Запись сто девяносто вторая. Прогулки с Пушкиным

14.12.10 Взяла в библиотеке Абрама Терца (Синявского), читаю «Прогулки с Пушкиным». Ну, прелесть, что такое! Так много с чем согласна. И про лёгкость, поверхностность, шалопайство.

Что же сделали с Пушкиным наши литературоведы! Забили в бронзовый памятник, запихали, залили раствором – гляди сверху вниз мудрым, всё понимающим взглядом. А он в развевающейся крылатке, лёгким мотыльком, Моцартом – скачет, летит, бежит, танцует. И вокруг головы памятника летает и язык ему показывает.

Почему они возмутили в своё время читателей? Очень живо написано, понятна логика, Пушкина Синявский пытается показать со стороны не бронзовой, а человеческой. Мне этот взгляд очень близок. Синявский говорит, что Гений, сидящий в поэте, был мрачен и угрюм и вообще далёк от «гомо». Это стихия, вообще, не понятно что. И он довольно не редко прорывался в стихах Пушкина («Мчатся тучи…», «… бежит он, дикий и суровый» - это окончание стихотворения «Пока не требует поэта…», описание казней, а особенно в «Медном всаднике» вся картина наводнения и про Петра – это же такая мощь неимоверная! Да много, где этот сумрачный Гений оставляет свой след или даже портрет). Но именно натура Пушкина – лёгкая, поверхностная, летающая, без напускной серьёзности - окрашивала то, что выходило на бумаге в цвета прозрачные, радостные. То есть – совпади мрачность Гения с мрачностью Пушкина (если бы он был таким) – мы бы не имели этого «весёлого имени», этого «солнца» (как случилось с Лермонтовым).

25.12.10 На «Автографе» были итоги года.  Кто что помнит, что понравилось - не только от наших встреч, но и в стране. И что не понравилось...

Все (кроме меня) принесли чего-нибудь для подарков. Пришла совершенно белая Валечка, вокруг рта – синий ободок. Её всё время шатало. Похоже, залечили. Она рассказывала, как в наркозе видела себя сверху, и как ей открылась какая-то дыра, и её оттуда звали, а она уговаривала оставить: «я ещё много добра могу сделать». Лариса и Наташа С. к ней в больницу ходили и выхаживали. Наташа всё это рассказала, как мистический триллер: как она по наитию ("Ей нужно, чтобы я...") сбежала с копки картошки, как покупала в ювелирном талисман «Валентина» (золотой), чтобы Вале отдать на выздоровление. Я обнимала Валечку, как самую близкую подружку. Хотелось её в себя спрятать – так было её жалко отпускать. Она подарила мне (и не только мне) куклу-оберг и блокнотик для записочек. Г.И. – тоже три ручки мне принесла, О.Г. – пачку чая. А я – ничего. Потому что по такой скользкости надо было бы ходить по магазинам, а я сейчас падений боюсь хуже смерти. (Всё мамино вспоминаю: "Ладно - убьюсь, а если покалечусь?..") Мне уж дальше калечиться вовсе ни к чему - запасной ноги нет.

Возвращалась, перешла дорогу (какого-то паренька "подхватила: "Помогите..."), свернула на Нахимова и замерла – такая красота волшебная – кружевной снежный узор свесившихся ветвей на повороте на фоне тёмного неба. Сказка! Мы хотя бы захватили морозные узоры на стёклах окон. Так давно я их нигде уже не видела. Наши внуки это и не знают.