Гиены

Стояло яркое солнечное утро. Озорное солнышко не по-майски жарко припекало, и уже впору было снимать верхнюю одежду. Молодая женщина с девчонкой лет пяти, весело скачущей то на одной, то на другой ножке, нерешительно шла вдоль рядочка свежих могилок с блестящими крестами, горделиво торчащими из земли. Большинство могилок были усыпаны грудами подвявших живых цветов и искусственных венков. И лишь одна из них, сиротливо зияла пустой землёй и всего двумя ромашками, но совершенно свежими, как будто и не лежали они тут уже неделю, а были принесены ею лишь вчера. Женщина грустно подошла к этому холмику, и девочка, испуганно притихнув спросила: «Мамочка? Это наш папочка тут?»

- Да Анютка, это наш папа Юра тут лежит.

- А что он здесь делает, мамочка?

- Он умер Анютка.

- И что? Теперь он не будет нам с экрана компьютера сказки больше читать, веселить нас, когда нам особенно грустно?

- Нет, девочка, он теперь будет к нам только во сне приходить, по ночам. Ты вот перед тем, как заснуть скажи: "Спокойной ночи папочка! Не забывай про нас с мамочкой". И он тут же рядом с тобой окажется, да лучшую из своих сказок расскажет, которые он для тебя сочинял.

- Про принцессу и дракона?

- Нет. Ещё лучше. Про Бога, у которого он сейчас во дворце живёт.

Сидящая рядом с этой могилкой престарелая дама, обладательница волос вызывающе ярко-рыжего колера, и пышных форм, возмущённо фыркнула:

- Даже так!? Когда ж этот кобель шелудивый успел сбегать налево?

- А никто никуда и не бегал. Ребёнок не от него, но он ей как отец был.

- Да какой же он отец, когда он ей в дедушки годился, а тебе в папаши?

- Да возраст, это понятие условное, душою он так и остался на уровне лет восемнадцати.

— Вот козёл старый, а всё ягнёночком прикидывался.

- Вы не правы, он был очень хорошим, добрым и весёлым. А ещё мне стихи всегда писал, душевные такие, и «деткой» называл, а мне это очень нравилось даже.

- Ленивый тунеядец он был. Что-то по дому его было просить сделать, так и не допросишься.

- Добрый он был. Денежки нам вот с Анютой присылал, аккурат половину своей пенсии.

— Вот же сволочь! А я со свой пенсии за коммунальные платила вместо него.

- Ну не лукавьте. Вы же его домик старенький квартирантам сдавали, вполне приличная сумма получалось, не меньше, чем его три пенсии, а ему ни копейки не давали с тех денег. А деньги что он присылал нам с дочей не дали помереть с голода, когда нас, её родной папаша выкинул как кошенят за ненадобностью.

- Заткнись! Вот же гадина. Слишком много он тебе глупостей наплёл. Это мой дом, который я сдавала, и он тут не при чём.

- Ну вашим то он не сразу стал. Когда-то вы туда к нему на квартиру заявились, и кроме двух маленьких детей у вас имущества и не было особо. А теперь вот два дома неизвестно откуда взялись и оба ваши.

- А это не твоё собачье дело. Новый дом я сама построила, а старый он мне сам подарил.

- Ну да, построили. И это всё на зарплату проводницы. Лет 500, наверное, строили с такими доходами? А у него тогда строительная фирма была, и скажите, что он тут не при чём, посмеёмся. Да и старый дом, который он вам типа подарил. Он его дарил случайно не тогда, когда в реанимации лежал? Куда его принесли из зала суда, где ему присудили конфискацию всего личного имущества за тот кредит, что вы когда-то уговорили его взять что бы обставить мебелью, так удачно построенный вами на зарплату проводницы новый дом, в пол тысячи квадратных метров?

- Ну ты тварь! Что бы я тебя больше здесь никогда не видела, вали откуда пришла. А если попадёшься мне ещё раз на глаза, раздавлю гадюку, и гадючонка твоего своими руками придушу. А ты то сама, хороша красавица! Сколько он тебе за эти годы то отослал? А ты от щедрот души на две ромашки ему разорилась. Да и искать его начала похоже, когда очередные деньги не получила. И судя по твоем маникюру тебе как раз хватало его пол пенсии на этот маникюрчик. Да тряпья импортного на тебе явно на его десять пенсий напялено, бедненькая ты невинная овечка. И колечко обручальное с правой ручки забыла снять. Муженёк то похоже не далеко забежал, да тоже подкармливает.  А этот придурок престарелый, на остатки денег раз в неделю варил себе бурду из куриных конечностей, да с какой-то тухлой крупой, завонял гад мне весь дом этой дрянью, и всю неделю это жрал сволочь, аж меня тошнило. А в посты свои религиозные, так три картошки себе сварит на день и всё, да просфору в воскресенье с церкви притащит да обсасывает её весь день как соску.

Прошипев последнюю фразу, крашенная толстушка, демонстративно прытко вскочила и рванула к новенькому мерседесу, где её уже давно с нетерпением ожидал её сыночек, молодой повеса лет сорока от роду, нетерпеливо подсигналивая клаксоном время от времени.



Машина мощно рванула с места и плавно покатилась по кладбищенской аллее.

- И что это за тёлка там приблудилась к тебе, и так сделала тебе нэрвы, что ты рванула как ошпаренная?  – ехидно нарушил тишину отпрыск.

- Да малолетка какая-то. Ну как малолетка? - Твоего, сынок, возраста баба. Почитательница поэтического таланта нашего придурка приколебалась ко мне, что типа я его сгнобила да обобрала, а сама сосала с него его пол пенсии да не один год. Тварь хищная, дешевка!

- А ребёнок, не от него случаем?

- Да нет вроде бы, мамаша утверждает, что общались в сети, вот первый раз решила с ним встретиться, и тут его нашла неделю назад. А как там оно было на самом деле кто его ведает. Небось какую часть тела ему по компу иногда показывала, а придурку и того хватало. Ещё тварь хвастается что "деткой" он её величал. Гадюка! А меня, так только "дворняжкой гавкучей", да "целлюлиточкой" и называл. Сволочь неблагодарная! Зря я его в дом престарелых не сбагрила. Жалость моя меня и погубит, когда ни будь. Ну хорошо хоть выкинула его как шавку на улицу, там и подохло это недоразумение худосочное.

- Ну не парься ты. Всё ж позади маман.  Радует, что киндер не его, а то нам ещё нежданных наследников не хватало.

- Какие наследники? Мы всё у него прихватизировали ещё при жизни. Подох голым и босым. Пусть скажет ещё спасибо что не зарыли где-то под забором, а как порядочного человека, похоронили на кладбище, и даже гроб купили, а не в целлофане в последний путь отправили.  Хотя всех его железяк, что мы сдали в металлолом и наполовину не хватило перекрыть стоимость этих похорон. Будет нам ещё и на том свете должен теперь. Надо бы его старую колымагу ещё в металлолом сдать. Как этот придурок на ней ухитрялся только ездить? Там же места на ней живого не осталось. Купить её точно никто не купит, да и полгода надо ждать, оно того явно не стОит. А так как говорится: «С глаз долой из сердца вон».

- Ну ты маман даёшь. Ты же с ним больше четверти века прожила. И не жалко совсем?

- Было бы что жалеть. Чмо болотное. Я за него замуж и вышла, потому что нам с вами, после бегства вашего папаши на северА, жить где-то надо было, а у него вполне приличный двухэтажный домишко от деда с бабкой в наследство остался. Потом ему, всю его поганую жизнь, руки-ноги передвигала, пока мне новый дворец трёхэтажный не отстроил, да не обставил. Ну а «мавр сделал дело, мавр может спокойно сдохнуть теперь», - эту истину так никто и не отменял пока.

Дальше ехали молча. Дама стала даже слегка клевать носом и нахлынули так не к месту воспоминания последних событий. Когда врач, делавший вскрытие, выписывал свидетельство о смерти, он огорошил её вопросом: «Где ваш муж воевал?»

- Бывший. Бывший муж. Если быть точной. И хороню я его чисто на голом энтузиазме и на общественных началах, хотя делать это мне совершенно и не обязательно. Да вроде бы нигде он и не воевал особо.

- Ну мужей бывших не бывает. Всё равно что-то должно то остаться в сердце?

- Какое сердце-перце доктор? Я выходила за него, когда он миллионы не считал, а подох голым, босым, да ещё бомжом в придачу. Какие чувства к таком ничтожеству могут быть у порядочной женщины?

- Ну ладно, всё с вами понятно. Так что там про войну? - «Вроде бы не был», или «точно не был»?

- А с чего вы это взяли то?

- Да пуль и осколков у него как у ёжика иголок, в его изрядно потрёпанном организме, а на сердце шесть застарелых следов от инфарктов, судя по их запущенности, скорее всего перенесённых им на ногах, и один свежий, от которого он и скончался. Такое бывало лишь у прожжённых вояк, которые как минимум раз в неделю в рукопашную ходили. Вы уж мне поверьте, я тут всякого насмотрелся, ошибки быть не может.

- Да как-то не рассказывал он ничего никогда, может в молодости, где успел напакостить. Тогда как раз в Афганистане война была, когда он служил. А про шрамы свои многочисленные рассказывал, что это он по пьяной лавочке с велосипеда упал. Может быть он в бандитах по молодости состоял, доктор?

- Да не похоже. Пули то все разные. Есть от американской винтовки, есть от трёхлинейки старинной, с почти что стёртой нарезкой на стволе. От автомата Калашникова, и то одна приблудилась. И осколки от мин противопехотных, при чём от разных мин. Бандиты про такие и не слыхивали.  И что странно все пули в спину вошли, а в рёбрах грудной клетки застряли, но ни одна его так и не убила, почему то, между жизненно-важными органами как те мыши проскочили, вопреки всем законам физики.

Тут явно без ангела-хранителя дело не обошлось. Да и странные ранения какие то, либо с очень дальнего расстояния стреляли, либо в бронежилете он был, либо и то и другое вместе. Но судя по тому, что все рёбра в мелких трещинах, скорее бронежилет всё же. Да и застарелое всё, похоже при Союзе ещё нажитое. Не было тогда бандитов особенно. Ну вы поройтесь в его документиках, наверняка много интересного там обнаружите. На велосипеде уж точно столько пуль с осколками не соберёшь.

За такое количество ранений как минимум медаль должна быть где-то припрятана. И скорее всего не одна, да орденочком всё прикрыто сверху. Я по горячим точкам в молодости тоже побродил немного, уверен, что тут без наград точно не обошлось дело. А вы знаете сколько орденок тот сегодня на рынке потянет?

- Хорошо. Спасибо за наводку доктор. Вот вам на мороженое. Только сильно не распространяйтесь.

- Спасибо. Ну что вы. Я кремень. К тому же врачебная тайна. Плюс клятва Гиппократу.

Врач смачно сплюнул вслед удаляющейся толстушке и грустно констатировал: "Вот так оно в этой жизни у вас баб и бывает: "Деньги есть - Иван Петрович, денег нет - "горбата сволочь" - и пусть его хоронит родное государство, которое когда то на убой его посылало туда, а потом и забыло что  был такой когда то.

Забытье кончилось, машина плавно остановилась, въехав в автоматические ворота, перед огромным особняком, блестящим яростной белизной инкерманского камня на ярком солнышке.



Бежевая полуразвалившаяся восьмёрка на огромной скорости неслась по кладбищенской аллее нагло раскидывая в стороны пешеходов, благо что время было раннее и таковых было совсем немного. Единственное неповреждённое место на этом допотопном средстве передвижения была надпись. На чёрном фоне, синими буквами было гордо написано: "Охранное агентство "Кандагар". Возле лысого, свежего могильного холмика она остановилась как вкопанная, истерично взвизгнув колёсами.

Оттуда пулей выскочил седой как лунь мужичок с огромным шрамом через всю щеку, и яростно прихрамывая рванулся к могилке, упал на неё своим покалеченным лицом, обнял её широко раскинутыми руками, и широкие плечи его содрогнулись в беззвучных рыданьях. Машина, из которой он только что выскочил, плавно покатилась назад, брошенная без ручника и передачи, но сидевший на пассажирском сиденье паренёк, резко дёрнув ручник, не дал восьмёрке скатиться с дороги, и рухнуть на свежие могилки.

 Потом на трясущихся, после такой каскадёрской езды, ногах, парнишка направился на ту же могилку и тихонечко присел на краешек скамейки, видимо боясь потревожить лежащего на земле, водителя их автомобиля. Посидев так немного, он жалобно прошептал: "Ну нельзя же товарищ майор так убиваться, вы только что чуть не угробили кучу пешеходов, меня, и машину свою. Кто он вам, что вы по нему так рыдаете?"

Прошло весьма много времени, пока старый успокоился, даже встал на колени перед могилкой, но слёзы непослушно текли ручьём из его затуманенных горем глаз. "Мне он, Максимка, и брат, и сват, и отец родной и спаситель. Я по его милости вот уже сорок пять лет сверхсрочную жизнь живу. И так ни разу не смог его отблагодарить за это. Он от всего отказывался что бы я ему не предлагал когда-либо. Все свои проблемы он предпочитал решать самостоятельно, а я ведь ему свою жизнь в любой момент готов быть отдать, и не задумался бы ни одной секундочки."

— Это Афган?

- Да Максим, он самый. Будь он трижды проклят. И те твари пусть будут прокляты, которые послали нас туда умирать, а потом презрительно ехидничали: "Не я вас туда посылал" - да морды от нас воротили как от прокажённых.

— Это он вам жизнь тогда спас, и раненым тащил на горбах под пулями душманов?

- Да это именно он. Те шакалы душманские в спину ему стреляли, когда он меня тащил на себе, а он, вопреки всем законам физики, от таких сильных толчков, почему-то всё не падал, и после каждого попадания повторял: "Слава тебе Господи, отец родной, за всё!"

Вернее, здесь лежит то, что от него сталось теперь. Всего лишь его бренное тело. Но я верю, что его светлую душу, так почитаемый им, при жизни Бог, не оставит и на том свете. Зачтёт ему все его добрые дела да подвиги, а особенно его терпение, нечеловеческое.

И звали мы его любовно "Малыш". За его два метра роста, доброту безмерную, и дикую фартовость, которая почти что всегда шла за ним по пятам, кроме того последнего раза, когда нас тупо предала какая то из наших штабных крыс, и осталось от всей группы нашей только вот нас двое, а теперь уже так и один.

Неси Максимка из багажника пузырь армянского коньячного пойла, что нам вчера чайханщик Ахмет торжественно вручил, за то что мы его из лап обкуренных его соотечественников вытащили, да ещё и почти что живого.  Дёшево, конечно, эта гнида свою шкуру оценила. Ну да: "ДорогА ложка к обеду" - как говорится. Сейчас мы её приговорим, а завтра ты купишь точно такую же, и торжественно вручишь этому парню с дешевой шкурой, да скажешь, что бы когда те отморозки придут к нему в следующий раз, он нам больше не звонил, а этой бутылкой от них и отбивался.  Ладно, хватит лирики, тащи пузырь, будем сейчас поминать братишку моего фронтового.

- Ну да. Пусть земля ему будет пухом.

— Вот это ты не к месту ляпнул пацан.

- А что?

- Так ведь это древнеримское ругательство: «Пусть земля тебе будет пухом и мягко покрывает тебя песок, так, чтобы собаки смогли вырыть твои кости».

- Ужас! Я совсем не то хотел сказать, простите товарищ майор.

- Ладно. Прощаю последний раз, живи пока - ответил седой с грустной улыбкой, и продолжил: "Скажи лучше коротко, но зато от чистого сердца: "Царствия Небесного!"

- Да. Царствия Небесного вам, Юрий Петрович.

Тут из-за поворота кладбищенской аллеи, тоже на полной скорости, выскочила полицейская машина, истерично мигая всем, что на неё было навешано сверху. И, то ли не рассчитав тормозной путь, то ли специально, но перед тем как остановиться, яростно пнула бежевую восьмёрку в задний бампер. Видимо от саморазрушения, сей экзотический винтажный транспорт, спасла лишь клейкая лента с надписью "Охранное агентство Кандагар", приклеенная по обе стороны кузова. Не будь её, сие чудо советского автопрома, наверняка бы тут же аннигилировалось в кучу металлолома.

— Вот мы попали, Иван Степаныч, догнал-таки, подлый гаишник.

- Ну не парься пацан. Во-первых, гаишников больше нет, остались одни "губодудишники"(тьфу ты, чуть язык не сломал), а во-вторых, не родился ещё тот доставатель, который бы до старого опера смог бы дотянуться. Неси-ка лучше ты братец пузырь. Всё под контролем.

Из полицейской машины неспеша вывалился здоровый увалень, с круглой мордой лица, пивной пузенью, и с погонами майора на плечах, и по-моряцки, в развалочку направился прямо к седому оперу.

Не доходя пару шагов, остановился и укоризненно покачав головой, ехидно произнёс: "Эххх, Степаныч, Степаныч. Вот последние тридцать лет я только и разгребаю твои автомобильные извращения, и скорее всего помру от этого раньше, чем ты себя в них угробишь".

- Жека привет. И тебе... не хворать. В этот раз ты мне точно слова плохого не скажешь, на то был повод веский. Двадцать минут назад, мне, из моего бывшего убойного отдела, звякнул парнишка, он только из отпуска вернулся, стал смотреть старые сводки, и нарыл, что на кладбище, в старом  склепе, где бомжи проживать изволють, обнаружено было тело неизвестного худого мужчины, который потом был опознан, как мой друг, и твой тоже кстати, Юрий Петрович, и похоронен он был девять дней назад, там то, и там то. Вот через десять минут я и оказался тут то, и тут то. Ферштейн, мужчина в погонах?

- Жуууть! Не может быть такого. Ему то всего чуть за шестьдесят было, и ни болел ничем. Добрейший человек был по жизни, пол ГАИ нашего перестроил, и без денег совсем.

- Ну "ГАИ" и "за что-то платить", — это понятия крайне несовместимые, так что ты мне басни тут не втирай. Я то помню как вы его на руках домой приносили, потому что он мог в вертикальном положении находиться лишь потому, что за руль двумя руками держался, и как вашему начальничку гниловатому, он пяткой в глаз заехал, так он его своими нравоучениями достал и даже было попытался назвать моего друга «трусливым афганцем». Потому он пол вашей конторы и отстроил, но суть то не в этом. Был хороший человек, мой друг, и спонсор вашей шараги, - связался с мерзкой стервой, и нет хорошего человека, друга, боевого товарища, и всего прочего - такова Жэка грустная правда жизни нашей.

- Садись Джо, будем поминать Петровича.

- Ну ты меня просто под танки кидаешь! Ну нельзя же ж мне. Я ж на дежурстве. И начальника, уже, наверное, сто первого, к нам с материка прислали совсем недавно. Так тот лютее, самого лютого зверя. После смены, не только выхлоп обнюхивает, но и в сам желудок заглядывает, гад. Глаз у него, как у того рака, на щупальце похоже расположен, аж до самых гланд достаёт. Так что: "Не, не, и не..."

- Ясно с тобой всё, военный. "Не, не, не...не откажусь"? Я правильно намёк понял? Или обязательно третью степень устрашения применять мне для тебя, гаденыш неблагодарный?

 - Ну только если чуток, чисто символически. Помянуть хорошего человека...

- Ну да. И дойную корову по совместительству.

- Ну вот у тебя, так всегда Степаныч, доброе слово рядом с кирпичом, всегда за пазухой припасено. Ладно. Наливай! Сколько той жизни? Семь лет, и в школу. А насчёт женитьбы, так я тебе так скажу Степаныч: "Вот только женившись, я наконец то осознал, что такое счастье... но было уже поздно."

Стыдливо пряча бутылку «Арарата» за спиной, вернулся гонец.

- Знакомься Жека – это мой стажёр Максимка, отличный парнишка…когда спит, а так слишком мнительный. Ему всегда почему-то кажется, что мы вот-вот должны погибнуть, когда я его спокойно катаю по нашему славному городку.

- И ты знаешь Иван, я даже немного разделяю его смутные опасения. Мне кажется что-то в этом есть.

Но я не понял. Вы что, алкаши? Пить конИну с горлА да ещё и без зАкуси?

Дикий людя – тупиковая ветвь развития человечества. Хорошо хоть, что вымирающая.

- Сержант Пэтренко! – это пузатый кликнул своего напарника из полицейской машины.

- Да шо, товарыщу майорэ?

- Шо, шо! Через плещщё. Тащи, хохловская твоя морда, посуду одноразовую, та шмат сала своего, недоеденного в гордом одиночестве. Ибо, нельзя салом давиться в одиночку, наверняка заклинит где то в желудочно-кишечном тракте.

- Та хиба ж це можливо товарищу майёре? Сало цэ ж стратегический запас ставки главнокомандования.

— Вот его то нам и надо сейчас. И не надо мне парить мОзги своим гамнокомондованием, я в курсе, что тобою движет в этой жизни. Мы как раз и наносим стратегический удар… по бездорожью и разгильдяйству. Тащи давай, жмот, и не хрюкай лишнего!