На горах

               
     Очередной отпуск командира стрелкового взвода лейтенанта Ивана Самохвалова пришёлся на декабрь. За четыре года службы в офицерском звании тёплое время года для отдыха ему пока не выпадало. Сосед по общежитию, увидев Самохвалова, собиравшего чемодан, продекламировал расхожую армейскую приговорку: «Солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит. На дворе декабрь морозный – в отпуск едет Ванька-взводный». Её действующими лицами могли быть у насмешников в погонах младшие и старшие начальники любых видов и родов войск. Что же до Самохвалова, то была в нём какая-то бросавшаяся в глаза неустроенность, бесхребетность, позволявшие начальству быть недовольным им со всеми вытекающими последствиями.  Наверное, по этой причине он ходил в лейтенантах уже четвёртый год, а не три года, положенные по закону. Его по пять раз в месяц назначали начальником караула, в самое неудобное время отправляли в отпуск. Самохвалова это не удручало, поскольку его отношение к жизни определяли, судя по всему, совсем иные, чем у сослуживцев, смыслы, о которых можно было бы поговорить отдельно.
 
     Лейтенант собирался в горы. Подтолкнул его к этому решению появившийся в то время, о котором идёт речь, музыкально-поэтический хит, популярный до сегодняшнего дня. Ехал в горы, «на которых ещё не бывал», и вживую не видел, и где, как предупреждал хит, «климат иной». Покорять горные вершины не собирался. Хотел испытать себя высотой, увидеть незнакомые «красоты и чудеса», обещанные автором всё того же произведения, набраться новых впечатлений.

    Купил путёвку на военную турбазу, что в Приэльбрусье. Там, на склонах горы Чегет, в это время только-только начинался, как ему сказали, горнолыжный сезон. На горных лыжах никогда не стоял, но на обычных бегал неплохо – выполнил даже норматив второго спортивного разряда на десять километров. Потому был уверен, что справится и с новой для него лыжной дисциплиной.
   
     Для Самохвалова, уже успевшего, несмотря на свою молодость, поездить по стране, следуя за новыми назначениями отца, легко менявшего сферу своей деятельности, а потому нередко и место жительства, маршрут до турбазы был совсем незнакомым. Это были сначала Кавказские Минеральные Воды, где в прошлые века искали здоровья аристократы, а Пушкин, Толстой, Лермонтов – вдохновения. Что-то осматривать там не собирался, зная себя, что вместо всегда утомительных для него очных встреч с достопримечательностями предпочитает знакомиться с ними с помощью разного рода географических и иных монографий, справочников, рекламных проспектов. Да и времени не было: вот-вот подойдёт автобус, следовавший до турбазы.
 
     Его пассажирами были, как и Иван, будущие горнолыжники. Сначала добирались до Нальчика, от него ехали сотню километров по горным серпантинам уже до места назначения. Автобус шёл то крадучись, то натужно воя мотором на подъёмах. Из-за поворотов неожиданно возникали, пугая Ивана, встречные машины, проходившие почти впритирку. И тогда за автобусным окном, наверное, в полуметре, могла разверзнуться бездонная пропасть. Внутри Ивана в этот момент всё сжималось или обрывалось, его охватывали страх и ужас. Он очень боялся высоты. Потому, отправляясь в дальнюю дорогу, предпочитал железнодорожный транспорт. Не Аэрофлот. – Случись что в воздухе, – рассуждал он, – то кувыркайся потом, пока не грохнешься о землю. На наземном транспорте проще, – если гибель, то мгновенная. Пытаясь вытравливать из себя чувство страха, Самохвалов часто сознательно шёл навстречу опасности. Это в какой-то мере тоже определило выбор места нынешнего отпуска.
 
     Наконец, турбаза. Автобусный мотор смолк, наступила громкая, умиротворяющая тишина, которую нарушала только сама природа. Глубоко вдохнув до безумия чистый воздух, Иван ощутил его пронизывающую насквозь живительную остроту. Провёл взглядом по горному великолепию, у подножия которого сейчас стоял. Прислушался к необычной, зимней капели с крыши здания турбазы, к странному горному эхо, когда что-то нарушало первозданную тишину.
 
     На следующий день группу из одиннадцати человек, в которую попал Самохвалов, познакомили с инструктором. Это был доброжелательный, приятный в общении человек. Москвич. По профессии – работник каких-то точных наук, а в отпуске, в котором он сейчас находился, – тренер-горнолыжник. Судя по всему, из туристов-походников – последователей так называемых «физиков» и «лириков», иначе «шестидесятников», – людей из той части научно-технической и гуманитарной интеллигенции, которая в ту пору пыталась по-своему «бодаться» с властью. Эта категория людей бузила всегда и везде. Чаще начинала это делать вместе с появлением ощущения своей физиологической сытости. Спокойно ей уже тогда не жилось. Да и сегодня представители этой части населения такие же, что и больше полвека назад. Инструктор тут же принялся выяснять степень горнолыжной готовности своих новых подопечных, заставив каждого спуститься на лыжах с невысокой горы. «Двоечников» не было. 

     Накануне экипировались, вооружались инвентарём. Ни горные доспехи, ни инвентарь не отличались нынешним разнообразием, качеством и дизайном. Нищету одежд и снаряжения тогдашних любителей горных лыж трудно представить их нынешним потомкам, «упакованным», словно космонавты, в дорогое обмундирование и оснащённым дорогой амуницией. Иван приехал кататься с гор, как и все, в одежде, которую носил на равнине. Впрочем, предельной скромности своего горнолыжного оснащения никто не замечал, потому что другого просто не знали. А компенсацией этому была дешевизна пребывания в горах.
 
     Естественно, особым был спортинвентарь: горные лыжи, к ним тяжёлые ботинки. Их выдавала турбаза – не новые, конечно, но исправные. Сервис в русской стране во всякие времена и при любой власти мог и может приводить в бешенство даже самого невозмутимого и спокойного человека, уничтожая миллиардами его нервные клетки. Турбаза была, видимо, исключением: предупредительность парня, заведовавшего пунктом проката, стали для Ивана приятной неожиданностью.
 
     Первый день Самохвалов провёл вместе с одногруппниками, стараясь получить максимум полезной информации от инструктора, рассказывавшего о поведении на горных склонах и на горных лыжах. Зная себя, Иван не сомневался, что потом предпочтёт, как всегда, одиночество. И впрямь в последующие дни встречался с инструктором и группой только поутру и по окончании катания. Самым полезным для него был совет инструктора, как не убояться высоты. Для этого, оказалось, достаточно научиться правильно падать, а также уметь замедляться, спускаясь с круч широкими зигзагами, или ускоряться, делая их всё уже и уже. Поупражнявшись в этом, Иван почувствовал, как отступает страх перед склонами Чегета.
 
     В следующие дни он уже с нарастающей смелостью спускался по горнолыжным трассам. Какой категории сложности они были, каков был перепад высот – этого не знал. Просто прикидывал, сможет ли спуститься, а потом, преодолевая страх, ещё сидевший внутри, всегда спускался.  Участком спуска, перед которым он так и не смог изжить в себе беспокойство, был последний отрезок пути крутизной градусов пятьдесят. К нему финишно сходились несколько трасс, поэтому спуск был почти всегда заезженным чуть ли не до гололёда. Он заканчивался выездом на большую поляну с парой десятков палаток со снедью и ремесленными изделиями местных жителей.
 
     До обеда удавалось забраться и спуститься с Чегета несколько раз.     Поднимался на склон с помощью бугельного подъёмника. Однажды добрался на однокресельной канатной дороге к кафе «Ай», расположившемуся на высоте где-то трёх километров. Ивану не повезло, дорога в тот день встала, и ему пришлось минут двадцать болтаться с лыжами на ногах на высоте метров тридцати. А, может, наоборот, повезло – он ещё раз поборолся со своими страхами высоты. Чувствовал себя Иван в тот момент очень неуютно.
 
     Добирался наверх не для того, чтобы поесть, а чтобы получше рассмотреть эльбрусские вершины и взглянуть вниз с самой доступной для него чегетской верхотуры. Его поразили и захватывающий вид двугорбого Эльбруса, и вырисовывавшееся в пропасти здание турбазы размером не больше спичечного коробка.
 
     Спустившись к означенному инструктором времени и отметившись у него, Иван брёл в приятной усталости на турбазу. Обедал, читал, гулял, валялся в постели, на «сходки» горнолыжников не ходил.
 
     По утрам вместо зарядки бегал к источникам нарзана, что мощно били у подножья Чегета. Совсем рядом, у интуристов, был каток с прокатом коньков. Иван на них прилично бегал. Пару раз наведывался туда. Тоже в утренние часы периодически слышал артиллерийскую канонаду: лавинная служба стреляла из пушек, чтобы вызвать обрушение с гор гигантской снежной массы, уберегая тем самым горнолыжников от её неожиданного схода. Видел, как после этого лавина сходит. Впечатляющее и завораживающее зрелище! Но люди там гибли и тогда и, говорят, гибнут сегодня.
 
     На склонах периодически встречались ярко-красные тракторы, расчищавшие лыжные трассы. Иван удивлялся их способности заползать так высоко в горы. В какой-то из дней вместе с группой поднимался на Эльбрус, к «Приюту одиннадцати». Из вагончика канатной дороги Ивану открылась картина, вызвавшая у него чувство настоящего потрясения. Ему вновь вспомнились слова всё того же хита о горах: «Весь мир на ладони – ты счастлив и нем». Он был счастлив и нем, видя эту земную мощь, её необъяснимую красоту. По-настоящему ощутил величие мироздания, величие, которое на равнине поглощала сама равнина, способная вызывать лишь умиление. Ощутил лишность человека на гигантском красочном природном художественном полотне. Часть пути с Эльбруса проделали своим ходом, на лыжах, по какому-то очень пологому склону.

     На Чегет Иван приезжал ещё раз, на следующий год, в марте. Всё было так же, как и в первый раз, только чувствовал он себя на склонах горы куда как увереннее. Наверное, излишне уверенно. И ещё – было больше уже весеннего солнца. Катался, как и многие парни, даже раздевшись по пояс. Возвращался в часть коричневым. Предполагал, как удивит этим сослуживцев. Загар сошёл очень быстро.
 
     Иван «заразился» горами. Лучше них для него могли быть теперь «только горы, на которых ещё не бывал». Ещё через год, в феврале, его видели в Хибинах. Это было последнее свидание Ивана с горами. Уверенность в своих силах у него переросла в самоуверенность. Говорили, он погиб, сорвавшись с большой высоты на горе Айкуайвенчорр.

11 сентября 2020 года