Абрам и вальтер

К Лиде женщине одинокой, немолодой, и, тем не менее позволявшей себе изредка пропустить рюмочку от тоски, мужики захаживали. Редко, но случалось. Выпивали, но    пристойно. Никого из жильцов их коммунальной квартиры не задирали.
 
 Дверь Лидиной комнаты была первой от входа в квартиру. Адель не всегда могла засечь, когда к Лиде проскальзывали мужики.  Она понимала, что у Лиды гость только постфактум. Когда из-за ее Лидиной двери доносился мужской голос. И уже ничего нельзя было переделать. Да и что можно переделать? Только если Лиде выйти замуж, тогда будет еще хуже. Будет в квартире лишний мужчина. А так они хоть приходят не каждые выходные. А что Адель могла сделать, даже  если увидит на входе Лидиного гостя?  Разве только одарить напряженным враждебным взглядом? Да не всякого ее гостя взглядом проймешь. А могут вообще ее взгляд и превратно понять. И что? Потом Абраму вмешиваться и защищать жену? Адели оставалось только осторожно подойти к Лидиной двери и удостовериться, что мужчина уже внутри. Так что большей частью Адель Лидиных гостей не видела, но слышала.

  Адель должна была признать, что большей частью Лидины кавалеры  соседям не досаждали, не шумели, по коридору не шастали.  И позволяли себя как-то обнаружить только  при походах в туалет. И то если Адель в это время была на кухне и слышала, что в туалет вошел человек при туфлях, а не в тапочках, как Абрам, чья походка  не известна.

Но вот в какой-то вечер Абрам направился в туалет. В верхнюю часть двери  туалета было вставлено закрашенное голубым стекло. Абрам  увидел, что в туалете  включен свет,   и вернулся в комнату. Через некоторое время он повторил попытку. И снова неудачно. Когда он подошел к туалету в третий раз и снова увидел свет, он  подумал, что кто-то не выключил свет. Он потянул  дверь. Та оказалась не заперта. Но на унитазе сидел  незнакомец. И по тому, каким хамским тоном незнакомец прокричал, «занято!» Абрам понял, что это, Лидин кавалер.
 
Абрам уже прекратил хождение туда-сюда. Он караулил в коридоре, смотрел на заветную дверь и ждал финальных звуков бачка. Но вместо этого из туалета доносились какое-то  мычание. И Абрам, предварительно постучав в дверь, потянул ручку. Мужчина находился теперь в другой позиции. Он стоял на четвереньках головой в унитаз. Брюки спущены. А по  серому  бетонному  полу  разлилась рыжевато-каштановая  лужа  блевотины.
 
Этого еще  не хватало. Абрам позвал на разборку Лиду и  ждал, пока она дотянет своего принца в комнату и отмоет за ним туалет. Даже после этого в туалете так отвратительно воняло, как никогда, подумал Абрам, не воняло ни от него, ни от остальных жильцов квартиры.

 Никакого облегчения от того, что туалет свободен. Только раздражение. Он запустил руку в  старую холщовую сумку, висевшую слева на гвоздике. В сумке были обрывки газет.   Нужно отвлечься,  прочитать что-нибудь, хотя бы обрывок статейки.
 Война наградила  Абрама осколком и удаленным куском  кишечника. Так что, ему хватало времени почитать в туалете. Но в этот раз, едва он дотянулся до чтива, рука уткнулась во что-то непривычное. Он нащупал меж обрывков газет что-то твердое, что-то такое, что он помнил на ощупь, но давно этого не держал в руках. И он, уже не сомневаясь, что  нащупала его ладонь, вытянул пистолет.

 Абраму, бывшему  полковому разведчику, к пистолетам было не привыкать. Знал на ощупь.  И  наши, и трофейные.  Сейчас он держал в руках не игрушку. Старый знакомый. Вальтер. Милиция такое не носит. И понятно, откуда тут эта штукенция. Это Лидин фрукт сюда засунул. То-то  на  поясе его  спущенных брюк имелась  характерная потертость. От ношения за поясом ствола.
 
И что теперь с этим делать? Нести Лидиному хахалю. Вот, мол, вы в  угаре  забыли. Не соблаговолите принять его обратно? Нет уж. Тот по пьяни  и  пальнуть способен.
 
Абрам подумал - подумал и отнес пистолет к себе в комнату. И спрятал поглубже,  на верхнюю  полку в тот угол, куда он прятал от дочки презервативы. Адели не сказал. Что знают двое, знают все. Тем более Адель лазит по шкафу только во время генеральных уборок. А в тот угол и при генеральных уборках не заглядывает.  Ей чтобы туда достать, нужно стать на стул. И так они условились. Она к этому добру не прикасается.  Что касается супружеского долга, так Абрам занимается своими мужскими штуками, а Адель - женскими. То есть, практически, ничем.

 А этого добра в пакетиках Абрамова рука не касалась давно. Они там находились, можно сказать на ответственном хранении.  Как в песне про наш бронепоезд. Как стоят томики Ленина на полках  парторгов. По мере необходимости Абрам доставал упаковку из  потайного места.

А какова мера необходимости, это чисто семейное дело. Во всяком случае,  Адели в ее возрасте забеременеть – фантастика.  Теоретически можно. В Индии  такое случалось. Но на практике Абрам лазил на полку за  презервативами только в сезон урожая. Когда он возвращался из двухнедельной командировки из  подшефного колхоза. Помощь города деревне. Абрам возвращался с полной сумкой даров природы: яблок, синеньких,  помидор. Но Адель говорила, что она знает, что происходит при этих заездах. И какие дары природы можно оттуда привезти. И устраивала ему карантин. Амбрам не роптал.  Делал, как велит Адель. Хотя знал, что он чист. И не потому, что душой чист, а потому, что никогда не ездил на помощь сельскому хозяйству  без этих изделий.

 Но он слушался Адели, потому хотя бы, что тут палка о двух концах. Адель в  эти дни оставалась в Одессе. Сама собой довольная. И если Абрам в колхозе  целый день под палящим солнцем гнул спину, и мог разогнуться только к вечеру, то, что она делала?  Готовилась к  новому учебному году? Дочка Маша не в счет.

Но, честно говоря, это лирическое отступление  к пистолету не относилось. Вопрос в оружии.  Оружие  было завернуто в газету и надежно укрыто презервативами, как осенней листвой.

 Пару недель после обнаружения ствола Абрам жил в напряжении. Ждал, что Лидин хахаль хватится пропажи, начнет искать, вспоминать и может, взбушевавшись, дойти до избиения младенцев. Но все было тихо. Или хахаль был в тот памятный  вечер в полном отрубе, и не помнил, где посеял ствол, или достать другой для него не было проблемой. 
 
По крайней мере, Лида пребывала все в том же критически-приподнятом  настроении и встречала  Абрама на кухне своей старой прибауткой насчет тапочек.
- Шо ты шаркаешь? Купи новые тапочки. Я за десять метров слышу, как ты шаркаешь. А потом за три метра чувствую, как они пахнут.

По этим словам Абрам понимал, что ничего не изменилось. Никто пистолета не хватился. И  он отвечал,  как обычно, что пока  не выбрал  цвет тапочек, черные или белые. Но великий Чехов был проницателен, сказав, что  если на стене висит винтовка, она  выстрелит. И если в шкафу припрятан пистолет, то, как сказал другой классик, «ваше слово товарищ Маузер». Товарищ Вальтер еще скажет свое слово.

Однажды,  вернувшись с работы, Абрам застал  Адель в кровати  с  компрессом  на лбу. В комнате пахло сердечными каплями. И из шкафа были вытянуты все ящики с лекарствами.  На столе лежали бинты и вата. Ударилась?  Головой? Или ученики в школе довели? Адель пробормотала  трагическим голосом.
- Спроси Машу. Она тебе скажет.
- А где она?
- На кухне.

Если Маша не у постели больной, уже легче. Абрам пошел на кухню
- Дочуня, что с мамой?
- С мамой как раз все в порядке.
- А с кем не в порядке? – Абрам внимательно осмотрел дочку и не нашел в ней  ничего,  что могло бы намекать на беспорядок. Красавица, -  Почему лекарства выложены как богу на проверку?
- А ты, папа, в порядке?
- Я как огурчик. А что?
- Папа, - Маша замялась, - Нужно поговорить. Не тут отдельно. Чтобы никто не слышал. Даже мама.
 Абрам подумал, что Маша, уже третьекурсница медицинского, заметила какие-то  страшные  симптомы у Адели  и собирается ему поведать приговор.
- Антресоль подойдет? – спросил он

Маша плотно закрыла за собой дверь. Они поднялись на антресоль. Литровые банки закаток искажали, как в комнате смеха, их лица. Но по Машиному  сосредоточенному взгляду и сжатым губам Абрам чувствовал, что  разговор будет не веселым.

- Папа, - Маша внимательно посмотрела на отца, - Скажи, ты с кем связался?
- В каком смысле? - Абрам испугался, что до Адели или до Маши как-то дошли слухи о Евгении  Николаевне. Маша неудовлетворенно вздохнула, как человек, ждавший правды, но не добившийся признания, и решила рубануть с плеча.

- Я имею в виду, откуда у тебя пистолет.
-  А ты откуда знаешь?
- Мы все-таки живем в одной квартире, - усмехнулась Маша, - Пользуемся одним шкафом.
- А ты что на моей полке забыла? – Абрама не радовало то, что Маша нашла пистолет, но еще больше не огорчило, что она выудила пистолет из-под пачек презервативов,
- Я, - Маша подчеркнула слово я, - Случайно увидела.
- Вот как? Как увидела, так и положила на место. И забудь,  - о презервативах он молчал.
- Да уж теперь не забудешь,-  Маша криво усмехнулась. Черт побери, подумал Абрам. Но когда Маша продолжила, оказалось то, чего он боялся, это цветочки,  - Миша его в руках крутил. А он выстрелил. И пуля отрикошетила и ранила его в руку.
- Какой Миша?
- Какой-какой. Минский, -

Миша Минский из соседнего подъезда, до самого окончания школы  учился с Машей в параллельных классах. И с Машей, как докладывали Адели все соседки по дому, встречался. Но, те их, нужно надеяться, ребяческие невинные встречи давно остались в прошлом. Маша уже три года как  студентка. Учится на врача. У нее,  писаной красавицы, от кавалеров отбоя нет. А Миша уже три года как учится на врача в Москве. И он уже год как женат. На москвичке. На дочке какого-то знаменитого профессора, медицинского светила. И его мама, Ольга Моисеевна, похвалялась, что это светило, дай то бог, выведет Мишу в люди.  Тогда, при чем тут Одесса?  Зачем ему Одесса?  Где Миша, и где Одесса? 

- А он что в Одессе делает? – спросил Абрам.
- Приехал к родителям. Ты бы лучше поинтересовался, что с ним.
- Что с ним?
- Слава богу, чепуха, царапина. Слава богу, мы оба медики. Так что обошлось без скорой. Я извлекла пулю вот этими руками. Первый раз такое делала.
-  Ты же знаешь, мне на войне тоже пулю  из руки выковыривали. Дали выпить водки и вперед.
- Ну и что хорошего из этого вышло? Вон какой рубец.
- Так то война.
- А сейчас не война,  но кровищи было уйма.
- Что-то я не заметил.
- Зато мама заметила. Ты ей  своим пистолетом подарочек преподнес. Я уже к твоему приходу  кровь убрала. Мишу обработала. Он сейчас дома. А ты представляешь, что бы было, если бы приехала скорая? А у него пуля в руке. Все из-за пистолета. Представь себе, вчера приехал, а сегодня пуля в руке.
- Все из-за того, что ты лазишь, куда не следует. А Мише чего тут делать? Женатый человек. Вчера приехал, а сегодня уже  по шкафам… -  и тут Абрама озарило, по какой причине в Мишиной руке оказался пистолет,  - Так ты … Так вы … Вот оно что, - произнес он, наконец.
-  Не вот оно что, а пуля в руке, - ни капельки не смутилась Маша, - Все из-за твоего дурацкого пистолета.
- Что он тут делал?
- Это я тебя должна спросить, что он тут делал. Ты откуда его взял?
- Миша что тут делал?
- Папа, я уже взрослая, без пяти минут врач.
- Без пятнадцати.
-  Ну, без пятнадцати. Миша – мой друг. Не без пятнадцати.  Он, может быть, ради меня и  прилетел.
- Он  женатый человек! –  произнес Абрам,  словно кол одним ударом вколотил - А ты распутная девка.
-  Распутная? Это он на распутье. Он с женой разводится.
- Это его дело. Не твое.
- Нет, мое. Он из-за меня разводится.
- Знаешь что, -  печально вздохнул Абрам, - Машенька. Ты глупышка. Он  женой сегодня поругался, а завтра помирится. Тебе, считай, двадцать лет, а ты таких  простых вещей не понимаешь.
- Все я понимаю не хуже чем ты, - вспыхнула Маша, - А теперь он ранен. И  уже сам бог ему не  велит туда возвращаться. Заметят – проблем не оберешься.
- Что же он бросит жену, бросит институт?
- Переведется в Одессу. А с женой разведется.
- Разведется?! Много таких разведенных развелось, - буркнул Абрам,  - Он завтра передумает. А ты останешься у разбитого корыта. И пусть не приходит. Порог переступит  -  отстрелю ему  то самое, для которого вы по полкам шарили. 
- Ладно, не хочешь говорить, что за пистолет, тебя другие могут спросить. Ты знаешь, что за это статья? Ты о нас с мамой подумал? Ты бы подумал, вдруг, кто узнает, что у тебя пистолет. Тетя Оля и дядя Наум  посмотрят  на его руку и сразу  поймут. Они ведь врачи. И что тогда?
- И что тогда? – такой поворот не приходил Абраму в голову.
- Ты папа лучше не наезжай на Мишу, - сказала Маша,  - И он будет молчать. И его родители никому ничего не скажут.
- Что значит, не наезжай? Вы что меня шантажировать решили? Условия родному отцу ставить? Не приперся бы он, не лазила бы ты за этими штуками, ничего бы и не было. Но я тебя предупреждаю, я лучше в тюрьму сяду, чем дам, чтобы мою дочь обманули. Чтобы она сама себя обманула. А за пистолет не бойся.  Пистолет я нашел.
- Прямо таки,  иду, гляжу - лежит пистолет, -  съязвила Маша.
- Ты что отцу не веришь?
- С трудом верится.
- А мне с большим трудом верится, что твой Миша разведется. 

 Разговор закончился ничем. Абрам ждал, что явятся  качать права  Наум Исаакович  и Ольга Моисеевна, Мишины родители. Но все было тихо. И единственная, бывшая в момент выстрела дома, соседка по коммуналке глуховатая Надежда Ивановна, на звук выстрела не обратила внимания. Лида, к которой стекались все новости их большого дома, ничего о выстреле и Мишиной руке не слышала. Абрам при встрече во дворе с Ольгой Моисеевной, но не заметил, чтобы та  посмотрела на него как-то  необычно.

Адель взяла недельный больничный. И сиднем сидела дома. Но Маша дома не сидела. В институте шли занятия. Встречалась ли она с Мишей? Абрам  этого выяснить не мог. Судя по блеску ее глаз – встречалась.

Через неделю Абрам узнал от Маши, что Мишина рука практически зажила. Он может держать чемодан  и  улетает в Москву. Оформлять развод.

- А зачем ему  в Москву чемодан  возить, если он решил оформлять развод? – спросил Абрам.
- Папа ты шутишь, ты с мамой просто не разводился. И не знаешь. Это не одного дня дело. Он должен из института перевод оформить.
- А где же  он жить думает, если не с женой?
- Найдет, жил же до свадьбы.
- Ладно. Миша хороший парень, - примирительно сказал Абрам, - И из хорошей семьи. И я против него и его семьи  ничего не имею. Наум отличный хирург. А Ольга Моисеевна так просто золотая женщина. Но что-то это странно. Разве Наум женами разбрасывался?
- Папа, ты на все глядишь со своей старинной колокольни, - улыбнулась Маша, довольная, что отец сказал хоть несколько теплых слов в адрес Минских.
-  Вот мы и поглядим,  как  твой Миша приедет из своей Москвы. Ты пока подожди. Сделай паузу.

После всех событий Абрам должен был решить, куда ему перепрятать пистолет. Так просто избавиться от  него,  где-нибудь бросить в урну, он почему-то не решался. Оружие вещь опасная. В то время как он прикидывал варианты, Маша выдвигала разные версии, почему Миша застрял в Москве.  Она как-то спросила, вроде бы между делом у Ольги Моисеевны. И та ответила, что у Миши все превосходно. Но что значит превосходно?

 Миша из Москвы не вернулся. Маша помрачнела, замкнулась. Абрам  и Адель  боялись теребить ее ранимую душу неосторожным напоминанием. Но время лечит. А весна тем более. Пригрело  весеннее солнышко.  Улицы принарядились  молодой листвой.  И Маша  и успокоилась, повеселела. Абрам даже позволил себе  грубоватую шутку,
- Слава богу, никаких у тебя последствий после его приезда.  Не напрасно  на полке лежал пистолет. Считай, что он сам себя застрелил. Харакири. И его нет. Забудь. 
- Что ты несешь, папа? - возмутилась дочь, - Если бы Мишу не ранило, все сложилось бы совершенно иначе. Учти, его жена тоже врач. И тесть врач.  И что там происходило после Мишиного возвращения с такой рукой, мы не знаем.
- Уж догадываюсь, что там происходило, - усмехнулся Абрам, - Женушка его уж там, наверное,  постаралась.  Расстелилась  по полной программе. И твой Миша  скис.
- Ты откуда знаешь?
 - Уж поверь мне старому еврею, - вздохнул Абрам.
- А при чем тут еврей?
- Это к слову, из анекдотов. Но уж поверь, попала в него пуля, не попала – не важно. Все сложилось бы ровно так же. А если его ранило, так это его  бог наказал. За измену. Даже за двойную измену.

С теплом  потянулись в Одессу туристы. Стали курсировать прогулочные катера. Абрам  в жизни не катался на этом транспорте для бездельников.  Не столько его укачивало, сколько он считал это пустой тратой времени и денег. Но однажды он пришел к выводу, что морская прогулка –  это то, что надо. И чем раньше прокатиться, тем лучше. Еще не так жарко. Мужики носят пиджаки. А на морской прогулке без пиджака никак, с моря еще несет прохладу. 
 Зеленоватая вода, лаская борт катера, уходила назад. Экскурсовод рассказывал про подвиг  «Потемкина». Экскурсанты  разглядывали  берег. Абраму было не до  лестницы и колоннады. Он подошел к борту,  повернутому к морю. Может же человек  полюбоваться и  морской далью.   На этой палубе всего двое. Парень и девушка. Им не до Абрама.  Абрам  слегка  привалился к борту, минуту смотрел в воду, потом  быстро достал из кармана пиджака что-то плотно завернутое в газету. И это что-то булькнуло и исчезло в воде.