Юлька

    Вдоль нашей улицы, словно незаживающая рана на теле села, зияла вечная лужа. Почему её не засыпали, когда село росло, будто тесто на дрожжах, а новые дома пускали корни в землю? Не знаю. Но сколько себя помню, эта бездонная хлябь была здесь всегда. Она раскинулась во всю ширь улицы, поглотив и проезжую, и пешеходную части. Никто, кроме Машки-трактористки на своём рычащем американском «Фордзоне», не осмеливался бросить вызов этой трясине. Эта женщина, словно сошедшая со страниц крестьянского романа, правила своим железным конем и в мирное время, и в военную годину, и после. Задние колёса трактора, стальные монстры с хищными зубьями-клиньями, возвышались над землей, словно башни. Машка без страха ныряла в эту жижу, погружая своего железного зверя в красно-коричневую глиняную кашу до самой оси. И тогда волны, словно от взрыва, шли по поверхности, докатываясь до покосившихся заборов и притихших палисадников.

Каждое утро и каждый вечер этот механический Левиафан взбаламучивал непроходимую топь. Овцы и козы, позабыв об осторожности, тонули в ней, а однажды чуть не пошёл ко дну и телёнок-несмышлёныш. Двое мужиков с трудом выудили его, накинув вожжи на рогатую голову. Лужу пробовали завалить, но ни сельсовет, ни колхоз не горели желанием завершить начатое. Взрослые, словно пастухи, отгоняли от этого гиблого места и скотину, и детей. Виной тому был родник, неустанно питавший ненасытную утробу лужи.

В тот майский день, напоённый солнцем и ароматами цветущих садов, я возвращался из школы, где задержался, сражаясь с олимпиадными задачами по математике. Мой учитель, словно Пигмалион, высекал из меня будущего студента. И шёл я, конечно, по нашей улице, мимо той самой, проклятой лужи.

В тишине внезапно прорезался звук – не то повизгивание, не то поскуливание. Но то был не щенок, а самый настоящий детский плач. И плакал не кто-нибудь, а Юлька, девчонка-соседка, пятиклассница, у которой давно уже начались каникулы. Она стояла посреди лужи, как русалка в глиняном болоте, подхватив подол своего ситцевого платья, и не могла вырваться из цепких объятий топи. Глина, словно спрут, держала её в своих липких щупальцах.

Картина… Саврасов… «Грачи прилетели». Давно ты здесь? – начал я свой допрос.

Д-д-давн-н-о, – выдавила из себя пленница, пытаясь унять дрожь в голосе.

А зачем полезла?

З-з-а м-м-мячиком, – проскулила Юлька.

Обыкновенный резиновый мячик, раскрашенный яркими сегментами, в нашем детстве был сокровищем, за которое можно было отдать полцарства.

Я скинул ботинки, подвернул штанины и полез в эту «чачу» спасать утопающую. С трудом выдернул Юльку из липкой хватки лужи. Неся её на руках до бочки с дождевой водой в нашем саду, я заметил, что бедная девчонка дрожит, словно осиновый лист, губы, руки и ноги посинели от холода. Подол платья облепил её, как вторая кожа, мокрый и грязный от глины.

Платье снять, ноги вымыть, – скомандовал я и огляделся в поисках, чем бы её укрыть.

Рядом на верёвке висел шерстяной бабушкин плед с бахромой из толстых скрученных нитей. Воспоминание вспыхнуло в памяти, как меня, мальчишку, закутывали в него после того, как я, очертя голову, катался на льдине в половодье и свалился в воду по пояс. Дома меня отругали, но напоили горячим чаем с малиной, завернули в спасительный плед и отправили на печь.

Дома есть кто? – спрашивал я Юльку, заворачивая её в плед, как в кокон, оставляя наружу только светлую головку.

Н-н-ико-г-го, – девчонку всё ещё била дрожь.

Марш на веранду, – на меня взглянули её синие-синие глаза, как два чистых озера, и что-то в них было такое, что я смутился, словно мальчишка, пойманный за тайным занятием.

Бегом, бегом, – скомандовал я, стараясь скрыть смущение.

На нашей застеклённой веранде, пропахшей солнцем и травами, было тепло, почти жарко. В летние дни там сушили на противнях ягоды и травы, и там же устраивали спальные места. Прямо на полу лежали матрасы, одеяла и подушки. С приходом апреля мы с братом перебирались туда на ночь.

«Девчонку надо спасать, иначе заболеет», – эта мысль, словно набат, заставила меня устремиться на кухню, включить плитку и вскипятить большую эмалированную кружку с горстью сушёной малины. Добавив ложку сахара, я перелил варево в пиалу и понёс своей случайной гостье.

Спасибо, Лёша, – в голосе Юльки уже не было дрожи, а во взгляде светилась искренняя благодарность.

Пей малину, сиди тут и грейся, а я пойду, поищу мячик, – произнёс я как можно мягче и отправился на поиски потерянного сокровища.

Мячик нашёлся быстро, словно сам ждал меня, прибитый ветром к берегу. Ботиночки и носочки были прикрыты лопухом и терпеливо ждали свою хозяйку. Я сполоснул Юлькино платье в той же бочке и повесил сушиться. Через полчаса майский ветер и жаркое солнце сделали своё дело – платье высохло.

Ещё через полчаса я занёс на веранду Юлькины вещи. Девчонка уснула, раскинувшись на матрасе. Щёки горели румянцем, словно наливные яблоки. Взгляд невольно зацепился за молочно-розовые холмики груди с задорно торчащими сосками. Краска бросилась мне в лицо, словно кто-то плеснул кипятком. Я смутился, как будто меня застали за чем-то неприличным, грязным. Тихо, стараясь не разбудить Юльку, я закрыл дверь на веранду, вышел из дома и укатил на велосипеде к речке, словно бежал от наваждения.

Вытаскивая из прибрежных кустов осоки серебристых пескарей и золотых карасей, я мыслями был там, на веранде, где спала моя юная соседка.

Вернувшись с рыбалки, Юльку я уже не застал. Аккуратно сложенный плед свидетельствовал о благополучном отбытии гостьи.

На следующий день у меня был запланирован запуск воздушного змея, которого я собирал по чертежам из журнала «Моделист-конструктор». Мне нужен был помощник, чтобы подержать конструкцию, пока я буду разбегаться и тянуть за нитку.

Едва я подумал о помощнике, как из соседнего двора появилась Юлька, словно фея из волшебной сказки.

Лёша, привет! Чем ты меня напоил вчера, что я проспала, наверное, три часа?

Там, кроме малины, была какая-то травка, но она точно не вредная. Горло не болит?

Нет, не болит, – на меня снова смотрели её большие голубые глаза, полные света и детской непосредственности.

Чувствуя, что я опять краснею, я отвернулся и спросил: "Юлька, поможешь запустить змея?"

Да, Лёша, конечно, – ответила девчонка с воодушевлением, словно ей предложили слетать на Луну.

Мы выехали на велосипеде за околицу. Юля держала змея, а я разбегался и тянул его за нитку, командуя: «Отпускай!». После нескольких неудачных попыток змей взмыл ввысь, в самое небо, размотав всю катушку ниток. Юлька прыгала и кричала: «Ура!».

А мне было радостно: оттого, что запуск удался, и ещё более от восторга и счастья, которые излучала Юля.

С этого дня Юлька часто появлялась рядом. Когда я что-то мастерил, ремонтировал велосипед или клеил камеру, она пыталась помочь, подавая ключи или какой-нибудь инструмент. Когда я возвращался поздно с вечерних посиделок, Юлька неизменно сидела на скамейке у своего дома, словно ждала меня.

Привет, Юля, поздно уже, иди спать, – обычно говорил я.

Привет, Лёша, – отвечала мне соседка и уходила домой.

У Юльки не было братьев и сестёр, и она относилась ко мне, вероятно, как к старшему брату. Я же готов был опекать и защищать её, испытывая к ней чувство, как к младшей сестре. Но иногда в памяти возникала картина, увиденная на веранде, и меня охватывала щемящая нежность к этой хрупкой девчонке.

Вскоре я уехал поступать в институт, а затем и на учёбу. Юлька написала мне письмо, где рассказывала о сельских новостях и спрашивала о моей студенческой жизни. Письмо долго лежало на вахте учебного корпуса, словно ждало своего часа. Я обнаружил его только в октябре. Много раз собирался ответить, но что-то постоянно отвлекало. Я мечтал, как в зимние каникулы увижу её и расскажу всё-всё о своей жизни в городе.

Но ни зимой, ни летом я не смог приехать домой. Всё время было занято учёбой и экспериментами в физической лаборатории, а летом я отправился в строительный отряд, познавать суровую романтику будней. И только в сентябре выбрался в родные края.

Меня не было ровно год. Идя по своей улице, я ощутил, как всё вокруг будто постарело, обветшало и съёжилось, стало каким-то маленьким: дома и заборы, ворота и палисадники.

Подходя к своему дому, я вдруг понял, чего-то не хватает…

Не было лужи. На её месте ровным слоем лежал гравий.

Дома обрадовались моему приезду и тут же принялись рассказывать сельские новости: «Соседка Маша – на пенсии, трактор «Фордзон» списали на металлолом. Мелиораторы из райцентра завалили лужу. Юля часто заходила, всё спрашивала, когда ты приедешь, но месяц назад соседи уехали на Север, на заработки. Юлька? Да, Юлька уехала вместе с ними».

Больше я никогда ничего не слышал об этой голубоглазой девочке.

Иногда вспоминаю я родное село, дом, улицу с огромной когда-то лужей и соседку Юльку. И становится мне и сладко, и грустно от этих видений, словно смотрю старую фотографию, где запечатлены дорогие сердцу люди и места.