О старом пианино и пользе бабушкиных наставлений

   Утверждают, будто бы цена воспоминаний со временем возрастает, но что стоит за этим - печаль об улетевшей молодости, желание исправить то, в чём, как нам кажется, вина роковым образом лежит исключительно на нас? А может быть, мы не способны отделаться от глубинного желания пережить заново мгновения земного счастья, выглядевшие когда-то простой повседневностью? Так или иначе, посещают они нас - картинки недоступного прошлого: старые улицы, забытые песни, голоса, лица, запахи. Возвратиться туда нельзя, но душа, пребывающая на границе возможного и невозможного, всегда стучится в запретную дверь, хочет окунуться в богатое свежестью и надеждами море юности - нырнуть туда без всякой логики и объяснений просто потому, что были они - золотые, навек улетевшие, мгновения, был старый, пахнущий розами город, были чувства, которые сегодня вряд ли возможны, хотя они ещё мелькают в душе, напоминают о нежной, несокрушимой силе пробуждающегося духа, о незабываемом первом опыте молодого чистого сердца, о естественном когда-то праве на большую любовь и полноту земных ощущений, дарованных всякому смертному без объяснений и обязательств по простому факту его рождения в этом мире.

   А произошло всё вот так.

   Квартал, в котором когда-то началась моя юность, большей частью состоял из новеньких пятиэтажных домов, возникавших довольно быстро друг за другом и заполнявших поверхность огромного склона, сбегавшего к речке с названием Дерекойка. Вокруг зеленели одичавшие сады, оставшиеся от жутковатого, утонувшего в войнах и революции прошлого, звали к себе бесчисленные сливы, инжир, персики. Школа находилась в двух шагах, магазинов хватало, в городских кинотеатрах показывали фильмы, вызывавшие желание подражать красивым героям, звеневшим шпагами и принимавшим задумчивые позы. Было, конечно, и нечто посущественней, выраставшее из самой плоти квартала, из его пёстрого человеческого разнообразия, из быта с устойчивым запахом борща, жареной картошки и подгоревшей каши, из невероятной смеси непохожих лиц, манер, акцентов - всё это беспрестанно двигалось, кипело чувствами, постоянно обновлялось и питало воображение подрастающих мальчиков.

   Я нисколько не преувеличу, если скажу, что синие глаза девушки из соседнего двора, Наташи Марковой, всегда напоминали мне самоцветы, настолько они были ярким, запоминающимися множеством оттенков и окружавшем их каким-то особенным сиянием. Дом Наташи располагался вблизи моего дома, но двор у них был другой; мы никогда не ходили к ним, а они не ходили к нам. Вот только если в нашей дворовой компании вдруг наступала неожиданная тишина и головы дружно поворачивались в одну сторону, то это всегда означало одно: родители послали Наташу в гастроном за хлебом, и она проходит мимо в своём платье с белым воротничком и гольфах с кисточками.

- Очень красивая девочка, - сказала однажды моя бабушка, глядя вслед уходящей Наташе, - настоящая барышня. Вырастет и будет всех вас с ума сводить. Посмотри, как красиво она идёт. Так может идти только девочка, за которой присматривают и которую воспитывают. Наверное, и учится она хорошо... Эх, ты, оболтус! Красивая девочка нуждается во внимании, а ты вечно на стадионе пропадаешь!

   Здесь следует отметить, что моей бабушке было свойственно говорить с иронией, имея при этом какое-то серьёзное намерение и план его незаметного осуществления. Вот и сейчас я уловил в бабушкином голосе хорошо знакомые нотки, основательно насторожившие меня, хотя догадаться, куда клонится разговор, было совсем нетрудно.

- Это Наташа из 7-го "Б", - ответил я, демонстрируя ледяное равнодушие к обсуждаемой персоне и готовность к сопротивлению тонкой бабушкиной атаке на мою независимость. - Обыкновенная девочка. Никого что-то она с ума не свела. Ходит в музыкальную школу, играет на пианино. Мама у неё экскурсовод, а отец - врач на скорой помощи. Люди, как люди, собачка у них есть рыжая. Ничего особенного.

- Как это ничего особенного? - улыбнувшись, произнесла бабушка нараспев. - Не говори глупостей, она хороша, в ней заметны порода и воспитание. Умей ценить счастливый случай и возможность воспользоваться тем, что однажды ускользнёт и никогда не повторится. Не пренебрегай советами любящих тебя людей, они когда-нибудь тоже исчезнут. Слышишь, исчезнут! Ты сейчас находишься в том возрасте, когда нужен совет старшего. Обязательно нужен! Иначе придётся всё узнавать самому, идти вслепую через дурацкие ошибки и потери! Господи, если бы ты знал, как много всего хочется исправить в жизни, когда проходит время и ничего уже сделать с прошлым нельзя. Всегда слушай старших, даже если их слова кажутся ерундой. Запомни: правильно то, что говорят старшие, а всё остальное - фантазии молодости, им когда-нибудь придёт конец; они красиво растворятся однажды утром, и ты вспомнишь свою бабушку, любившую тебя и учившую уму-разуму!

   Бабушка посмотрела на меня так, что я почувствовал себя двоечником, сбежавшим с урока, и бросил взгляд туда, куда и полагалось мне глядеть по бабушкиному мнению. Действительно, Наташа была самым привлекательным объектом на улице; шла она довольно-таки изящно: ножка к ножке, головка слегка откинута, спинка держалась прямо, но без видимого усилия - все эти подробности раньше не замечались. Мало ли, как ходит девочка из твоей школы.

- Ну? - поинтересовалась бабушка. - Надеюсь, ты понял, что я тебе объясняю? Или не понял?

- Да, всё понял, - ответил я, изобразив что-то вроде овечьего блеяния. - Порода у Наташи хорошая, нужно познакомиться с ней поближе, пригласить её в гости и усадить за пианино. Мы будем играть в четыре руки, а ты прослезишься, поставишь на стол красивые чашки, клубничное варенье и заставишь нас пить чай. А потом свой старый альбом достанешь, без него ты уж точно не обойдёшься.

- Господи, какой-же ты упрямый оболтус, но в этот раз сообразил быстро, что нужно сделать! - воскликнула бабушка, всегда знавшая цель и кратчайшую к ней дорогу. - Сколько раз я тебе объясняла, - продолжила она своё наставление, - что красивая посуда исправляет плохие манеры и заставляет человека вести себя прилично. А старый альбом напомнит о прошлом, о твоих предках. Забудешь предков - и ты никто, ты потеряешься в жизни и с тобой обязательно что-то случится. Лучше, конечно, если не случится, а то, знаешь ли, всякое бывает.

   Бабушка задумалась и замолчала, а я окинул взглядом родной двор и его окрестности. Место у нас было тихое, уже обжитое. Зеленела молодая травка, покачивались на ветерке деревья, кругом виднелись беленькие пятиэтажки, торчали балконы с развешенным бельём. Народ, проживающий в таких кварталах, всегда занят работой, по вечерам - семейный ужин и телевизор; наступит ночь, над крышами повиснет луна, и пейзаж приобретёт трогательное сказочное очарование, связывающее эту простодушную жизнь с вечностью, представленную огромным чёрным небом, усеянном звёздами. Что здесь может случится? Я посмотрел на чей-то валявшийся на дороге тапок и решил, что бабушка волнуется напрасно. Ничего здесь никогда не случится.

   Однако случилось. Дня через два я сильно опоздал в школу и слонялся по коридору в ожидании перемены. Стояла тишина, на пыльных подоконниках лежали длинные утренние тени, стекавшие на бело-красный клетчатый линолеумный пол. Ноги шаг за шагом сами принесли меня к школьному спортзалу, я приоткрыл дверь и увидел Наташу, выполнявшую гимнастическое упражнение с группой одноклассниц. Взгляд пробежал по её определившимся округлостям, задержался на лице, опустился к талии, отделявшей то, что находилось выше, от того, что привлекало меня внизу. Придраться было не к чему. "Странно, - подумал я, - она каждый день проходит мимо меня, а я не вижу того, что всегда находится перед глазами, как будто выставлено напоказ." В это мгновения прозвенел звонок, Наташа посмотрела в сторону двери, и я инстинктивно захлопнул узенькую щель, через которую вёл наблюдение

   День пролетел быстро. Покинув школу, я направился домой и вскоре убедился в том, что, если ты проявил интерес к некоторому предмету, то последующие события обязательно устроят тебе возможность рассмотреть этот предмет поближе и даже узнать о нём что-то дополнительное. Подойдя к нашему квартальному продуктовому магазинчику, я обнаружил Наташу, разглядывающую дождевую решётку, под которой среди множества окурков блестела двадцатикопеечная монета.

- Твои? - спросил я, давая Наташе понять, что в любом случае нахожусь на её стороне.

- Да, мои, - ответила Наташа, не спуская глаз с монеты. - Упали и провалились. Палкой не достать, руку не просунешь. Я тут уже полчаса стою. Двадцать копеек всё-таки. А что мне делать, не уходить же домой?

   Откровенная растерянность девочки в очень простой ситуации с одной стороны выглядела удивительной, а с другой стороны, давала мне шанс. Сложности в деле не имелось никакой. Обычная дождевая решётка, канавка под ней неглубокая. Кусок арматуры валялся рядом. Я попросил Наташу отойти на шаг, поддел решётку за край, приподнял её и весело достал двугривенный. Монета сверкнула и перекочевала из моей руки в маленькую ладонь Наташи, выглядывающую из-под беленького манжета с кружевом. Оставшийся путь мы с ней проделали вдвоём. Когда дорога поравнялась с окнами моей квартиры, я увидел в окне улыбающуюся бабушку; она жестом показала, что следует взять у Наташи портфель, о чём, откровенно говоря, я и сам успел подумать. Но нести портфель - это другой уровень отношений. Для перехода к нему требовался подходящий момент. Однако он вскоре и предоставился: в карьере над городом громыхнул взрыв, заставивший взлететь с газона стайку воробьёв. Наташа вздрогнула, а я спокойно произнёс:

- Не бойся, а портфель свой отдай мне. Не бросать же тебя на дороге, когда такой грохот стоит. Провожу до дома.

- Вот как? - довольно-таки бойко заговорила Наташа. - Долго что-то ты решался. Знаешь, мне никто ещё портфель не носил. Ты первый.

- Ну и что, - ответил я, чувствуя, что дело моё движется в правильном направлении. - Мы можем завтра в библиотеку сходить, а потом в кино. А если хочешь, пойдём ко мне играть на пианино. У нас дома стоит хорошее пианино. Старинное, с золотой надписью и двумя подсвечниками, - продолжал я расставлять свои сети. - Бабушка будет довольна, она любит, когда играют на пианино. Она и сама нам что-нибудь сыграет. Что попросишь, то и сыграет!

- Так уж и сыграет? А она "Ноктюрн" Шопена играет? - спросила Наташа с интонацией, дававшей понять, что моё предложение рассматривается и может быть принято. Земля качнулась у меня под ногами. Вряд ли я был готов к такому решительному повороту событий. "В точности по бабушкиной инструкции!" - пронеслось в голове. Старая жизнь как будто рухнула в пропасть, а в новой жизни передо мной стояла девушка, однако совсем не та, которая много раз пробегала мимо меня с хлебом в авоське, а другая, наделённая неизвестно как появившемся правом влиять на всю мою душу без остатка. Отступать было невозможно. Момент требовал решительности, и я обнаружил её в себе. Нужные слова пришли ко мне в голову мгновенно и высыпались из меня, как конфеты на поднос.

- Бабушка сыграет тебе ноктюрн, сыграет вальс, сыграет всё, что ты попросишь. Сыграет хоть два раза! - сказал я довольно-таки лихо, ощущая, что, несмотря на откровенное нахальство, всё-таки попал в верный тон.

   В возникшей на несколько мгновений паузе решалось что-то невидимое, но, можно сказать, самое главное, после чего всё остальное надстраивается сверху, постепенно переходя от романтики с её неловкостью и осторожностью к естественной простоте, без которой невозможно правильное развитие чувств. Я глядел на свою собеседницу и ждал того, что могло случиться или не случиться.

- Ну, ладно, посмотрим, какое у тебя старинное пианино, - наконец, произнесла Наташа с кокетливым акцентом на слове "старинное". Она слегка протянула мне портфель, её глаза сверкнули то ли удивлением, то ли усмешкой. Было такое ощущение, что меня просветили, ощупали и взвесили. Тем не менее, это подействовало вдохновляюще: мне захотелось рассмеяться и подпрыгнуть.

   Однако, понимая важность происходящего, я взял портфель, как свой первый настоящий трофей, - уверенно, без всяких мальчишеских ужимок, и мы направились в сторону наташиного двора, где стоял её дом, точно такой же, как и другие, выстроившиеся в две линии, дома нашей улицы. Шли мы медленно, тёплый ветерок приносил медовое благоухание с многочисленных, распустившихся повсюду слив; в небе летел вертолёт, утопавший в весне город кричал репродукторами, шумел стройплощадками, пестрел афишами и объявлениями, обещая быть интересным и надёжным местом для жизни, которая вдруг ни с того, ни с сего взяла и устроила мои отношения с хорошенькой дочерью врача скорой помощи, мечтавшей сыграть "Ноктюрн" композитора Шопена. Май приближался к концу, впереди  были экзамены, а потом - жаркое лето с морем, полуденным зноем, приносящим сладостную лень и аромат магнолий, и вечерами с их долгожданной, спустившейся в город по горным склонам прохладой, когда не хочется идти домой и тебя сжигает желание растянуть до бесконечности каждый час, каждое мгновение рядом с девушкой, расцветающей у тебя на глазах, становящейся всё лучше и лучше. Так началась моя первая любовь.