Подмастерья бога. Глава 7

                Глава 7.
                Помрачение рассудка.

Зойка в третий раз набрала номер Глеба на телефоне. Но в ответ опять прозвучали безразличные монотонные гудки вызова, уносимые ветром в пустоту. «И где его черти носят? – сердито подумала она. – Почему трубку не берёт?». Она поправила на плече лямку своего рюкзачка и пошла от метро в сторону знакомого блочного дома. Был вторник, и она возвращалась после занятий с репетитором по английскому.

Уже несколько раз Глеб встречал её у метро, и они шли неспеша через засыпающий парк к дому профессора, болтая обо всём на свете, как старые друзья. И Зойка с каждым разом всё раньше убегала от репетиторов, подгоняемая нетерпеливым сердцебиением, бессознательно пытаясь выгадать лишнюю минутку для общения.
Белые ночи набирали силу, и дома, деревья, люди и машины тонули в бесконечных жемчужных сумерках. Свет уличных фонарей не освещал, а только придавал улицам загадочности и романтизма. Казалось, что вдоль проспектов, поглощая разноцветные неоновые огни вывесок и реклам, вьётся воздушный призрачный шлейф длинного платья феи, медленно прогуливающейся по городу вдоль Невы.

Подойдя к третьему подъезду и привалившись спиной к стволу старой разлапистой липы, девушка подняла голову, отсчитывая четвёртое и пятое окно от угла дома. В комнате горел свет. Значит Глеб дома! Она снова набрала номер телефона, но на этот раз механический голос ей сообщил: «абонент временно не доступен или находится вне зоны действия сети»… Как это «вне зоны действия сети», если в окне горит свет? Отключил телефон или батарейка разрядилась?

В глубине души шевельнулась тревога. А вдруг с ним что-нибудь случилось? Заболел? Или его опять избили какие-нибудь отморозки? Да мало ли что могло произойти! Под машину попал… Но какая, к чёрту, машина, если свет горит в окне?
Терзаемая недобрым предчувствием, Зоя только собралась войти в подъезд и подняться на третий этаж, как в освещённом окне увидела силуэт. Это был Глеб! Он вытянул руку, собираясь задёрнуть штору, но тут из глубин комнаты возник ещё один силуэт… высокой тоненькой девушки с пышными волосами. Незнакомка прильнула к Глебу, обвив изящными руками шею. Два силуэта слились в долгом поцелуе, так и не задёрнув шторы.

Что-то горячее, жгучее плеснуло из самого сердца Зойки, затопив щёки невидимой в сумерках краской, так, что даже ушам стало жарко. Она сглотнула застрявший в горле ком и вжалась спиной в ствол дерева, словно пыталась отодвинуться от увиденного. Лопатки сквозь матерчатую курточку ощутили все складки твёрдой древесной коры. А сердце пустилось в галоп, как обожжённая плетью лошадь. Зойка сжала зубы и, наклонившись, быстро подобрала с земли камушек, размахнулась, почти не прицелившись, и запустила в стекло. Промахнулась! Камень коротко чиркнул по бетонной стене и упал в куст шиповника под окнами. Но два силуэта в окне наконец оторвались друг от друга и, задёрнув шторы, исчезли в темноте.
- Что б ты сдох, Склифосовский, козёл! – звенящим от злости шёпотом прошипела Зойка себе под нос и, волоча в руке рюкзак, повернулась спиной к ненавистному окну и пошла быстрым шагом в сторону парка, вскоре скрывшись из глаз в тёмных в этот час, опасных аллеях.


Глеб наконец понял смысл выражения «крышу снесло». У него действительно снесло крышу от этой потрясающей девушки! Две недели реабилитации после снятого гипса растянулись в бесконечную череду гулянок, ночных клубов и крутого, безумного, сумасшедшего секса. За две недели он всего три раза вспомнил, что ему надо ходить на массаж, а про физиотерапию вообще забыл напрочь. Он ни разу не зашёл в клинику, не позвонил своему учителю, не вспомнил про обещание, данное Зойке. Центр его вселенной парадоксальным образом сконцентрировался на единственной, самой обворожительной и сногсшибательной девушке. А окружающая действительность воспринималась только под одним углом: как её можно было использовать для секса. Горизонтальные плоскости – диван, стол, подоконник. Вертикальные плоскости – душ, свободная стена в коридоре, боковина шкафа… Глеб превратился в дикое животное, живущее от одной волны безумного возбуждения до другой.

Первый звонок, вернувший его к действительности, был звонком шефа. Профессор в свойственной ему интеллигентной манере интересовался, почему Глеб пропустил без предупреждения консультативный приём в поликлинике? Глеб, внутренне похолодев, на ходу придумал какую-то глупую отмазку, просто нагло соврал своему гуру. Тот сделал вид, что поверил и вежливо попросил не забывать о том, что речь идёт о больных людях, которые ждут от него помощи.
 
Вернувшись на работу, Глеб стал так рассеян, что это заметили все. По утрам приходил сонным и заторможенным, с такими тёмными кругами под глазами, что некоторые из коллег не могли удержаться от скользких шуточек и замечаний. После работы в конце дня всё чаще уединялся в каком-нибудь тёмном уголке, прижав к уху телефон. И срывался с места и убегал, едва шеф произносил: «на сегодня всё».
В конце концов Леденёв не выдержал и попросил Глеба задержаться, отпустив всех остальных после работы.

Профессор выглядел осунувшемся и печальным.
- Да что с вами происходит, мальчики-девочки мои? Зоя как с цепи сорвалась! Огрызается на каждое моё слово, дерзит, целыми днями с какими-то подружками якшается, к репетиторам ходить забросила. На силу отправил её в летний лагерь. И тебя, Глеб, как подменили! Я, конечно, понимаю, молодость, к развлечениям тянет, девушки красивые вокруг ходят. Но также нельзя, Глеб! У тебя скоро нервное и физическое истощение наступит. Любишь эту девушку – женись, заведи семью! И тебе и окружающим спокойнее будет. Согласен, каждый человек имеет право на личную жизнь. Но личная жизнь не должна мешать работе, особенно если эта работа связана с больными людьми. Глеб, если из-за тебя пострадает хоть один больной, даже я тебя жалеть не стану, потому что это преступление. – И посмотрел на Глеба такими глазами, что у того всё в душе перевернулось.
- Просите меня, Алексей Иванович, - пробормотал Глеб, пряча глаза. – Это больше не повторится.
- Надеюсь, друг мой, надеюсь, - кивнул совершенно седой профессор. – А теперь иди, и чтобы с утра в понедельник был отдохнувшим, выспавшимся и готовым к трудовым подвигам!

Глеб шёл домой и прокручивал в голове слова шефа. Жениться на Карине?.. Ему даже в голову такая мысль не приходила и вовсе не потому, что Карина была не достойна его. Скорей уж наоборот! Дочь состоятельных родителей, ни в чём не знающая отказа, красивая, избалованная, могущая устроить экскурсию по всем ночным клубам и кабакам Питера, живущая под девизом «Бери от жизни всё!» была полной ему противоположностью. Он до сих пор не мог понять, чем ей приглянулся обычный молодой доктор с бюджетной зарплатой в кармане?
 
Одним взглядом, звуком своего голоса, запахом своей кожи она вызывала в нём бешенное возбуждение. И это физическое влечение было мучительным и острым, выматывающим не только тело, но и душу, отупляющим мозг. Единственное, чего он не хотел, так это жениться на Карине… Смутная, не облекаемая в слова догадка бродила в голове, предупреждая, что именно такие женщины, как Карина, способны превратить жизнь в яркую, но короткую вспышку, выпить, высосать из мужчины все жизненные соки и пойти дальше, оставив его совершенно пустым и ненужным, как сухую шкурку от мухи, болтаться в липкой, колеблемой ветром, паутине.

С этого дня Глеб стал отключать телефон и убирать его в нижний ящик своего стола, когда приходил на работу. И если на следующий день ему предстояла сложная операция, он отказывался от встречи с Кариной, неизменно натыкаясь на вспышку раздражения.


Июль пришёл на берега Балтики в плохом настроении. Он то хныкал мелким, сереньким, почти осенним дождиком, то закатывал истерику, обрушивая на город шумные ливни под аккомпанемент сердитых грозовых раскатов. В редкие сухие дни было прохладно и ветрено. И лёгкие, летние платья и сарафаны питерских модниц так и пылились в шкафах за ненадобностью. А в середине дня по улицам и площадям снова рассыпались разноцветным конфетти купола зонтов.

Карина с раздражением бросила трубку. Глеб в очередной раз сорвал свидание, заявив без тени раскаяния, что устал после тяжёлого дежурства и хочет выспаться. Вот наглец! А между тем не виделись они уже три дня. Тяга к этому странному типу и бесила и удивляла Карину. Ну что она в нём нашла? Ни кола, ни двора, нищий, как церковная мышь, да и красавцем в общепринятом смысле слова назвать трудно.

Она вспомнила, как впервые увидела его в больнице, в тот день, когда сопровождала отца на госпитализацию. Астахов вышел из оперблока в зелёной хирургической робе, в такой же шапочке и, усталым жестом сняв с лица маску, прошёл мимо неё по коридору, даже не заметив, словно она была прозрачной. Может это его безразличие так задело за живое, может что-то ещё, но в тот момент он показался ей таким невероятно красивым, сосредоточенным, целеустремлённым, значительным, словно был облачён не в мешковатую бесформенную робу, а в космический скафандр, и шёл по больничному коридору твёрдым, уверенным шагом, как космонавт по космодрому.

Острое желание заполучить этого космического пришельца иглой пронзило сердце и не оставляло до сих пор. Заполучить то заполучила, но не было ощущения безграничной власти над ним. Всё время казалось, что если она психанет из-за его упёртости и упрямства, развернётся и уйдёт, то он забудет о ней уже на следующий день. А если не забудет, то будет помнить, как незначительный эпизод в своей жизни. А она, Карина, не могла быть незначительным эпизодом ни в чьей жизни!

Глеб Астахов совсем не походил на тех, с кем ей приходилось общаться всю жизнь. Богатые, красивые, холёные, избалованные мальчики, которые и в двадцать пять и в тридцать, и в сорок лет всё равно оставались мальчиками, приелись и раздражали своей капризной инфантильностью. Глеб в свои 26 хорошо знал, чего хочет в жизни, у него была четко очерченная, глубоко осознанная цель, к которой он шёл спокойно и уверенно. И это чувствовалось на расстоянии! В нём была какая-то цельность личности, какое-то ядро, словно золотой самородок, скрытый в куске простенькой, невзрачной на вид породы. И это ядро притягивало, как магнит.

Подавив в зародыше вспышку раздражения и злости, Карина быстро собралась, и сама поехала к Глебу домой. Она не любила оставаться в его квартире, слишком скромной, аскетичной, если не сказать нищенской, казалась её обстановка: диван, шкаф, письменный стол, да два стеллажа с книгами. Но если гора не идёт к Магомеду…
Карина заехала в магазин и купила торт и бутылку шампанского. Он устал, значит сладкое и алкоголь помогут расслабиться.
На звонок долго никто не откликался, так, что она уже собралась уходить, совершенно расстроившись. Наконец щёлкнул замок и дверь открылась. Глеб стоял на пороге полуголый, в одних спортивных штанах, сонный и растрёпанный. Карина окинула его оценивающим взглядом. Ей нравилось его тело – сухое, поджарое, без единой капли лишнего жира, тело марафонца, способное вынести неимоверные нагрузки, но не бросающееся в глаза гипертрофированной мускулатурой.
- Привет, дорогой! – улыбнулась тепло и радостно.
- Привет. Всё-таки приехала?
- А ты думал я брошу тебя одного замученного, усталого, после этого твоего дежурства?

Она прошла в квартиру, так и не дождавшись приглашения, и сразу на кухню, шурша пакетом с угощением.
- Смотри, что я принесла! Твой любимый шоколадный торт. И шампанское.
Глеб вздохнул и потёр лицо обеими ладонями, отгоняя сонливость.
- Карин, я же сказал, что чертовски устал и хочу спать.
- Миленький мой, а кто тебе спать не даёт? Вот сейчас выпьем шампанского, съешь кусочек торта – и спи себе на здоровье.
Она суетилась на кухне возле плиты, готовя чай и нарезая торт. Глеб сидел, устало прислонившись к стене и прикрыв глаза, словно спал сидя. Нет, она не могла позволить ему вот так заснуть.
Карина заварила чай покрепче, чтобы он проснулся, стряхнул с себя сонную дрёму. А после чая приступила к главному.
- Правда вкусно, Глеб?
- Правда, - кивнул он и посмотрел на неё тусклым, сонным взглядом, - пойду я спать, ладно?
- Ну какое спать, солнышко? – не могла она допустить, чтобы он спал в её присутствии! Это оскорбляло, задевало что-то в глубине души.

Карина гибким кошачьим движением села к нему на колени и впилась поцелуем в губы. Она целовала долго, страстно, глубоко. Она прижималась к нему объёмной грудью, поёрзала на его коленях для пущей убедительности. И он, конечно, не смог остаться равнодушным. Никто, никогда не мог остаться к ней равнодушным! Зарычав то ли с досадой, то ли с раздражением, Глеб не выдержал, подхватил её на руки и понёс в комнату…

Карина торжествовала победу! Она чувствовала себя Дианой-охотницей, загнавшей зверя в хитрую ловушку. Вот так вот, Глебушка, ни куда ты от меня не денешься! Она провела острыми, покрытыми красным лаком ноготками по его груди и прислушалась: в сумрачной тишине комнаты раздавалось спокойное сонное дыхание.
- Глеб, ты что спишь? – удивилась Карина и подняла голову от его плеча.
Глеб спал, блаженно смежив веки и расслабленно откинувшись на подушку. Какое хамство! Карина решительно потрясла его за плечо:
- Глеб, проснись немедленно! Я хочу продолжения! Мне одного раза мало.
Ресницы дрогнули, но глаза он не открыл. Сонно вздохнул и пообещал вялым голосом:
- Я сейчас посплю немного, Карин, а потом будет тебе продолжение.
- Немного, это сколько? Часика три-четыре? А мне что прикажешь делать, пока ты спишь?
Глеб не реагировал, провалившись в глубокий сон. И это вконец взбесило Диану-охотницу. Она вскочила с постели и стала нервно натягивать на себя одежду. Выскочила в кухню, схватила со стола так и не открытую бутылку шампанского. Долго мучилась с пробкой, теряя терпение. Наконец откупорила и поднесла горлышко к губам. Пенная жидкость плеснула мимо рта, залив липкой, сладкой пеной подбородок и шею.
- Тьфу ты, чёрт!! –девушка злобно выругалась, проклиная незадачливого любовника. – Всё из-за тебя, Астахов!

Пришлось идти в ванную и умываться. Но красивая модная блузка оказалась безнадёжно испорчена, заляпанная мокрыми жёлтыми пятнами. В душе бурлила злость и обида. Завела себе любовничка! То он устал после дежурства, то ему завтра на дежурство и будет сложная операция. Никаких тебе ресторанов, никаких ночных клубов и дорогих подарков. Да и в постели – одно разочарование. Отвалился и вырубился после первого же раза и спит, как сурок. Какого чёрта она за него цепляется?! Ему же кроме хирургии ничего в жизни не нужно. Вот и пусть трахается со своей хирургией! А с неё хватит!

Она решительно направилась в комнату, склонилась над спящим и стала грубо трясти его за плечо.
- Глеб, проснись, немедленно!
Он проснулся и обречённо вздохнул, приоткрыв левый глаз:
- Ну что ещё, Карина?
- Я ухожу от тебя! С меня хватит! Больше не звони мне и не приезжай. Понял?
Глеб ленивым движением повернулся на другой бок, к ней спиной и пробурчал:
- Угу. Дверь за собой захлопни.
Карина сжала кулак, еле сдержав себя, чтобы не ударить по этой наглой сонной роже, развернулась и ушла. А дверью хлопнула так, что со стены посыпалась штукатурка.

Глеб открыл глаза, уставившись немигающим взглядом в комнатный сумрак. Спать совершенно расхотелось. За окном мелькали, чередуясь, полосы света и тени. «Деревянный…» - подумал про себя Глеб и вспомнил, как несколько дней назад вернувшаяся из лагеря Зойка с видом победителя школьной олимпиады заявила ему по секрету, что переспала с каким-то парнем.
- И что? – хмыкнул Глеб. – Я тебя поздравить должен или посочувствовать? Что-то я не понял по выражению твоего лица.
Девчонка сверкнула на него острыми голубыми глазами и сказала:
- Ты совсем деревянный, Склифосовский, просто напрочь, – и ушла.
Глеб лежал на диване, закутавшись в одеяло и думал о том, что, видимо Зойка права, он и правда деревянный, потому что ничего не чувствует. От него ушла любимая женщина, а он ничего не чувствует, совершенно ничего, ни боли, ни обиды, ни раскаяния. Или вместо сердца у него кусок дерева или эта женщина никогда и не была любимой?.. А Зойка дура, невероятна дура всё-таки!..

http://proza.ru/2020/09/13/1158