Воспоминания о поэте Леониде Фролове

     Фотография называется «За творчество!». Это последняя наша «застольная» фотография. Она была сделана в октябре 2016 года в кафе «Лукум».
    
     О Леониде Фролове я впервые услышал лет двадцать назад от моего хорошего друга Володи Карпова (1936 - 2013). Он назвал Лёню «оригинальным поэтом» и сказал, что мне будет интересно познакомиться с ним. Интересно – потому что в то время я был руководителем московского лито «Щукино», точнее, соруководителем; а другим руководителем был мой друг – замечательный, «местами гениальный» поэт и самодеятельный художник Юрий Шигаев (1942 - 2012). Мы оба старались привлекать к работе лито интересных авторов, с этой целью посещали другие лито, различные литературные вечера и т. д., где пытались найти близких к нам по духу непризнанных писателей.
     Володя Карпов тогда жил один в трёхкомнатной квартире в многоэтажном панельном доме недалеко от парка и усадьбы Кусково, и друзья часто собирались у него дома на посиделки с выпивкой. Сейчас, по прошествии лет, я с особо грустным чувством вспоминаю этот замечательный мужской клуб. Под «карповку» (знаменитая настойка «авторства» хозяина квартиры) велись свободные разговоры на самые разные темы: политические, исторические, мировоззренческие, обсуждались события культурной жизни и пр. Душой компании был, конечно, сам хозяин квартиры. Был он человеком широко эрудированным и нетривиально начитанным, в частности, был хорошо знаком с античной литературой, именно он был «виновником» моего увлечения Катуллом. Многие друзья Володи Карпова были людьми не из общего ряда, так что «карповские» вечера проходили для участников с пользой для кругозора и понимания общественных настроений. Увы! Одних уж нет, а те далече…
     Когда не стало Володи Карпова, редкие встречи его друзей в сильно урезанном составе какое-то время продолжались, инициатором встреч обычно выступал Лёня Фролов. Позже, когда на него обрушилась тяжёлая болезнь, не стало и прежних общих встреч.
    
     Моё знакомство с Леонидом Фроловым состоялось у Володи Карпова где-то в начале века. В ходе традиционного застолья Володя попросил Лёню почитать свои стихи. Тот не стал отнекиваться, встал с рюмкой в руке, прочитал несколько стихотворений, снова сел за стол. Потом ещё кто-то из присутствующих попросил: «Лёня, прочти про огурчик». Все зашумели, задвигались.
     Лёня встал в позу эстрадного артиста, с пафосом начал декламировать:

     Кругом талдычат о свободе.
     Галдёж – немудрено оглохнуть,
     А я желаю на природе
     Сто граммов под огурчик хлопнуть.
    
     Иду, не торопясь, к реке,
     Перешагнул через ручей.
     Закуска и стакан в руке –
     И никаких тебе речей!
    
     До лампочки мне ваши выборы
     И президент ваш малахольный!
     Я здесь свои устрою выборы,
     Огурчик выбрав малосольный…
    
     Меня сразу «зацепила Лёнина манера чтения стихов – выразительная, с присущей только ему интонацией. Я вообще считаю, что стихи следует слышать, слушать их, а не просто пробегать глазами. Интонационная, ритмическая и «музыкальная» составляющая поэтических произведений, «звуковой рисунок» стиха не менее важны, чем его смысловое наполнение. Потому-то так ценятся авторское прочтение стихотворения или исполнение его мастером художественного слова.
    
     Что касается пафоса стихотворения , то мне он был понятен. Очень многие порядочные и совестливые люди, столкнувшись с государственной ложью предпочитают не борьбу с этой ложью, а уход во «внутреннюю эмиграцию». Сам я придерживаюсь другой позиции. Я считал и считаю, что поэтическое слово обладает особой мобилизующей силой, оно способно дать импульс гражданскому сознанию, дать высокие образцы гражданской позиции. Увы!
    
     По мере знакомства с Лёней я увидел, что он неплохо знает русскую поэзию и мог при случае козырнуть подходящей цитатой. Помню, раз в споре о литературном успехе, о признании, он как-то грустно заметил: «Я к великим не суюсь в почётнейшие лики». Тема разговора была немного «токсичной» для Лёни. Чувствуя в себе литературный талант, он в душе немного переживал своё существование вне большого литературного процесса, несмотря на своё членство в Союзе писателей России. Ему казалось, что успех достижим, что для успеха есть все предпосылки. В различных литературных тусовках у Леонида была репутация оригинального и самобытного поэта, две его пьесы были поставлены на провинциальной сцене (в г. Владимире), его пьесой «Приговоренные к Жизни» заинтересовался Олег Табаков. В 2001 году МХАТ заключил с Лёней авторский договор, и постановка пьесы в прославленном театре могла принести автору всероссийскую известность.
     Но, увы, не сложилось… «Нас всех подстерегает случай», и литературный успех зачастую зависит не от таланта, даже не от трудолюбия, а от счастливого случая. Пьеса во МХАТе по каким-то причинам поставлена не была, и не оправдавшая себя надежда оставила в душе Леонида горький след. Неудача «романа» с МХАТом побуждала Леонида постоянно демонстрировать окружающим, что у него всё в порядке, что он «на коне».
     Впрочем, у Лёни характер вообще был довольно «понтовый». В любой компании он старался как-то выделиться, привлечь к себе внимание, иногда не чувствуя меры. Так раз на моём дне рождения он за столом прочитал матерный стишок, чем у моих родственников вызвал недоумение, а у женщин заслужил репутацию хулигана. Эта Лёнина «понтовость» стала раз причиной нашей ссоры, о чём я расскажу ниже.
    
     Мы с Лёней сначала подружились на почве поэзии, а позже я полюбил его за бесстрашие, за всегдашнюю готовность прийти на помощь. Ну и при том у меня к нему был свой не совсем бескорыстный интерес. Лёня довольно часто приезжал ко мне в гости поговорить, выпить, послушать музыку и т. д. Поскольку я тогда «пробовал перо» в драматургии, то в Лёнины приезды я старался выкроить время для того, чтобы обсудить с ним свои пьесы. Мне было интересно узнать Лёнино мнение по композиции пьес, по выстраиванию диалогов и пр. Для человека пишущего доброжелательная критика понимающего человека значит очень много, способствует творческому росту. (Замечу в скобках, что моим пьесам, увы, так и не удалось пробиться на сцены театров, даже Лёнины советы не помогли.)
     Что касается поэзии, то у нас обоих поэтические предпочтения во многом были схожими. Общими любимыми русскими поэтами были Пушкин, Тютчев, Блок, Гумилёв.
     Кстати, в связи с Пушкиным мне вспоминается один довольно забавный эпизод. В мае 2009 года мы Лёней побывали по путёвке в Пушкинском музее-заповеднике. Псковская организация Союза писателей России проводила традиционное мероприятие, приуроченное к Пушкинскому дню поэзии – нечто вроде слёта молодых поэтов с насыщенной экскурсионной программой. Хотя и мне, и Лёне было уже заметно за шестьдесят, но нам как-то удалось пройти по разряду «молодых поэтов». Остальные участники слёта были, в основном, возрастной категории «от 30 до 50». Участники слёта жили на турбазе «Пушкиногорье», недалеко от Михайловского. Вечером после экскурсионного дня там устраивались авторские читки стихов. Должен заметить, что у «молодых» поэтов Лёня пользовался успехом, для них он был кем-то вроде гуру. Лёня был очень активен, остроумен, напорист, приударял за участницами слёта, выглядел отлично и «купался в лучах славы».
     В один из дней была экскурсия в имение Осиповых-Вульф, состоялся пеший переход из Михайловского в Тригорское дорожкой вдоль берега Сороти. Наш экскурсовод, мужчина лет пятидесяти, имевший привычку постоянно цитировать стихи Пушкина, сделал остановку возле «скамьи Онегина» и задал группе «молодых поэтов» (всего участников экскурсии было человек пятнадцать) каверзный вопрос:
     – Кто сможет ответить, как звали коня Евгения Онегина?
     Поэты недоумённо молчали, пожимали плечами.
     – Даю подсказку, – с торжеством в голосе заявил экскурсовод. – Онегин говорит своему коню: «Скорей! пошёл, пошёл, Андрюшка!»
     Лёня любил вступать в споры, не удержался и тут:
     – Постойте, постойте! Это к коню что ли Онегин так обращается? Первый раз слышу, чтобы коня называли Андрюшкой. Это Онегин обращается к кучеру, а не к коню.
     – Нет, к коню! – с апломбом заявил экскурсовод. – Никакого кучера там не было. Ведь Онегин с Ленским прибыли к Лариным верхом. Помните, как в романе? «Поскакали други».
     – Да, конечно, поскакали, но только не верхом, а в коляске, – с усмешкой возразил Леонид. – Верхом на скаку особо не поговоришь. А скакать ведь можно и в коляске. Даже в песне поётся: «Тройка мчится, тройка скачет, вьётся пыль из-под копыт».
     Я поддержал друга:
     – А у Лермонтова есть строка: «Просёлочным путём люблю скакать в телеге». Наш экскурсовод смутился, сразу как-то сник и по ходу дальнейшей экскурсии вопросов группе больше не задавал и стихов Пушкина не читал.
    
     Но продолжу рассказ о любимых поэтах. В дополнение к названным выше поэтам могу назвать ещё Есенина и Маяковского. Про Есенина понятно – его любят все. А вот Владимира Маяковского очень многие «не любят». Не любят по идейным соображениям, не любят потому, что считают его поэзию грубой или потому, что отвращение к Маяковскому, «лучшему поэту нашей советской эпохи», было привито советской школой. Я рад был встретить собрата по перу, знающего и любящего произведения Маяковского.
     Маяковский – поэт вовсе не однозначный, и не обязательно всё у него принимать и любить. Но чтобы почувствовать силу и красоту его стиха достаточно один раз услышать. Не прочитать, а именно услышать:
    
     Я недарром вздррогнулл.
     Не загррробный вздорр…
    
     В поррт,
           горрящий,
                как ррасплавлленное ллето…
     Или:
    
     С кольцом экваторра
     в медной ноздрре
     Вставвалл
     матеррик индейцев.
    
     Маяковский большое значение придавал ритмике стиха, и его знаменитая «лесенка» была придумана им для передачи ритма. Я уверен, Лёне как поэту, был понятен и близок рваный, часто плакатный стиль поэзии Маяковского. Кстати, из Есенина Лёня любил цитировать: «Мне бы лучше вон ту сисястую, она глупей».
    
     Я пригласил Лёню на занятие в лито «Щукино». Лито просуществовало 14 лет с 1999 по 2013 год, оно распалось после неожиданной и очень непонятной кончины Юрия Шигаева. Довольно сильное было лито, среди его участников было несколько членов Союза писателей России и других творческих организаций. Лито издавало свой литературный альманах «Дар слова», регулярно проводило творческие вечера и фестивали, в среде самодеятельных поэтов и прозаиков имело устойчивую репутацию – на занятия лито нередко приезжали авторы стихов и рассказов из других районов Москвы и даже из ближнего Подмосковья.
     Лёня с готовностью откликнулся на приглашение. На занятии я кратко, в трёх предложениях, представил его «студийцам» (так я любил называть членов нашего лито), сказав при этом, что о поэте лучше всего расскажут его стихи. Лёня в своей обычной манере – раскованно, с артистизмом – прочитал несколько стихотворений,. Его выступление было принято с интересом, с доброжелательными репликами, правда, аплодисменты были довольно жидкими. Два студийца кратко отозвались об услышанных стихах, и лито переключилось на других авторов, на другие вопросы.
     Лёня старался не показать своего разочарования таким несколько холодноватым приёмом – он-то, наверное, полагал, что произведёт фурор в районном лито. Впрочем, после первого знакомства Лёня интереса к нашему лито не потерял, появлялся на занятиях, участвовал в мероприятиях, вносил оживление в работу лито.
    
     Поэты – народ тщеславный. Им требуется, чтобы слушатели их хвалили, восхищались ими. Тот первый, благожелательный, но не восторженный приём со стороны членов лито, кажется, немного обидел Лёню. Хотя обижаться тут было нечему.
     В каждом лито преобладает своя «литовская» эстетика, господствуют свои вкусы. «Поэзия должна быть «приподнятой», поэзия призвана создавать новую реальность», – учил наших студийцев Юра Шигаев. В лито «Щукино» особенно ценились образность стиха, игра словами и смыслами, совершенная стихотворная форма. Особо популярной формой был сонет, притом некоторые студийцы имели в своём поэтическом багаже по 1-2 венка сонетов (а у Юрия Шигаева их было целых 3!), что было свидетельством их высокого литературного мастерства.
     А поэзия Леонида Фролова была совсем другой. Лёня не обращал большого внимания на форму, на метафоричность стиха, его поэзия не была «приподнятой», к ней больше подходило определение «крик души». Стихам Леонида Фролова была свойственна некоторая прямолинейность, а их главными атрибутами были ритм и рифма. Лёне важно было высказаться, важно было быть услышанным. Для него поэтический дар был и милостью божией, и тяжким крестом. О своём понимании призвания и труда поэта Лёня высказался в стихотворении, которое я привожу целиком:

     Кто придумал это слово – творчество?
     Режет слух сухое слово – творчество.
     Объясните, что такое творчество?
     Полночь. Пожелтевшая луна.
     Карандаш. Бумага. Тишина…
     Ну, какое это к чёрту творчество?!
     Это плачь души и одиночество.
     Беззащитность. Горе от ума!
    
     А быть может, творчество – влюблённость,
     Взрыв страстей, беспечность и бездонность,
     А ещё, наверное, бездомность,
     Аномалия, абсурд, кураж,
     Сумасшествие, безумья раж,
     Откровение и окрылённость,
     От реальной жизни отрешённость,
     Дерзкая фантазия, мираж.
    
     А ещё – мученье и терзания
     От забвения и невнимания,
     Или от чрезмерного внимания.
     Бегство от забот и суеты
     В мир гармонии и красоты,
     Ревность, мимолётные свидания,
     И, увы, капризной славы мания –
     Глупые и пошлые мечты.
    
     Соберём всё это воедино…
     Как собрать всё это воедино?
     Если соберём всё воедино:
     Миражи, запои, одиночество,
     Страсти, беззащитность, дар пророчества –
     Выйдет очень пёстрая картина.
     Но, собрав всё это воедино,
     Понимаешь, что такое творчество.
    
     Слов нет – глубокое, гениальное стихотворение, достойное всех антологий мира!
     У Леонида Фролова было своё, «драматургичное» видение мира, а как поэту ему было присуще одно качество, которое встречается не часто – это предельная откровенность о чём бы он .ни писал – о России ли, о проблемах общества, о судьбе, о творчестве, о любви или о Боге. В своих стихах Лёня отражал (лучше сказать – выражал) несовершенство нашего мира, драматизм и даже трагичность нашего времени. В своём творчестве он обращался к самым важным, самым серьёзным темам – и не как сторонний созерцатель, а страстно, с болью, с чувством сопричастности, с пониманием уникальности, неповторимости жизни, каждого прожитого мгновения.
    
     Есть ещё один момент, который обращал на себя внимание. Поэзию Леонида Фролова нельзя назвать упаднической, потому что в ней присутствует темперамент, волевой стержень. Но о чём бы он не писал – о России ли, о женщинах или о выпивке – в стихах чувствовался какой-то надрыв, часто мелькали мотивы гибели, близкого конца. Приведу очень характерное стихотворение из любовной лирики Леонида:
    
     Обмани меня – хоть на мгновенье,
     Остальное всё уже не в счёт.
     Жизни сумасшедшее теченье
     В утлой лодочке меня несёт.
    
     Лодку тянет в самую стремнину…
     Никаких иллюзий не храня,
     Об одном прошу, пока не сгину,
     Ты любовью обмани меня.
    
     Обмани, чтоб прошлое забылось…
     Я глаза закрою на враньё.
     Обмани, чтоб весело забилось
     Сердце истомлённое моё.
    
     Ты обманешь… Ты меня обманешь.
     Говорят, что есть святая ложь.
     Может быть, обманом ты не ранишь,
     А вот правдой – ты меня убьёшь.
    
     Погружаюсь в пенную пучину.
     Прочь мои сомнения гони.
     Перед тем, как я навеки сгину,
     Обмани любовью… Обмани!
    
     А теперь я хочу рассказать, как я поссорился с Лёней, и наша ссора длилась несколько лет. В 2000-е годы я посещал собрания Общества любителей российской словесности (ОЛРС). Про Общество могу сказать, что в то время оно представляло собой своего рода филологическую тусовку вполне академического направления, тон там задавали учёные из Института русского языка. Вопросы языкознания меня особо не волновали, но на мероприятиях ОЛРС нередко присутствовали интереснейшие личности – не только филологи и литературоведы, но и писатели, путешественники, гражданские активисты и пр. Именно там я познакомился с Виктором Трофимовичем Чумаковым (1932 - 2012), пассионарным пропагандистом буквы «ё», гордо носившим народное звание главного ёфикатора России и стран СНГ. Именно благодаря Чумакову и его соратникам по Союзу ёфикаторов СавЕловский вокзал в Москве снова стал СавЁловским, а подмосковный КоролЕвский городской суд стал КоролЁвским. Главным же результатом деятельности Союза ёфикаторов стало официальное требование обязательного употребления буквы «ё» в государственных документах. Ведь сколько, например, было драм и трагедий из-за того, что у родных людей их фамилии в свидетельствах о рождениях и паспортах писались немного по-разному – у одних через «ё», у других через «е»!
     На одно обещавшего быть интересным мероприятие ОЛРС в доме-музее Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке я пригласил Леонида. Это была встреча с известным литературным критиком, выдающимся специалистом по творчеству Гоголя Игорем Золотусским. У меня сохранились фотографии того мероприятия, поэтому могу указать его точную дату – 25 января 2011 года. Мы с Лёней договорились встретиться в вестибюле станции метро «Краснопресненская» за час до начала мероприятия – я надеялся без суматохи переговорить с Виктором Чумаковым по поводу статьи «И ёфикация всей страны…», которую я подготовил для публикации на портале «Проза.ру». Заодно я хотел познакомить Лёню с Виктором Чумаковым – необычным и чрезвычайно привлекательным писателем и публицистом.
     Однако Лёня опоздал на встречу на 40 минут, при этом приехал… нет, конечно, не пьяным, но всё же заметно под градусом. Своё опоздание объяснил тем, что перепутал «Краснопресненскую» с «Красносельской», а немного «датый» потому, что так получилось.
     Меня такое объяснение возмутило:
     – Это ты девочкам можешь рассказывать, что перепутал станции, что «так получилось». Детский лепет! Не ожидал от тебя, Лёня! Пойдём быстрее, может, ещё успеем к началу.
     Лёня насупился. По своему характеру он был не тем человеком, которому можно было делать выговоры, даже если он в чём-то был не прав..
     Мы шли быстрым шагом. По дороге Лёня попытался заговорить, как-то оправдаться.
     – Понимаешь, Веня… Бывают разные обстоятельства …
     – Я понимаю, Лёня. Бывают обстоятельства непреодолимой силы. А бывает просто распущенность. Я в друзьях ценю прежде всего надёжность, а ты показал себя человеком довольно безответственным. Ну, хорошо, опоздал, но хоть всё-таки пришёл. Очень тебя прошу на мероприятии сидеть тихо и рот свой не открывать. Договорились?
    
     Я получил огромное наслаждение, слушая выступление Игоря Золотусского, его доводы, эмоциональную и красивую речь. Когда выступающий спросил, есть ли у кого-то вопросы, Лёня поднял руку и вскочил со стула.
     Он задал какой-то пустой вопрос, что-то о преподавании литературы в школе –совершенно не по теме мероприятия, исключительно, чтобы на него обратили внимание. Притом сам вопрос был задан в несколько развязной манере и начинался так: «А не скажите ли Вы…»
     Я одёрнул Лёню, но он только отмахнулся от меня.
     Тогда я встал и, извинившись, вышел из зала.
    
     На том моя прежняя дружба с Лёней закончилась. Мы перестали перезваниваться, прекратились и наши, почти вошедшие в местный фольклор, «кругосветные путешествия» – литературно-алкогольные встречи. Конечно, какие-то контакты оставались – мы пересекались у Володи Карпова, в литературно-музыкальном салоне «Старая школа» и пр. Салон «Старая школа», организатором и руководителем которого был художник и поэт Борис Илюхин, был весьма популярным местом встреч московской художественной интеллигенции. Там собирались, говоря словами хозяина салона, «гениальные», «выдающиеся» или просто «замечательные» поэты и музыканты, но Лёня на фоне «гениальных» и «выдающихся» не терялся, имел репутацию самобытного поэта и пользовался общей симпатией. При случайных встречах там мы с Лёней просто обменивались приветствиями и в разговоры не вступали.
    
     После похорон Володи Карпова мне с грустью подумалось: «Вот ещё один друг потерян. Как-то слишком мало друзей осталось рядом, иногда даже и выпить-поговорить бывает не с кем. Пока мы живы, дружбой надо дорожить. Вот Лёня Фролов… Володя его любил, да и меня с Лёней раньше связывало многое. А я отказался от дружбы с из-за нелепой обиды, ради непонятных амбиций».
     От косяков никто не застрахован. Сам знаю за собой и грубые ошибки, и некрасивые поступки. Поэтому не стоит мне пытаться воспитывать своих друзей, особенно поэтов. К поэтам нельзя подходить с общей меркой. Они проживают свою вторую жизнь в своём воображении, в поэтических образах. Иногда эта воображаемая жизнь пересекается с реальной весьма причудливым образом. Предельно метко сказал об этом Карел Чапек: «Поэзия – это внутренняя реальность». Неприглядные или даже шокирующие поступки поэтов могут быть отражением каких-то воображаемых образов, проигрываемых ими мысленно сценариев и пр. Поэтов следует судить по их творчеству и закрывать глаза на всё остальное.
     Я решился и позвонил Лёне, пригласил его в гости. И даже по телефону понял, что Лёня очень обрадовался моему звонку.
     Так закончился наш разрыв, в котором, считаю, виноваты были мы оба.
    
     Перехожу в воспоминаниях к последним годам жизни Леонида Фролова. Они прошли под знаком тяжёлой болезни, старавшейся раздавить его, прижать к земле. Несколько лет Леонида мучили боли в пояснице, врачи назначали всевозможные физиопроцедуры, но процедуры не помогали. Страшный диагноз – онкология – был поставлен в 2017 году. Оказалось, что боли в пояснице – следствие метастазов в позвоночнике. Было заметно, что Лёня как-то внутренне изменился. Теперь его отличала задумчивость, углублённость в себя. Пропали прежняя его «понтовость», тяга к компаниям, к приключениям, к выпивке. Причину этих изменений я узнал от него, когда выходить из дома ему стало уже трудно.
    
     Лёня стоически переносил свалившееся на него несчастье, как мог сопротивлялся болезни, и в том с мужеством и любовью его поддерживала жена Людмила Валентиновна. Но болезнь постепенно брала верх, и, по моим дилетантским ощущениям, сеансы химиотерапии приносили ему больше вреда, чем пользы. Краткие промежутки некоторого улучшения состояния сменялись у Леонида продолжительными периодами упадка сил. Его последние стихи, когда он отчётливо понимал, что конец приближается, что он уже близок, отличают новое понимание жизни, новая глубина.
     Сам он об этом сказал так:
    
     Пришла пора от чёрной копоти,
     Переосмыслив жизнь, очиститься.
    
     И кажется, он что-то важное понял для себя, и это важное старался донести до друзей, до своих современников и будущих читателей.
    
     Да, жил на свете такой поэт – Леонид Фролов. Жил немного беспутно, разбрасываясь и растрачивая себя. Как творческая личность был он человеком не простым, и его внешняя «простота» не должна вводить в заблуждение. У него в душе (или как там называется этот поэтический орган?) постоянно шла напряжённая работа – поиск нужной интонации, рифмы, размышления о жизни, о судьбе, о мироздании. И как творческую личность его мучил вопрос своего предназначения. В сборнике «Я ранен печалью» есть стихотворение на эту тему. Вот его концовка:
    
     Впрочем, все гаданья тщетны.
     Но пронзает мысль сознание –
     Во Вселенной всё рассчитано
     и расписано заранее.
    
     Значит, нечего печалиться,
     что всё скроено и пригнано,
     Значит, пьеса поднебесная
     без меня не будет сыграна.
    
     Без меня сюжет не сложится.
     В этом суть и в этом – соль!
     В человеческой комедии,
          в человеческой трагедии –
                я свою играю роль.
    
     Да, жить своей жизнью и играть свою роль удаётся далеко не каждому, для этого требуется в первую очередь быть личностью. Ну, а Лёня был не просто личностью, а личностью творческой и притягательной. Таким он и запомнился тем, кто его знал.
    
     PS.
     Настоящий очерк подготовлен для сборника памяти Леонида Фролова, который в настоящее время готовится к печати. В сборник вошли стихи последних лет жизни поэта и воспоминания друзей о нём.
     Нам не известно, какова будет судьба этого сборника. Нам не дано предугадать, что будет востребовано в будущем, какая литература, какая поэзия.. Но я хочу выразить надежду, что строки этого сборника, говоря словами Пушкина, не потонут в Лете. Что жизнь, творчество, искания, заблуждения и прозрения поэта Леонида Фролова привлекут к себе внимание будущих читателей, что они им помогут лучше понять наше время, понять нас, а значит, лучше понять и себя.
    
     В.Н.
     Сентябрь 2020 г.