему решение это дается.

 – Ты говоришь, он не живет интересами одного, однако же, сюда он за Воеводой ради мести пришел.

 – Здесь не только месть, здесь намного большее. Так совпало, что предмет мести и ключ, замок отпирающий, это один и тот же человек.

 – Сан сен Гор, миленький, ну помоги. Если он откажет, то так тому и быть, но не лишай меня надежды ты, вот так, сейчас. Если бы у тебя сейчас хоть маленький, хоть призрачный шанс был их спасти, ты бы тоже его использовать старался, ведь так?

Глаза поднял, не понимает еще сути сказанного.

 – Ты о детях своих говоришь?

 – Я о жене и сыне твоем говорю.

 – Откуда ты знаешь? Как?

 – А ты думал, тайну свою глубоко внутри себя похоронил, забыл, никого туда не пускаешь, то и не помнит больше никто вокруг? Тайна человека, как и он сам, воспоминания о нем, они в разных людях хранятся, в тех, кто его знал, или знает. Ты ведь знаешь – ко мне многие как на исповедь ходили, иной раз сами рассказывали то, что в обычной жизни из них каленым железом под пытками не вытащишь. Я о многих в этом городе знаю такое, что не только им самим жизни стоить может. Вот и твою историю я так же узнала.

Тишина, молчат оба, в себя погруженные, в мысли свои.

 – Ты поэтому с ним, поэтому ему помогаешь?

Мужчина глаза поднял, смотрит спокойно, ясно. Головой коротко качнул.

 – Нет. Не поэтому, здесь намного большее – он мне цель дал продолжать дальше жить, смыслом дальнейшим пустоту душевную наполнил.

Паузу выждал, вспоминая в деталях, как все было.

 – Первая жена у меня при родах умерла, ребенок тоже не выжил. Долго в себя прийти не мог, любил ее больше жизни. У меня вообще всегда так – если человек понравился, то на всю жизнь. Горевал долго, но потом это горе другое вытеснило – демоны Пустоши мать Алеха, сестру мою, и его отца убили. Алех один остался, я о нем заботится начал, семью ему заменил. Рана душевная затягиваться начала. Потом я ее повстречал – свою вторую жену, голову совсем потерял. Чувства взаимные были. Скоро сын у нас родился, радость этого события затмило его врожденное увечье – третья рука. Пока он маленький был, это было легко скрывать, но сын подрос и начал играть с соседскими детьми. Мы прятали его лишнюю руку под одежду, но вечно это скрывать было невозможно. Сверстники увидели, родителям рассказали, те донесли полицмейстерам, сына забрали. Созвали, как положено суд, его изгоем объявили. Заключительное слово глава присяжных держал, мой шеф и начальник, предыдущий хозяин трактира. Так, мол, и так, Сан сен Гора мы все знаем, хороший и достойный человек, прилежный семьянин и прочее, но закон повелевает наше общество очищать от выродков и мутантов, дабы следующие поколения скверну уродства не наследовали. Все его заключительное слово приняли и сына, вместе с другими изгнали. В Пустоше он погиб. Жена этого не перенесла. Я с работы вернулся, а она в комнате сына в петле висит. Сам хотел за ними, но смалодушничал, не смог сам себя…

Вздохнул тяжело. Тяжелый ком в горле проглотил, глаза красные пальцами потер.

 – Потом Мика и Ратус меня на рынке встретили, какое–то время спустя. До этого я их знал не очень хорошо, они иногда выпить в трактир заходили. Ты ведь сама–то время еще помнить должна, когда они в кузне работали, а не вышибалами у меня. Пришли они, разговорились, за месть намекать стали – негоже так, говорят, обидчик жив, здоров, а твоих нет. За соломинку эту уцепился. Признаться, я и сам месть планировал, но то, что предложили они, мне тогда больше по сердцу стало. Я согласился. Дальше ты сама знаешь – он поехал в Полуночный Альянс по делам, но оттуда не вернулся. То чего ты не знаешь – из этой поездки вернулась только его голова, мне ее в рассоле привезли. Потом голову отправили его жене, сказали, чтобы она от трактира в мою пользу отказалась, иначе с ее сыновьями случиться то же самое.

 – Какой ужас! Помогло это тебе?

 – Первое время, да. Легче стало. Но потом пустота в душу вернулась, цели дальше жить, вообще не стало. Вот тогда я впервые от братьев об их цели узнал, их Путем проникся, сам рядом идти захотел. Понимаю, звучит расплывчато и непонятно, но всего я тебе не могу рассказать. Возможно со временем, ты все узнаешь, все поймешь. Всему свое время.

Снова замолчал, задумался. Девушка терпеливо ждала, молчания не смея нарушить.

 – Хорошо, я постараюсь тебе в твоем вопросе помочь. Но ты должна беспрекословно принять и выполнить все мои условия.

 – Хорошо, я готова, говори, что от меня требуется.

 – Во–первых, набраться терпения, ждать придется некоторое время, сейчас с ним связи никакой нет. Второе – прекратить все свои контакты в городе, с этого момента ты перестала существовать для всех, кроме нас – меня, Мики и Яне. Лучше вообще не покидай трактир. Все что ты сейчас здесь узнала и услышала, этих стен покинуть не должно. Любые разговоры на эту тему, только здесь. Там наверху, продолжаем жить своей прежней жизнью, как и раньше. Отнесись к этому серьезно – нарушишь уговор, я вынужден буду…

Замялся.

 – Лучше не нарушай его, не хочу грех на душу брать.

Кивнула с готовностью.

 – Не волнуйся, я все сделаю, как ты сказал. А где Ратус, что с ним случилось?
Спросила взволновано.

 – С ним все в порядке, он в другом месте сейчас. Так нужно.

--------
Три дня минуло с момента той встречи и того разговора. Ничего не менялось – Виолетта не покидала трактир, с другой девушкой не общалась. Сан сен Гор все время был в делах, уходил куда–то, но об этом она его тоже не спрашивала. Трудно было душить в себе эти порывы, трудно было без дела просто сидеть на одном месте и ждать. Часы тянулись ужасно медленно, вот только первый день ожидания прошел, ему на смену другой пришел, такой же долгий и томительный. На третий день кто–то в дверь трактира постучал, сердце в груди подпрыгнуло, занавеску аккуратно в сторону отодвинула. С ее окна вход не видать, не слышно, что внизу происходит. Несколько минут прошло, дверь закрылась, опять тишина. Кто приходил? У окна продолжает стоять, на улицу вниз смотрит. Фигура вожатого в сторону постоялого двора прошла. Так это он приходил! Зачем? Наверняка к ней, поговорить хотел. О чем? Нельзя спрашивать нельзя, к нему идти нельзя, слово данное трактирщику нарушать нельзя. Время до вечера опять мучительно долго тянуться начало. Стемнело уже за окном, в дверь постучали. Яне в коридоре.

 – Идем, он зовет.

Опять вниз в подвал спустилась, Мики у двери в этот раз нет. Горбун дверь открыл, внутрь пропустил, сам снаружи остался, дверь за девушкой закрыл. В комнате на своем месте за столом Сан сен Гор сидит, на столе сверток перед ним большой, Мика на табурете напротив, еще один табурет рядом с ним свободный стоит.
 – Здравствуй Виолетта, проходи, присаживайся.

Девушка на табурете устроилась, смотрит вопросительно, ничего не понимает.

 – Ситуация резко поменялась, только что узнал. Действовать нужно незамедлительно.

Мика сидит молча – слушает. Девушка тоже молчания нарушить не смеет, а сердце в груди бешено колотиться – что случилось, неужели опять ничего не получиться.

 – Осведомитель наш только что информацию принес – сегодня ночью изгоев из города выдворяют. После полуночи, все начнется, все воины уже в полной боевой готовности. Это наш единственный шанс, другого не будет.

 – Что будем делать? У нас люди не готовы, оружие тоже, операция не продумана. Все поляжем.

Взволнованно проговорил Мика.

 – Не будет никакой операции, изгои из города уйти должны.

 – Тогда я не понимаю, какой шанс ты имел в виду?

 – Шанс для Виолетты из города уйти, смешавшись с ними, другого случая может не быть. Город запечатанный полностью.

 – Зачем мне с ними уходить?

Дрожащим голосом спросила девушка.

 – Тебе ведь Странник нужен, а он сейчас в Пустоше. Как ты с ним встретиться собираешься?

 – Она не дойдет с ними.

Опять Мика голос подал.

 – Сама не дойдет, а с тобой шансы есть.

 – Ты хочешь, чтобы я с ней отправился?

 – Да, поэтому вы оба здесь.

 – А Странник, он знает?

Трактирщик головой отрицательно покачал.

 – Нет, связи с ним нет по–прежнему, его позывной молчит. Я в Ковчег сообщил, для него сообщение тоже передал, его оповестят, Изгоев встретят и за вами пошлют. Только встреча может затянуться, дольше трех обычных дней. Они сейчас срочно людей собирать начнут, завтра должны выехать.

 – Погоди, а почему изгоев сейчас изгоняют, еще ведь не полнолуние?
Девушка сидела как завороженная, переводя взгляд с одного собеседника на другого, еще даже не понимая толком, с чем ей придется столкнуться всего через пару часов.

 – Совет так решил, бояться их дольше в городе оставлять, там, в клетках ведь многие у кого родственники в городе есть, Совет опасается, что скоро изгоев освободить попробуют, резня начнется. Решили по–быстрому от одной головной боли отделаться.

 – А информация точная, не может это быть какой–то ловушкой, чтобы нас выманить?

 – Так и есть, уверен, тут два в одном – их действительно изгоняют, и нас расшевелить, подсветить пытаются, на действия открытые спровоцировать. Бедный район и Кривой об изгнании еще вчера знали, а я от осведомителя только пару часов назад. О чем это говорит?

 – О чем? Может, осведомитель не посвящен раньше был.

 – Так и есть – информацию слили аккуратно, чтобы в народе слух пошел, готовиться в спешке начали. Но о дате и времени всех, кто в операции участвует, оповестили только сейчас.

Мика кивнул.

 – Ты поэтому сказал, что никакой акции не будет?

 – Да.

 – Хорошо, понял. Что нам делать нужно?

Сан сен Гор к Виолетте повернулся, на нее посмотрел.

 – Прежде всего, с тебя начнем. Виолетта у тебя не больше часа на сборы. Волосы лучше срежь, в Пустоше за ними ухаживать сложно. Возьми с собой сумку небольшую, чтобы внимания не привлекала и в глаза сразу не бросалась. Самые необходимые лекарства и для женской гигиены. Одежду плотную, простую, удобную и неброскую одень, та в которой ты к Кривому ходила, подойдет.

 – Хорошо…

Голос дрожит, оборвался.

 – Мика, ты тоже оденься соответственно, мазь и перевязку для раны бери, чтоб на неделю хватило. Из оружия Стечкин бери и сотню патрон к нему, громоздкого больше с собой ничего не бери. Вас на выходе осматривать могут, изгоям, в виде поблажки в этот раз дадут с собой немного воды, одеяла, платки, очки для глаз. Все остальное подозрения будет вызывать. Вот еще.

Край ткани, со свертка, лежащего на столе, в сторону откинул – четыре ПМа под ней лежат, магазины запасные, пачки с патронами.

 – Каждый по два пистолета под одеждой спрячете, патроны и магазины, тоже поровну распределите. Мика, запоминай внимательно – группу изгоев поведет Крыса, ты его знать должен, он нашей группой в городе руководил, так что проблем с ним быть не должно.

 – Да, я его знаю.

Кивнул Мика в подтверждение.

 – Насчет изгоев Странник его сам инструктировал. Это оружие для него и его группы, как из города выйдете, передашь ему. Он насчет вас уже оповещен, Яне им записку отнес. Теперь сюда смотри, вот здесь самое удобное место, чтобы вам в колонну изгоев незаметно пристроиться, здесь улица узкая, изгибается, примыкающих улочек много, сверху обзор перекрыт навесами.

Мика смотрел внимательно на план города и точку, указанную для него. Кивнул.

 – Сопровождающие заметить могут или сами изгои за провокаторов примут.

 – Они нападения ожидают, воины совсем по–другому распределены будут, проскочите. А изгои шуметь не станут, я же говорю – на ваш счет они предупреждены. Считать их на выходе тоже не будут, никто их списков не составлял, так что если чисто в колону вотретесь, из города выйдете без проблем.

Сан сен Гор замолчал, паузу сделал. На Виолетту посмотрел, потом опять на парня, серьезным голосом произнес.

 – Мика за пределами города твоя основная задача жрецов дождаться и тех, кто за вами придет. Сам ни во что не встревай, особенно за Виолеттой следи.

 – За мной, почему?

Удивилась она. Трактирщик продолжил, по–прежнему глядя на парня.

 – Ты представляешь, что там будет, когда начнет заканчиваться вода и когда люди от голода с ума сходить начнут. Вы оба – никакого геройства, благородства и прочих сантиментов. Запомните очень хорошо и отчетливо – там главный Крыса, вы под его защитой, пока его слову не перечите, надумаете бузить или права качать, там уже ни мой, ни даже Странника авторитет вам не поможет – в песках навсегда останетесь.

Сан сен Гор внимательно на Мику посмотрел – взгляд уверенный, ясный, понял все. В глазах девушки неподдельный страх и ужас, ничего справиться, Мика поможет, поэтому саму ее и не отпускаю.

 – На этом все, идите, собирайтесь. Через час Яне вас к нужной точке проведет.
Часом позже снова в комнате встретились. Виолетта, как и ранее, в куртку плотную и штаны просторные оделась, сумка с собой из плотной потертой ткани, легкая неприметная. Мика тоже в плотной куртке и штанах, накидка пончо сверху, небольшая сумка через плечо из плотной ткани. Яне уже в комнате, Сан сен Гор пожаловал.

 – За трактиром следят, выйдите через потайной выход. Яне вас по одному проведет, втроем идти нельзя – риск большой.

Яне первым Мику забрал, с трактирщиком друзья сердечно попрощались, обнялись – пора. Через потайную дверь на улицу ушли. Долго их уже нет.

 – Уверена, что идти хочешь, дороги назад уже не будет?

 – Ее уже нет, сзади не осталось уже ничего – теперь все только впереди.

 – Хорошо, тогда удачи!

Как сестру обнял, крепко, долго не отпускал.

 – Иди.

С мальчиком горбуном через дверь на улицу вышли.

 – В тени зданий держись. Вон там, видишь? Наблюдатель сидит.

Пальцем на дом указал. Туда посмотрела – не видно никого. Как он его рассмотрел? Дальше пошли, Яне пригнувшись впереди, Виолетта за ним в шаге сзади. Даже непривычно как–то, неужели это тот самый мальчик, который еще несколько дней назад милостыню себе выпрашивал? Не узнаю я его совсем. Тихо в городе сейчас вокруг, только светильники ночные мощеную улицу у ночной тьмы вырывают, но этим двоим они сейчас не союзники, сейчас их союзник, это тьма глубокая и бездонная. Через час изнурительной медленной ходьбы, постоянно затаиваясь и выжидая, наконец, до нужного места добрались. Мика уже здесь в тени здания, в переулке ждет, не видно его совсем. Яне девушку Мике оставил, сам молча, во тьме ночной растворился, исчез. Темно, тихо здесь, даже дыхания его не слышно. За рукав Мику держать нужно, руку крепко сжав, потерять его нельзя ни в коем случае. Патруль по улице прошел, впереди во тьме уличной растворился. Все тело мелкая дрожь волнения и страха неизвестного сотрясает, он это чувствует, но никак не реагирует. Неужели он сам сейчас не волнуется, неужели не боится? Почему они сейчас все не такие, какими их раньше знать доводилось, почему это совсем другие незнакомые, сильные и уверенные в себе люди? Или они такими всегда были – внутри, в себе, настоящие, как внутри той комнаты, а снаружи такие, какими мы их видеть хотели?
Вдалеке шум послышался, шум усиливался, наплывал, в далекий гомон многих десятков голосов превратился. Вот мимо двоих головной эскорт воинов прошел, за ним изгои шли – мужчины, женщины, дети, некоторых детей на руках несли, кто–то хромал, кому–то под руки идти помогали. Фланговые воины мимо прошли.

 – Пора.

Коротко шепотом Мика сказал, девушку за рукав за собою увлек. В живой поток людей вклинились, поток их с легкостью принял, растворились в нем, смешались. Звуки, запахи вокруг, лица фонарями уличными высвеченные, голова кружилась, ноги подкашивались. Мика под руку крепко держал, от себя не отпускал, упасть не давал. Ворота городские впереди показались. Их без задержек миновали, направо повернули, у восходных ворот толпа замедляться стала, остановились.

 – Открывай.

Громко, раскатисто издалека прозвучало. Звук работающего шестеренчатого механизма послышался. Толпа колыхнулась, вперед опять пошла. Впереди людям воины наскоро что–то в руки раздавали, Виолетте в грудь тоже что–то мягкое уперлось, взяла рефлекторно – одеяло плотное. Дальше пошли, ворота городские миновали, в Пустошь вышли. Вот и все – жизнь новая, другая началась.



Путь Посвящения.

Городские ворота за спиной со скрежетом закрылись – старая жизнь закончилась, новая началась. Наверное, это сейчас чувствовал каждый. Люди не сговариваясь, как по команде остановились. Головами по сторонам крутят. Одни назад на ворота оглядываются, туда, где тяготы и лишения пережить довелось, где клетки железные свободу сковывали, где пайка каши скудная вонючая раз в день была, где яма отхожая в общей клетке в земле вырыта, где мухи зеленые, вонь и духота. Другие вперед головы поворачивают, шеи вытягивают, туда, в темноту непроглядную – нет там еще ничего, все только впереди. А что там их ждет? Может жизнь, но скорее смерть – тяжелая, страшная и мучительная. Дети расплакались, люди шептаться начали, движение по толпе пошло. Мика, стоящий рядом, девушку под локоть за собой потянул.

 – Идем, нам туда.

За ним пошла. Впереди шум усиливался, гам, женщины причитают, мужчины спорят. Группа мужчин, человек девять, женщин и детей сортируют, одних в середину в общую массу вталкивают, других, наоборот, на край выпихивают. Постояли, наблюдая за процессом, сортировка закончилась, в путь двинулись, Мика с Виолеттой с краю той группы пристроились, рядом идут, девушка парня под руку крепко держит, выпустить боится, второй рукой плотное одеяло крепко к себе прижимает.
Долго уже идут, несколько часов. Вой, и детский плач усилился, женщины причитать все громче и громче начинают, мужчины по краям возмущаются, некоторые отстали от общей группы, не успевают, растянулись. Мужчины, те девять человек, в общей группе в центре, остальных подбадривают, некоторым идти помогают. Вот сзади уже кто–то упал, у Виолетты у самой ноги уже болеть начинают – не привыкла по пескам столько ходить.

 – Привал, отдых тридцать минут!

Все на песок горячий попадали, не успел песок еще остыть, теплом своим греет несчастных изгоев.

 – Подъем! Встали, встали, ну же! Вперед, пошли!

Люди нехотя поднимаются, снова в группу в центре формируются, снова вперед пошли. Ноги в песке увязают, тяжело идти, тяжело ногу вытаскивать, вперед переставлять, снова увязла, снова вытаскивать. Ноги ватные, не чувствует ног, на руке у Мики повисла, тот упорно вперед идет, девушке помогает. Какая же я бесстыжая – Мика раненый, из–за меня в Пустошь пошел, меня тащит, идти помогает, а я повисла на нем, сама идти отказываюсь. Сколько мы уже идем, сколько времени в пути? А сколько еще впереди? Что там Сан сен Гор говорил – дольше обычных трех дней идти придется. Я не смогу, не выдержу. Ноги подкосились, на песок рухнула.

 – Держись, рассвет уже скоро.

Голос Мики на ухо прошептал, к себе прижал. Так хорошо, так спокойно с ним рядом, так не хочется больше никуда идти. Почему он за рассвет заговорил, что измениться тогда?

 – Почему ты за рассвет сказал?

 – Днем через пески мы идти не будем, днем отдыхать будем, спать, силы восстанавливать.

 – Почему?

 – Днем через пески только на картах ходят, пешком лучше ночью идти, когда солнце спит, не жарит так сильно, ночью звезды на небе видно, ориентироваться по ним можно.

Звезды на небе, а Лекс их днем видит, он, наверное, и днем бы нас через пески вести смог.

 – Подъем, встаем, встаем! Немного еще пройти осталось и на дневку устраиваться будем. Давайте, встаем!

Почему так быстро? Ноги совсем не отдохнули. Снова проклятые пески за ноги хватают, отпускать не хотят, снова Мика меня под руку тащит. Глаза закрыла – так легче, как будто сплю, а это все не на самом деле, и песок горячий и боль в ногах, это все сон. Я сейчас в своей кровати в комнате на втором этаже трактира, а за окном – город погружен в ночную тишину, редкие фонари улицы освещают, патрули изредка прохаживаются, тихо и спокойно. Вдалеке громко завыл арг, девушка встрепенулась, как будто током ее ударило. В толпе тоже волнения начались.

 – Мика, ты это слышал?

 – Да, арг нас учуял, но сегодня он не нападет – боится, нас много.

Боится, да это я боюсь и не только я одна!

 – Что значит – сегодня он не нападет? А когда?

 – Завтра он вернется. Будет дожидаться, пока кто–то от общей группы отстанет. Потом аргов будет становиться больше, мы их своим запахом привлекать будем, другие арги своим воем округу оповещать будут, что здесь добыча.

 – И что потом?

С ужасом спросила девушка?

 – Потом они решаться на группу напасть.

Страх и ужас парализовал сознание, картина как живая встала перед глазами – желтое огромное тело, мощные лапы, короткая шея, пасть широкая, оскал, крепкие зубы на шее смыкаются.

 – Все привал! Готовим лагерь и дневку. Вкапываемся в песок, натягиваем ткань, днем спать будем под ней. Потом в очередь выстраиваемся – каждому по глотку воды!
Девушка бессильно рухнула на песок, сил больше не было ничего делать. Мика руками быстро начал обкапывать небольшую продолговатую яму, песок в виде отвалов по краям выгребая. Потом сверху плотное одеяло Виолетты натянул, на отвалах ткань зафиксировал, песка на нее по периметру насыпал, снял и внутрь расстелил свое пончо.

 – Устраивайся внутри, я схожу за водой, принесу тебе и с Крысой переговорю. Давай мне пистолеты, и остальное, только аккуратно, не свети оружие. Хорошо, все устраивайся, отдыхай, скоро вернусь.

Ноги горели огнем, суставы наполняла тупая тянущая боль, несмотря на всю усталость, Виолетта никак не могла уснуть. Солнце поднялось над горизонтом, начало выжаривать пески Пустоши, под тканью становилось душно. Проснулся ветер, усилился, песок зашуршал сверху по покрывалу, стало немного легче дышать, духота немного отступила. Виолетта погрузилась в легкую полудрему, из которой спустя несколько минут, ее вырвал вернувшийся Мика. Он забрался под покрывало, рядом прилег, протянул девушке чашку, на дне которой плескалась жидкость, совсем немного, совсем чуть–чуть.

 – Не пей все сразу, сначала во рту подержи, пополоскай, затем глотай. Это вся порция на целый день.

 – Так мало, разве этого достаточно?

 – Воды мало, ее нужно расходовать очень экономно, поэтому днем лучше не двигаться, просто лежать, экономить силы и не растрачивать водный баланс впустую. И вот еще, возьми, пожалуйста.

Мика протянул девушке небольшую бутылку с крышкой.

 – Для чего она?

Спросила Виолетта?

 – В нее по малой нужде ходить будешь.

 – Ты это серьезно? Зачем?

 – Абсолютно серьезно. Пока есть вода, это будешь использовать на компрессы для кожи разбитых ног. Ты не привыкла в грубой обуви песками ходить, скоро у тебя появятся первые раны и натертости. Останавливаться нельзя, нужно идти все время, поэтому на привалах раны нужно будет обрабатывать, чтобы удалить грязь из них, чтобы они не воспалились и не начали гнить. Потом, когда вода закончиться, это пить придется, другого выхода нет.

 – Я не буду.

Девушка отрицательно головой покачала.

 – Будешь, это ты пока еще не готова к такому, через день без воды в Пустоше, ты не только свою готова будешь выпить. Ты вообще еще не представляешь, на что ты готова, чтобы выжить. Ладно, давай отдыхать, перед закатом нас разбудят, рану мне обработаешь и перевяжешь, повязку нужно чистой сменить.

 – Ты с Крысой встретился?

 – Да. Все нормально, все как Сан сен Гор говорил. Спи.

Через несколько минут девушка услышала размеренное дыхание Мики, хорошо ему – сразу уснул, мне бы так. У нее все не выходили из головы слова парня про то, что ждет их впереди.

 – Подъем, пора, встаем, собираемся!

Кажется, и не спала, кажется, только глаза закрыла, как сразу этот голос. Может это ошибка, шутка, может? Почему так скоро? Мика проснулся, наружу вылез, Виолетта следом из–под покрывала выбралась – солнце действительно клонилось к закату. Все тело ныло и ломило, ноги болели, наливались тупой тянущей болью, боль отдавала в спину. Стали собираться, потом девушка Мике рану обработала, рана заживала хорошо, мазь наложила, повязку сменила. После этого Мика ступни ног девушки осмотрел, мелкие ранки обработал. Протянул портянки, взамен тонких носков, показал, как портянки мотать, сам правильно намотал, сапоги помог обуть.

 – Если любой дискомфорт почувствуешь, не терпи, сразу дай знать, перемотаю портянки – ноги беречь нужно. Поняла?

Девушка с готовностью закивала.

 – Готова?

 – Да.

 – Идем, сегодня мы в основной группе идти будем, рядом с Крысой и его людьми.
Люди собрались, лагерь собрали, начали снова колону формировать, по тому же принципу, что и вчера. Двинулись. Но не все подняться смогли, некоторые так и остались, на песке лежать, уснув вечным сном. Люди молча с ними попрощались, рядом постояв, взяли у мертвецов одежду и покрывала и дальше пошли. Вдали завыл арг, где–то ему ответил еще один, Виолетта вспомнила вчерашние слова Мики, сегодня они на отставших изгоев охотиться будут. Нужно в середине колоны держаться, ближе к Мике и людям Крысы, у них есть оружие, они смогут защитить ее. Шли долго, несколько часов. Привал короткий – снова в путь, снова ноги болеть начинают, свинцом наливаются, в песке увязают, снова Мика идти помогает. Крик дикий, страшный сзади. Ужас сознание сковал, спина холодом могильным наполнилась, кишки страхом животным скрутило, ежик коротко стриженых волос на голове зашевелился. Крик не стихал, в толпе сзади движение началось.

 – Мика что там, что случилось?

Голос девушки дрожал.

 – Не знаю, идем, посмотрим.

Следом нехотя пошла, боялась потерять его сейчас. Через толпу протолкались, женщина на песке лежит, корчится, все тело неестественно судорогой выгибает, пена хлопьями изо рта летит, пальцы, скрюченные, вперед тянет.

 – Что случилось?

Мика рядом стоящего мужчину спросил.

 – Змей напал, ее укусил, ребенка утащил. Все быстро произошло, никто среагировать не успел. Змей огромный был, не знал, что они такими вырастать могут.

Потом опять дорога была. Пески, бесконечные пески, ноги увязают, тяжело их вытаскивать, в горле пересохло, язык к небу прилип, пить хочется, пить нечего. Опять крик сзади вдалеке, на этот раз девушка уже не спрашивает Мику, что там случилось, и так понятно – еще одна жизнь оборвалась. Арг напал на отставшую от колонны старуху, через пару часов жертвой ночных хищников стал обессиленный мужчина. А ведь Виолетта почти их всех знала, многие дни и недели ходила она к ним, лекарства приносила, раны их обрабатывала и, что она чувствует теперь, когда они вот так, один за другим с жизнью расстаются? Ничего – усталость, дикую тупую усталость полную апатию к собственной жизни. Однако же, она боится жизнь свою потерять. При очередном крике жертвы или победном вое хищника ее спина холодеет, ужас заполняет рассудок, она отчаянно хочет жить, пусть умер кто–то еще – главное, что цена этой потерянной жизни сейчас – это ее еще один день, прожитый под солнцем завтра.

Вот, наконец–то полоска света впереди, горизонт светлеет – привал на дневку. В этот раз она помогает Мике оборудовать для них небольшую яму в песке с подветренной стороны бархана, ногти стираются о жесткий песок Пустоши, кожа рук грубая обветренная, уже совсем не та, которая когда – то ласкала и убаюкивала своей нежностью посетителей. Покрывало натянули, Мика свое пончо постелил, глоток воды – горло ополоснуть, сон глубокий, без сновидений, моментально провалилась в глубокую бездну, нет там ничего, пустота и тьма.

 – Подъем, встаем! Солнце садиться, собираем лагерь, в путь пора!

Глаза открыла, сон прошел, желудок спазм голода дикого скрутил. О духи Пустоши, как же есть хочется! Когда в последний раз ела – не помнит. Почему не догадалась взять с собой хотя бы немного еды, зачем тащила эти бесполезные пистолеты и патроны? Повязку Мике сменить нужно, рану его обработать, порядок. Мика опять ноги ей осмотрел, обработал – натертостей много уже, на коже нежной и тонкой, скоро вообще идти не сможет. Что тогда? Нести на себе он раненый ее не осилит.
Головой покачал.

 – Береги ноги. Я же просил, если нужно остановиться и перемотать портянки – дай знать.

 – Я боялась, там арги были.

 – В следующий раз, если не остановишься, бояться поздно будет, все равно идти не сможешь. Каждый привал теперь ноги твои обрабатывать будем и портянки перематывать, днем разувайся, когда отдыхать ложишься и портянки сушить вывешивай, иначе не дойдешь.

 – Хорошо, я все буду делать, как ты говоришь.

Снова шли, долго, тяжело. Боли в ногах уже нет, суставы тупой болью не наливаются, боль по телу не растекается, вообще ничего нет, как будто и тела больного нет, голод и жажда, только они остались. Есть хочется, пить хочется, жить дальше хочется. «Ааааарг»! протяжное громкое, крики многих глоток вокруг, вой, стон, ругань, плач. Что происходит? Хлопки, справа, слева, у Мики в руках вспыхивает огонек, еще и еще, хлопки частые. Сзади тоже хлопки, хлопки вокруг, с воем и криками смешались. Нееет! Присела на корточки, уши руками зажала – не хочу ничего этого слышать! Сейчас я посижу здесь немного, отдохну, и все пройдет, все закончиться, снова дальше идти можно будет.

Ничего не происходит, руки от ушей убрала – тишина, люди вокруг, в свете звезд их плохо видно. Где Мика! Неужели я его потеряла. Ужас ледяной рукой сердце сдавил, в голове жаром полыхнуло. Перед глазами закружилось. Вскочила, побежала, дороги не разбирая. Куда? Споткнулась обо что–то мягкое, лицом вниз плюхнулась, одеяло мягкое в руках падение смягчило. Мужчина лежит, горло разорвано, черное вокруг, на песке тоже лужа черная, глаза стеклянные дикие вверх на звезды смотрят! Крик громкий, дикий и ужасный в уши ворвался. Хватит! Кто так громко кричит, не нужно, прошу! Хватит! Удар по щеке, за руку кто–то потянул вверх. Опять удар. Крик прекратился, смолк.

 – Все в порядке, успокойся, я здесь!

Голос Мики, хвала духам Пустоши, он нашел меня.

 – Все, успокоилась? Идем.

Повел куда–то, на песок усадил, разул, ноги обработал, портянки перемотал, снова сапоги обул.

 – Ты как?

 – Что это было?

 – Я же говорил, скоро арги атакуют, теперь не волнуйся, скоро они не вернуться, они знают, что такое порох и огнестрельное оружие. Да и трофеев им достаточно.

 – Трофеев?

 – Охотничьих. Они изрядно людей положить успели, а нам ничего не остается, как здесь их оставить.

Умолк. Какой ужас, вот так–был человек, а стал трофеем охотничьим для хищника ночного.

Восход, яма в песке, покрывалом накрытая, пончо внутри на песке.

 – Вот, держи.

 – Что это?

 – Ты разве не голодна?

Мика, что–то пьет из чашки. Чашку ото рта отнял, красное в уголках губ осталось.

 – Пей.

Взяла, ко рту своему поднесла, жидкость вязкая, плотная соленая, с комками скользкими рот заполнила, вниз в желудок потекла. Спазм желудок скрутил, пополам перегнул, вырвала на песок перед собой. Лужа красная, песок ее с жадностью впитал.

 – Это что, кровь?

 – Да, ночных аргов, пока не свернулась и не испортилась ее можно пить. Потом мясо готово будет, провялиться. Пей, нужно.

 – Нет, это я не буду.

 – Тебе силы нужны, сегодня ночью идти нужно, я уже не могу тебя тащить, у меня плечо воспаляться начало. Если не хочешь чтобы мы с тобой сегодня добычей аргов стали, ты сейчас выпьешь все до дна.

Мика протянул девушке кружку с темно красной субстанцией. К губам поднесла, маленькими глотками пить начала, спазм опять, кружку не убирает, в нее жидкость вырвала. Она ее туда, та обратно.

 – Нос закрой, и глотки большие делай.

Посоветовал Мика. Девушка нос пальцами левой руки закрыла, выпила остатки в кружке. Кружку убрала, рукавом нос закрыла, какой мерзкий запах, это рукав так пахнет, она столько дней уже не мылась, должно быть и от нее дух сильный исходит, а она не чувствует его. А ноги разбитые в портянках потных, мочой обработанные? И пусть, главное выбраться отсюда, главное пески эти проклятые пересечь, живой остаться.

 – Подъем, встаем, встаем! Пора, солнце уже садиться!

Который это уже день, сбилась со счета, да и неважно это уже, пора в путь идти, вперед, ее цель сегодня станет еще на один день ближе.

 – Моя сумка, Мика, я сумку свою найти не могу.

Смотрит спросонья, не понимает. Он тоже устал, лицо осунулось, щеки впали.

 – Там мои вещи женские, у меня месячные пойти должны. Везде обыскала, нет ее нигде.

 – Вчера была?

Взгляд ясный, проснулся уже.

 – Да, я точно помню, я вчера из нее достать хотела, но до вечера отложила.

 – Понятно. Жди здесь.

Поднялся, куртку накинул, обулся, платок на голову повязал. Ушел. Еще раз лежку осмотрела – нет ничего, нет сумки. Гам какой–то. Приближается. Встала, оделась, на голоса пошла. Мужчины, Мика среди них. Покрывала, укрытиями на день служащие, срывают, людей в стороны оттесняют, вещи перерывают – обыск. Нашли что–то, в круг собрались, мужчину туда и женщину затолкали. Быстро туда пошла, в круг протиснулась, Мика с ее сумкой в руках стоит.

 – Твоя?

Коротко спросил человек с крысиным лицом и огромным шрамом. Кивнула.

 – У своих воровать вздумали?!

 – Это я, она ни при чем!

Мужчина кричит, руками жестикулирует, на женщину рядом показывает.

 – Нам лекарства нужны, они в ее сумочке есть. Почему она не делиться с остальными?

 – Потому как есть личное и есть общее. Кража личного и общего, в любом случае, преступление.

 – И что ты сделаешь, в тюрьму меня посадишь?

 – Нет, мы в Пустоше, здесь наказание одно – смерть.

 – Да кто ты такой, чтобы решать, кому жить, а кому умирать.

 – А я и не решаю, ты сам решил, когда у сестры украсть решил.

 – Она мне не сестра!

 – Значит и ты нам не брат.

Крыса руку в голову мужчины направил, черный кусок металла в его руке выплюнул маленький огонек, голова мужчины красным брызнула, ноги подкосились, замертво упал. Женщина завыла. Рука в ее сторону повернулась, снова огонек, точка на лбу женщины появилась, она упала. Люди вокруг стояли молча. Виолетта сумку к груди прижимала, глазами полными ужаса на двоих, на песке лежащих, смотрела. Крыса развернулся, в сторону пошел, на ходу громко бросил.

 – Собираем лагерь, выдвигаться пора!

Не помнила она как ночь эта прошла, что было. Может арги выли, может, опять на людей напали, может змей старый огромный утащил кого–то. Картина одна перед глазами всю ночь стояла – мужчина, а рядом с ним женщина на песке с простреленными головами лежащие, цена их жизни ее сумочка. Вещи женские ей нужны были, думала без них не обойтись, а ничего не происходит, неужели…

 – Привал, лагерь разбиваем, дневка!

Мика сзади пончо под покрывалом расстилает, полоска неба впереди светлым окрашивается, дневное светило приближается. Виолетта сидит, в сторону восхода голову повернув, наблюдает, буйством красок предрассветным завороженная, в мысли свои погруженная. В руках бутылка небольшая, жидкости в ней желтой немного, в руках кусок темного жесткого, вонючего вяленого мяса песчаного волка. Никогда в жизни не доводилось испытывать такого зверского голода, как в последние дни, думала после крови арга, его мясо съесть не сможет, однако оно сейчас самым вкусным и изысканным деликатесом казалось. Казалось даже, что если бы есть, было совсем нечего, то и подошву своих ботинок, тонкими ломтями нарезав, переживать смогла бы. Женщина жадно отрывает от большого куска мяса куски поменьше, тщательно пережевывает их, из бутылки глотками маленькими запивает, прав был Мика, вода закончилась два дня назад – жажда оказалась, сильнее. Сколько дней мы уже в пекле этом песчаном проклятом идем? Сколько еще идти, неужели сообщение Сан сен Гора не получили, неужели никто за ними не придет, людей половина уже осталась от тех, что Атолл покинули. Сколько вообще путь этот преодолеть смогут, да и смогут ли вообще? Мика рядом на песок опустился, дышит тяжело, он тоже сильно устал, рана много сил у него забирает, болит, тревожит его.

 – Куда мы идем?

 – На восход в Ковчег.

 – Опять это слово, что оно означает?

 – Новый дом для тех, кто выживет. Он его в песках отыскал.

 – Странник?

 – Да. Он был изгоем всю жизнь, даже среди изгоев. Я не сильно знаю его историю о том периоде, когда он в Диких Землях жил, он не рассказывал, я не спрашивал. Знаю только, что он полтора месяца так же с большой группой людей скитался в поисках безопасного места. И вот, однажды во сне, он увидел дверь среди песков, проснувшись, он знал, куда идти нужно. Повел туда людей, там бункер старый обнаружился, в нем они и обосновались, в порядок его привели, обжили. Он для них Ковчегом стал.

 – А как ты с ним познакомился?

 – Мы выросли вместе.

 – Как это? Расскажи!

Удивленно воскликнула девушка.

 – Натурально, наши дома по соседству стояли. Он старше был на два года, но все равно мы общались, дружили. Сначала играли вместе, потом увлечения более серьезные мужские появились, с оружием учились работать.

 – Ты тоже родом из того поселения, которое уничтожили воины Атолла?

 – Да. Наша семья и семья брата нашего отца после первой битвы покинули город, отцы, главы семейств так решили. Мы на закат отправились, но у станичников тогда своя междоусобная война была, нас не приняли в их поселении, и мы вынуждены были обратно вернуться. В Бархессе вернулись, а его нет – дотла сгорел. Родители нескольких выживших подобрали, среди них и он был. Много месяцев на месте нашего поселения среди Пустоши жили, но потом в Атолл отправились.

 – Почему туда, они же враги?

 – Больше некуда было, так родители сказали. Среди песков с детьми и ранеными выжить было невозможно. У полуночников собственная резня тоже в самом разгаре была. Атолл уже подвергся нападению демонов Пустоши, город восстанавливался, поэтому нас приняли свободно, как и других беженцев с копален да хуторов соседних – рабочих рук тогда там не хватало.

Мика замолчал, задумался.

 – А потом, что было?

 – Потом на восстановлении города трудились все, тяжело, сверх нормы. От пережитых месяцев лишения и тяжелого труда наши с Ратусом родители через год умерли. Странник врага своего заклятого там встретил, он Воеводой уже стал, к тому времени. Сказал, что ему здесь оставаться нельзя, и с еще десятью изгоями в Пустошь ушел.

 – А вы, почему не ушли, что вас там держало?

 – Она держала. Девушка у нас была.

 – Что значит девушка, одна? Одна на двоих?

 – Да. Она была из той, второй семьи из Бархессе. Мать ее погибла еще, когда мы в Пустоше скитались, отец сильно болел, мы не могли их оставить. Потом и отец ее умер, мы стали как семья. Мне тогда четырнадцать было, Ратусу тринадцать – мы не могли взять ее в жены.

 – Как такое вообще возможно, вы из–за нее не спорили, а она как к этому относилась?

 – Сначала спорили, но потом решили, что негоже братьям вот так ругаться, мы единственные родные люди, друг у друга остались. Она нашу позицию приняла, и так же к этому отнеслась. Через три года мы взяли ее в жены. Это было на пятый год нашего прихода в Атолл. Потом она нам двойню родила, мальчиков. Но после родов болеть сильно начала, зрение терять начала, речь, нас не узнавала, парализовало ее и так, в страшных муках она умерла, мы ничем не смогли ей помочь. Потом выяснилось – опухоль в мозгу у нее была.

 – Соболезную! Но вы никогда себя с приставной «сен» не называли, почему, у вас же сыновья есть?

 – В нашем поселении так не принято было, мы своим традициям следуем.

 – А дети ваши, где они сейчас, что с ними?

 – Они в Ковчеге сейчас, в безопасности. Три года назад мы попросили Странника забрать их туда, сейчас им почти семь лет.

 – Почему вы с ними туда не отправились?

 – Потому, что не хотим для них той же судьбы. Не хотим, чтобы старый враг однажды так же пришел к ним и смерть принес. Мы лишние, мы изгои, мы мутанты, мы уроды, мы люди низшего сорта. Нас все так же травят, гонят и убивают. С нашими правами по–прежнему не хотят считаться. Нам даже там, в Диких Землях, среди отравленных руин жить спокойно не дают. Поэтому мы остались, чтобы бороться за свою жизнь, за будущее своих детей, за нашу свободу и равенство среди остальных.

 – А он, что с ним потом было?

 – Он Пустошь пересек, к изгоям вышел, там его приняли, но через год с несколькими другими изгнали. Именно пройдя через Пустошь и Дикие Земли, он увидел, что ломаются все, даже самые гордые и заносчивые. В этот момент человек как сырая глина – пластичный податливый материал. Бери его, лепи что хочешь, дай ему цель дальше жить, всели в него надежду, и он будет всюду следовать за тобой. В том бункере были огромные запасы всего – оружие, патроны, станки разные, одежда, вода – глубокая скважина. Это был старый правительственный бункер, правители прошлой эпохи хотели в нем комфортно переждать войну, чтобы потом снова править, поднявшись на поверхность, но жизнь по – своему все повернула. Там и небольшая комнатка была, слитками золотыми и серебряными заполненная, целый город купить можно было. Через четыре года, после ухода из Атолла, Странник снова туда вернулся, подкупом деловода одного из членов Совета, добился встречи с ним. Положил перед тем на стол двух килограммовый слиток серебра и сказал – «Получишь такой же золотой, если протолкнешь закон о едином дне изгнания людей в Пустошь, в первое полнолуние после окончания Солнечной Бури».

 – Так вот как это решение Совета появилось, это он за этим стоит! Но почему сразу было не отменить изгнание полностью?

 – Это решение не прошло бы. Город тогда был полностью восстановлен и Совет принялся за чистку нездоровых рядов горожан и сокращение их поголовья в городе. Это решение давало больше шансов на выживание самых сильных и выносливых в Пустоше. В период после Солнечной Бури радиации и отравленных газов в песках значительно меньше, шансов дойти больше. Эти группы встречали жрецы, которые на протяжении всего пути к Ковчегу «лепили» из людей новых членов общины, прививая им учение, веру, давая цель дальше жить.

 – Как он все это сам придумал?

 – Он ничего не придумывал. С детства он был умственно очень одаренным, его мозг работает по–другому, не как у обычного человека, он мутант отчасти. Мать привила ему любовь к книгам, он перечитал в поселении их все. В старых книгах скрыта огромная сила накопленных поколениями знаний. Придумывать ничего не нужно – учись у предыдущих поколений, на их опыте и ошибках, в мире все это уже было много раз. Читай, анализируй, бери за основу и действуй. Так он и поступил. Даже в нашем поселении поддерживалась старая, древняя традиция инициализации юноши – становления его мужчиной и воином, эти два понятия для нас едины. Для этого юноши группой, по достижению десятилетнего возраста, должны были пройти путь посвящения – провести одну неделю в Пустоше, имея при себе только нож, пистолет и восемь патронов, по истечению этого срока они возвращались в поселение и должны были принести отрезанные уши арга. Кто справлялся с заданием, выживал и приносил отрезанные уши волка – становился воином и имел право набить тотемную татуировку на шее.

 – Так вот что ваши с Ратусом татуировки означают! Но почему у Странника она не на шее, а на лице?

 – На лице имели право набивать татуировки юноши, прошедшие путь инициализации в одиночку, имея при себе только нож. Его отец и старший брат носили татуировки на лице, он не мог подвести их и пройти путь посвящения с группой.

 – Теперь я понимаю, почему ты так хорошо знаешь как себя в Пустоше вести, знаешь повадки ее обитателей.

 – Да, мы все через это проходили.

Мужчина замолчал, в сторону восхода посмотрел задумчиво.

 – Заболтались мы с тобой, нужно отдохнуть. Доела? Пойдем спать.
Под растянутое покрывало забрались, душно здесь, воздух тяжелый, от Мики запах уже, от девушки тоже – давно не мылись, но ничего не поделаешь, о какой помывке речь может идти, если воды чтобы попить не осталось. Тяжелый глубокий сон пришел сразу. Снился высокий юноша среди песков против ветра идущий. Уверенно ступает, плотная одежда на нем, лицо замотано, очками панорамными глаза закрыты, нож большой на поясе висит. Он приближается, по бархану вверх ко мне поднимается. Десять шагов осталось. Ближе подошел, очки снял, глаза светло голубые, небо бездонное отражают.

 – Просыпайся Виолетта, пора. Пришли за тобой.

Глаза открыла, Мика спит рядом, тихо размеренно дышит. Солнце еще высоко, жарит, не унимается, в лагере тихо. Из–под покрывала вылезла, солнце в сторону заката через зенит уже перевалило, в спину светит. На восход посмотрела – вдалеке, в легком мареве три человеческие фигуры плывут.

 – Мика, вставай, вставай, они идут.

Парня растолкала, тот усталый и сонный не сразу понял что происходит.

 – Кто идет?

 – Эти, ну как их, о ком ты мне рассказывал? Жрецы!

 – Не может быть! Где?

Из–под одеяла выбрался, в указанную сторону посмотрел – и вправду, трое к лагерю идут. Быстро собрались, Крысу растолкали, его людей подняли. Трое, тем временем к лагерю подошли. Двое низких худых мужчин и женщина, в плотные, накидки с капюшонами облаченные, очки на глазах, лица замотанные, за спиной рюкзаки из плотной ткани, метательные длинные дротики к ним притороченные, у мужчин охотничье ружье за спиной у каждого. Люди сошлись, поприветствовали друг друга.

 – Наконец мы вас нашли, мы жрецы из Ковчега за вами пришедшие. Вот, вода для людей, ее немного, экономить нужно, впереди еще больше двух недель пути.

Сказал один из мужчин. Бурдюк из своего рюкзака достал и Крысе протянул, тот емкость с водой благодарно принял.

 – Кто из вас Мика, с ним женщина должна быть?

Спросила у Крысы женщина–жрица.

 – Мика это я, а вот та самая женщина.

Коротко мужчина ответил.

 – Вот, держи.

Женщина–жрица протянула ему компас.

 – Видишь, на нем азимут выставлен, следуйте по нему, через несколько часов вас встретят. Вас уже ждут.

Улыбка покрыла губы парня, Виолетта улыбнулась следом за ним. Хвала духам Пустоши, за ними пришли. С Крысой и его людьми попрощались. Покрывало, остатки своих лекарств им передали, теперь они им нужнее. В направлении, указанном компасом пошли. Вскоре за горизонтом, в легком мареве растворились.