13. Вестерн

В расстроенных чувствах Афанасий добрался до парома и рассказал всё дяде Мите.

      - Ладно. Не печалуйся. Пойдём ко мне. Моя-то бражку давно поставила. Небось, уж поспела. Запьём твоё горе.
 
После смерти любимой жены Ксении, дядя Митя как-то отошёл от строгости старообрядческих канонов. Ходила к нему вдовая Зинка-солдатка. Слыла он бедовой да озорной. Не чуралась выпивки и шумной компании. Когда они пришли, Зинка была дома. Она сразу, на правах хозяйки, заставила дядю Митю слазить в погреб, принести квашеной капусты. Сама же начала ухаживать за Афанасием. Называла его Афанасием Пахомовичем. Строила глазки. Жеманно складывала  губки в гузку. Как бы невзначай задевала его то рукавом, то краем понёвы.

За ничего не значащими разговорами о погоде, незаметно опустошили литровую баклагу с бражкой под капусту с картошкой в мундире. Афанасий с непривычки изрядно захмелел. Зинка, со словами:

      - Чаво ты мало капусты да картошки принёс. Не вишь – кончилась, -  опять направила в погреб дядю Митю. А сама вплотную прижалась к Афанасию. Навалилась на него грудью. Расстегнула на нём рубаху и начала гладить его грудь, теребя соски. Впервые с ним так обращалась взрослая баба. Смешанные чувства он испытал. Но, недолго это продолжалось. Видать, Зинка сильно увлеклась процессом и не услышала шагов дяди Мити. Раздался звук удара, Зинка оказалась на полу, а сверху на её голову полетела прошлогодняя квашеная капуста.

      - Вот баба. Чистый купорос! - сказал в сердцах дядя Митя. А потом добавил:
      - Доведут эти бабы до цугундера. Пошли, племяш, в кабак. Тама продолжим.

Кузнецово – большая деревня. Больше Кокшарово. После Таборов к ней подплывали разные судёнышки. Был причал, построенный купцом Решетниковым. Ему же принадлежал и кабак, располагавшийся в обычной избе, рядом с причалом. Туда и направились дядя Митя и Афанасий для продолжения банкета. Пили «казёнку» по 5 копеек за стопку. Закусывали солёными огурцами по копейке за штуку. Через пару часов дядя выволок под плечи племянника и потащил на себе до дому. По пути пару раз они останавливались, и Афанасий пачкал одежду содержимым своего желудка. Видя такое дело, дядя Митя положил племянника в сенях отсыпаться.
 
Засветло ещё Афанасий проснулся от холода и дикой головной боли. Половина из событий вчерашнего вечера выпала из памяти. Он вышел во двор и окунул голову в бочку с дождевой водой. Мысли путались. Короче говоря, современным языком, у него первый раз в жизни было состояние абстиненции. Афанасий пошёл к реке, сел на берегу и уставился в тёмную воду. Пошёл дождь, который привёл его в чувство. Стало светать. Стуча зубами и содрогаясь Афанасий побрёл к дому дяди Мити. Разбудив его, спросил:

      - Дядя Митя, я ничего лишнего не болтал вчера в кабаке-то?
      - Было, - позёвывая односложно ответил дя-дя Митя.
      - А чё говорил-то?
      -Болтал, быдто золото у тя есть. Откуда ему у тя взяться-то? Мало-ли чё спьяну-то не сболтнёшь.

      - Ну всё! Щас спокою мне не дадут, - с ужасом подумал Афанасий. Он знал, что в кабаках всегда есть лихие людишки, которые ко всем прислушиваются, принюхиваются, ища для себя какую-никакую поживу. Отец ещё рассказывал.

      - Проводи меня, дядя Митя, до дому. Голова трещит. Не помню ничего.
      - Эк, тя развезло-то. Вроде и не так много выпили. Бывалыча, с вечера нахрюкашься, а утром – как огурчик. Ладно, щас кипяточку глотну и пойдём.

Зинки дома не было. Видать сильно обозлилась на дядю Митю. Попили чайку. Потом дядя Митя попросил у соседа крытый шарабан. На улице-то лило как из ведра. Впряг свою старенькую кобылу Маруську, и они поехали в Кокшарово. По пути Афанасий время от времени смотрел из шарабана назад, полагая, что за ним следят. Но, за струями дождя не было видно ничего. Дорожный песок намок. Лошадка с трудом тащила возок.

Приехав, Афанасий достал из-под половицы предбанника коробку с золотом. Сунул её в заплечную торбу, и, прихватив ружьё с патронами, залез обратно в шарабан.

      - Дядя Митя! Очень мне надо в Иксу. Отвези, пожалуста! - умоляюще попросил Афанасий.
      - Ладно. Ехать-то часа два. А по такой погоде все три. Да ищо на пароме.

Отъехали от деревни. Навстречу им шли от Кузнецово двое промокших насквозь мужиков.
      - А ну, тормози! Щас лошадку твою кончу.

Крикнул тот, который был покрупнее. Вытащил из зипуна обрез и наставил на кобылу. Второй достал из кармана финку. Повозка остановилась.

      - Гони, дядя Митя! Гони быстрей! - Сказал Афанасий. А сам начал загонять трясущимися руками патрон с мелкой дробью в патронник берданки. Патрон перекашивало. Он никак не вставал на своё место.

      - Мать, перемать! Ноо, залётная, выручай! - крикнул дядя Митя и хлестнул вожжами Маруську. Та вдруг, закусив удила и мотнув головой, поднялась на дыбки перед мужиками. Те отпрянули в разные стороны. Шарабан покатил дальше. Сзади, сквозь матерщину, они услышали перебранку грабителей:
      - Чё не палишь, Серый?
      - Осечка! Видать под дождём порох отсырел.
      - А ты чё, Фомка, под уздцы лошадь-то не взял.
      - Дык соскользнулся я.
      - Соскользнулся, соскользнулся.

Афанасию, наконец, удалось дослать патрон, и он наугад выстрелив не глядя назад, прямо через заднюю стенку шарабана, начал опять заряжать отцовскую берданку. Потом выстрелил ещё и ещё.

      - Ладно. Хватит палить, племяш. Они не сунутца.
      - Давай, дядя Митя! Давай! Не жалей Маруську. Жизть-то дороже.

Не останавливаясь, повозка заехала на паром. Оба взялись за канат, и паром поплыл на левый берег. Переправившись, наконец облегчённо вздохнули.

      - Во как у нас быват. А ты молодец, племяш. Не растерялся. Тока как перед соседом-то расплачиваться буду за простреленный шарабан.
      - Не боись дядя Митя, ращитамся. Я заплачу.
      - С каких-таких шишов, а, племяш. А ну давай рассказывай, што у тя там в торбе-то? Они ведь за энтим шли.

      Афанасий, опустив подробности, рассказал дяде Мите про золото.
      - Ну, чё ты теперя собирашься делать племяш?
      - Морока с ним одна. Отдам Василию Григорьичу. У него родни-то немеряно по всей округе. Марфуша сказывала, што и Вороновы, и Храмцовы, да Фирулёвы, да Мягковы, Гловацкие, все их сродственники. Чё нито присоветуют. Да и Марфушу он мне отдаст, наверняка. Те, дядя Митя, тоже хочу часть отдать. Скока те надобно?

      - Ты вот чё, племяш. Мне от тя ничё не надобно. Вишь како дело. Ты ведь один остался без родителев, а ишшо вьюнош. Я ведь паромщиком-то зарабатываю мал-мал. Мне на жисть-то хватат. Как моя Ксенюшка-то померла, вроде как половина от меня осталась. Дочки-то разъехались кто-куда. Живут своей жизтью. У них уж скоро своих деток-то надо будет женить, да замуж определять. Павлик-сынок по малолетству ишшо помер. За простреленный шарабан возьму у тебя один золотой, да ишшо один на память об нонешнем случае. Вот и всё.

      - Ты уж прости меня, дядя Митя, што вплёл тя в свои дела. Возьми вот.
      И Афанасий, открыв коробку, достал два золотых червонца и отдал их дяде Мите.
      - Ну, вот и ладно. Вот и хорошо.