Дневник. Чьи-то утерянные страницы

(Магия чисел)



Я сидел, обхватив колени руками. Стрелки на настенных часах показывали без двадцати пяти одиннадцать вечера. А это значило, что у меня в запасе на раздумья всего лишь чуть менее полутора часов.

Сегодня – день моего двадцатилетия. А из этого вытекало, что именно сегодня мне придётся поставить подпись под лицензией. Знаете, раньше историки обвиняли Священную Римскую Империю в излишней развращенности и падении нравов, позже клеймили Ватикан за жестокость и крестовые походы, ещё чуть позже поносили, на чем свет стоит, Третий Рейх.

Но наше современное общество пошло дальше всего этого. Гораздо дальше. В моем мире убийство другого человека стало узаконенной обыденностью. Вы удивлены? Спросите, мол, как? Разве это возможно? Я вам отвечу, ага.

К каждому, слышите? К каждому, чёрт возьми, по достижению двадцатилетнего возраста приходит Хранитель. Это такой хмырь в длинном плаще и тёмном костюме. И сует под нос документ, в котором все поля за тебя уже заполнены. Кроме двух.

Первое поле – численное. В нем необходимо поставить цифру от единицы до пятидесяти. А во втором, соответственно, расписаться.

Так вот, эта самая цифра – это число людей, которых тебе можно и нужно убить за всю свою жизнь. По–простому говоря, на них выписывается официальная лицензия от государства. Индульгенция, если вы хотите. И в будущем отклониться от этой цифры будет нельзя ни плюс, ни тем более в минус.

В противном случае нарушителей ждет нечто ужасное. Некоторые перешептываются, что ЭтоСамоеСтрашное страшнее самой смерти.

Что ж, я проверять это не горю желанием. Как, между прочим, и убивать людей. Но моё мнение Систему мало интересует.

Есть ещё пару нюансов, да. Один из них: что среди всех нас, лицензированных, существуют ещё «безлимитчики». Это такие отмороженные подонки, которым можно отправлять к праотцам безнаказанно всех, от младенцев до калек и стариков, в бесчисленном количестве.

А второй нюанс: что на тех, кто умудрился все же дожить до тридцати пяти лет, объявляется самая настоящая охота. Официальная, мать её. Да, вот в каком обществе меня угораздило родиться и вырасти.

И, несмотря на то, что порой мне очень бы хотелось кого-то конкретного закопать заживо, я всё равно считаю, что устои нашей системы аморальны. Нельзя так! Меня так воспитывали, да и я сам это отчётливо понимаю.

Какими бы благими целями наши руководители бы не прикрывались. А они прикрывались, поверьте. Всем, начиная от снижения уровня уличной преступности до уменьшения случаев бытового насилия, припорошив это все контролем за перенаселением планеты, мать её.

А за соблюдением Кодекса Лицензирования зорко следит орден Хранителей.

Не успела минутная стрелка указать на новую отметку нового же дня, а в дверь уже требовательна постучали. И еще раз. И еще. Стучали негромко, требовательно, равномерно и уверенно в том, что им дверь точно откроют. Я поднял тяжелый взгляд сначала на часы, и потом перевел его на дверь.

На негнущихся ногах я проследовал в прихожую, и, приложив большой палец к сенсору, открыл дверной замок. Смотреть в глазок или спрашивать: «Кто там?» Я не видел ни малейшего смысла. Слегка пригнувшись, в помещение вошел Хранитель, в неизменно идеально отглаженном костюме и длинном пальто нараспашку.

Из внутреннего кармана вошедший извлёк свернутую в трубочку бумагу.
– Где мы можем всё обсудить? – Голос незваного гостя был низким и неприятным. Прокуренный что–ли?!

Я молча кивнул в сторону кухни–столовой, и, не дождавшись реакции Хранителя, решил первым пройти в указанную комнату. Однако, гость сперва небрежным жестом кинул в меня своё пальто. И я его невольно поймал, чтобы тут же бросить в угол. А в тот момент Хранитель уже направлялся в указанное мной помещение.

Мы сидели за письменным столом друг напротив друга: я смотрел на бумагу, а гость сверлил взглядом мой затылок. Тишина становилась почти осязаемой.
– Я... Я закончил, – я пододвинул бумагу с моим автографом к Хранителю.
– А ты – шутник, – без эмоционально произнёс мой визави, возвращая бумагу на прежнее место.
– Но, ведь я... – я не успел договорить.
– Число, – холодно оборвал меня собеседник.

Я снова взял ручку: пальцы дрожали и плохо слушались. Зажмурившись и стиснув зубы, я вывел цифру ноль. Хранитель улыбнулся. Левой рукой вытащил из–под костюма пистолет и приставил срез ствола к моему лбу. После чего произнёс:
– Согласно закона «О Лицензировании» сознательно отказавшиеся от участия в Процессе считаются выбракованными автоматически. Вы – официально стерты.

В комнате гулко грохнул выстрел.

На границе восприятия, перед тем как сознание напрочь покинуло тело, я подумал, что раз Система не дает мне никакого выбора, я сломаю Систему. Я сделаю выбор сам. А то, что Система, после моего выбора, спешит от меня избавиться, говорит только о том, что Она меня боится. А это значит, что я сильнее.

Это значит, что я – победил!