Сплошная невезуха

           Верхняя полка общего вагона, жесткая, как булыжная мостовая, располагала к раздумьям и никак не способствовала сну. Дмитрию Ивановичу повезло: ему, как ветерану, так сказать, представителю старшего поколения, уступили это козырное место в переполненном вагоне. Он ворочался, пытаясь уложить свое тощее тело в такое положение, когда достигается гармония между жесткой подстилкой и мешком костей. Не раз он уже недобрым словом вспомнил свою худобу. Он всегда завидовал полным людям, а сейчас и подавно. Молодежь, плотным кольцом облепившая расшатанный столик, праздновала День Великой Октябрьской Социалистической Революции. Никто не помнил годовщину праздника, но наливали крупными торопливыми булями в эмалированную кружку и пускали ее по часовой стрелке. Регулярно очередь доходила и до ветерана. Дмитрий Иванович в складчине не участвовал, и первая далась ему с некоторыми угрызениями совести. Каждый тост адресовался ему, как будто он своими руками делал революцию.
- Ну, за тебя, дед. Молодцы вы, почудили здорово в семнадцатом. До сих пор празднует народ. Будь здоров.
- Я не брал Зимний, и Ленина не видел, просто еще не родился…, - хотел отшутиться Дмитрий Иванович.
- Все вы старики скромничаете, - перебил его рыжий, щекастый парень.
 Вторую Дмитрий Иванович принял, как само собой разумеющееся, сам протянул вниз руку, и обменял пустую кружку на кусок бесцветной докторской колбасы и краюху хлеба. Колбаса оказалась и без запаха и без вкуса.
- Какая это падла отправила  тебя в праздник, да еще в общем вагоне? – продолжал щекастый.
- Я сам взял билет. На плацкарту денег не хватило. Я, можно сказать, в бегах. Нет, не подумайте, зять у меня хороший, но вышел небольшой конфуз…
И Дмитрий Иванович поведал своим новым знакомым, как ему показалось, очень милым ребятам, свою историю. После третьей память прояснилась и два последних месяца, казалось, вспомнились Дмитрию Ивановичу до мельчайших подробностей.
      В сентябре по приглашению своей дочери и зятя Виктора Васильевича, Дмитрий Иванович приехал «на север» клюквы пособирать, орехами запастись, порыбачить.  Звали его каждый год, но ему то не хватало решимости, то здоровьишко подводило. Страницу атласа СССР, где размещалась огромное зеленое пятно  прямо по средине огромной его страны, затер старый потенциальный путешественник до дыр. Русла Оби в среднем течении на этой странице не существовало, как не существовало там болот и грив, мелких рек и речушек. На месте их было белое, вернее серое пятно, вышарканное пальцами. Хотя мысленно Дмитрий Иванович излазил здесь каждый сантиметр, для него, тем не менее, это серое пятно казалось белее белого.
- Зять у меня хороший, но шибко строгий. Томка, дочь моя, на что боевуща, а тут: «Витенька, что тебе на ужин приготовить? Витенька, а тебе доктор звонил… Витенька, Витенька…» Прямо смотрю и любуюсь,  в добрые руки попала, - вел рассказ дальше Дмитрий Иванович. И сына, внучка моего в руках держит. Тому уж двенадцатый годок пошел, за ним глаз да глаз нужен. Хороший зять, ничего сказать плохого не могу об ем… Комнату мне отдельную выделил, - Дмитрий Иванович задумался.
- То-то  сбежал от него. Хороший…. От хороших не бегают.
- Так в том и моя вина есть. Друг у меня там объявился. Сосед ивошный - Павел Иванович. Мы с ним и по клюкву, и за орехом… Он то все места знает.
Начали мы с ним помаленьку… того…, да и как без этого. Он бражку ставил тайно от жены. Но мы все и по хозяйству успевали.… У него инструменту разного полно. Учителем труда раньше работал.
      У него забор повалится, – я ему помогаю, у нас сарайку перекрыть нужно – он тут как тут со своим инструментом. Золотые руки у человека, можно сказать.
- Ну, потом, опосля работы, как положено…, - долговязый парень громко щелкнул себя по кадыку.
- Ну, как положено…, - ветеран опустил голову.
- Ты, дед не скромничай, после работы не грех.
- Да я ничего, только с этого все и началось. Я все сделать хочу, чтобы  путем было, а выходит кажный раз не так, все не так, - он безнадежно махнул рукой. Как то наточил нож его охотничий. Он мне сам похвастался: смотри, говорит, какой нож по заказу мне сделали: хантыйский. А я взял его, попробовал лезвие пальцем: наточить, думаю нужно. Приятное сделать Виктору Васильевичу, значит, захотелось. Он с обеда на работу, а я за нож и к Пал Иванычу. Тот посмотрел, повертел: не правильно, говорит, заточен нож, и наточил, как надо. Ну, ясное дело без ста граммов не обошлось. Вечером, само собой, хвастаюсь зятю работой, а он, как вызверится: «Что вы  наделали, старые, по пьяни. Он же заточен был специально на одну сторону под левую руку» Он левша у нас. Левши все горячие. Неловко стал я себя чувствовать  опосля такой промашки и задумал  загладить вину. У них крыльцо деревянное, резное такое красивое. Дерево уже цвет стало терять, темнеть начало. Тут и Виктор Васильевич пожаловался, что некогда покрасить. Я снова к  Пал Иванычу: так мол и так. А он: «У меня и краска есть зеленая. Я у рабочих на брагу сменял. Три литра браги на флягу краски. В хозяйственном магазине возьмем чек,  отчитаемся,  еще на литрушку выгорит». Бес меня попутал…. Покрасили. Цвет, как у поношенной шинели. Цвет-то  – ладно, но она еще и не высыхает. Видимо соляркой развели паразиты-рабочие. Снова мне начет, в пассив, так сказать. Хорошо, что я еще чек не выложил. Я его потом сжег, боялся: раскусит Виктор Васильевич наш коварный план, если случайно попадет на глаза. Ох уж и умный он, не приведи господи, провидец, можно сказать. Бывало, я только подумаю, а Виктор Васильевич уже: «Смотри сегодня, Дмитрий Иванович, чтобы без фокусов»
- А что ты, дед, все Виктор Васильевич да Виктор Васильевич.
- Я завсегда его по отчеству, завсегда-а-а, - протянул важно «ветеран революции».
- И на вы, что ли?
- Нет, на «ты», но по отчеству всегда, с первого дня. Сила в ем какая то есть. Сам росточку маленького, только с животиком, и борода седая, лысина. Начальником работает… строительства. Нрав шибко крутой. С работягами вахтовиками как иначе, - на голову сядут. Так вот ребята, дальше шире. Как - то перестелили мы с Пал Иванычем линолеум на кухне. Хорошо получилось этот раз, самому понравилось. Сели мы, значит, закусить. Томка на работе. Сообразил я тут салатик. Нашел огурчики в холодильнике, а помидоры, два штуки (крупные такие) на подоконнике лежали. Закусили чин чинарем, а тут и Виктор Васильевич с работы. Я же говорю: провидец.  Ему тоже работа наша понравилась. Да и как не понравится – ни морщинки. Ровненько лежит, как паркет настоящий. Потом смотрю, он белеть начал, борода затряслась. Первый признак, что нервничает.  В подоконник уставился, потом в тарелку с остатками салата. Ничего не сказал, только скрипнул зубами. Он хоть человек крутой, но деликатный: при Пал Иваныче не стал бучу поднимать. Мне потом Тамара рассказала, что мы семенные помидоры съели, будь они не ладны. Ему из Нижневартовска привезли, сорт какой то шибко урожайный. Знатье бы….
     И так, все, что бы я не сделал - все не так. И, главное, пытаюсь, как лучше…, туды твою качель…, - с линолеумом хорошо, так с помидорами конфуз.
            Хмель и твердая «постель» вытряхнули последние силы из Дмитрия Ивановича. Речь его замедлилась, он стал запинаться, повторять уже сказанное, пару раз срывался на мат. Из соседнего купе выражали уже свое недовольство поздними громкими беседами. Уставший старик замолчал, повернулся набок к стенке лицом и захрапел, чтобы завтра досказать, прерванный придирчивой пышногрудой дамой, рассказ.

                ***
       
         Исчезновение тестя можно было объяснить, но где он прячется, Виктор Васильевич вычислить не мог. Павел Иванович молчал, как рыба об лед, а завидя Виктора Васильевича, старался скрыться и не попадаться ему на глаза. Виктор Васильевич каждый день приходил на пепелище сгоревшей новой бани.
        Баню из бруса поставили быстро. Строительный материал был хорошего качества, а главное, всего было достаточно. Внутри обшили вагонкой. Большой и просторный предбанник, отдельная помывочная, делали ее примечательной. Баня получилась на славу – лучшая в поселке. Все друзья перебывали на новостройке, удивляясь  удачной планировке, богатой отделке. Оставался последний штрих: сделать расшивку вокруг дымохода, аккуратно заизолировать асбестовой лентой, как говориться, с целью противопожарной безопасности.
- Вы, Виктор Васильевич, будьте покойны: сделаем с Пал Иванычем как надо. Я уже не одну баню построил, знаю, что к чему, да и сосед тоже поможет, - в отдельные ответственные моменты, тесть называл зятя на «вы».
- Так, что: вечером пускаем дым? – Виктор Васильевич потер ладони.
- Еще как пускаем. В торжественной обстановке. Как обещали: успели к празднику.
Уже поздно вечером затопили баню. Пар хороший, дерево отдает лесными ароматами, смешиваясь с березовым духом распаренных веников.
- Ну, Иванычи, принимайте по рюмке, - «Иванычи» уже хорошо принявшие в процессе работы, с радостью не отказались. Потом повторили, и не одинажды.
- Вам не кажется, что деревом паленным пахнет, - Виктор Васильевич посмотрел на Павла Ивановича, потом на тестя.
- Если, кажется – креститься нужно.  Дерево свежее, высыхает, вот и пахнет, - уже запинаясь, сказал весело Дмитрий Иванович. У него было приподнятое настроение. Он впервые, может быть, за два месяца честно и смело смотрел в глаза своему зятю. Он даже отважился похлопать его по плечу. - Не ссы  Витя, сто раз меня помянешь. Банька, что надо получилась. Мойся и радуйся. Тамарке спинку тереть будешь, опять вспомнишь, - глуповато хихикнул он.
- Не то, что вспоминать, я всем буду с гордостью рассказывать, какой у меня тесть – орел! – и зять посмотрел на своего тестя. Тот поджарый, высокий с черной, почти нетронутой сединами шевелюрой, весело балагурил, отпуская плоские шутки на грани пошлости и хамства.
«Как лавровый лист, - подумал зять, - старый и сухой, а цвет и запах сохранился. Салдофоном был, салдофоном и остался. Отчего ему было поседеть: всю жизнь просидел в прапорщиках заведующим неприкосновенных запасов продовольствия, какой то военной части, потом вахтером в общежитии. Одна забота в жизни: все сделать для того, что бы ничего не делать», - Виктор Васильевич уставился в оконце. Он уважал своего тестя,  но, как человек, прошедший школу армии, не мог не замечать незримых погонов прапорщика на его плечах. 
 Со стороны Павлу Ивановичу  родственники казались ровесниками: седина   и лысина младшего на пятнадцать лет зятя, уравнивала его с тестем. Павел Иванович большей частью молчал, часто подходил к печке принюхивался, потом садился, молча опрокидывал рюмку, громко хрустел огурцом.
      Дмитрий Иванович не ошибся в том, что Виктор Васильевич будет его вспоминать, но, чтобы так часто…ему и не снилось. Банька сгорела. Два раза протопили баню, а помыться и попариться счастливое семейство успело только один раз.  Не довелось собрать друзей на седьмое ноября. Праздник был омрачен. После «разбора полетов», специалисты - пожарники сделали заключение: неправильно  сделана изоляция дымохода.

                ***

       Исчезновение тестя, в конце концов, вытеснило пожар на второе место. Все занимались его поиском. Подключился двенадцатилетний внук, соседи, друзья.  Только Павел Иванович вел себя странно:  на вопросы Тамары отвечал односложно, пряча глаза:
- Не знаю, где он. Вам виднее: он ваш родственник. Я ему кто? Отчего это я должен знать?
       С Виктором Васильевичем он отказывался  обсуждать злободневный вопрос  и всячески избегал встречи с ним. Разведка донесла, что в доме соседа он не скрывается. Телефон в Свердловске на квартире тестя не отвечал. Его соседи по подъезду тоже не видели Дмитрия Ивановича.
- Это он тебя испугался, он мог руки на себя наложить, - корила Тамара мужа.
- Что ж я его убил бы, что ли? Что ж я, изверг, какой? – в сердцах ронял Виктор Васильевич, - да бог с ней с баней. Еще построим. Может, в милицию заявить?
- Не хватало еще, чтобы по всему поселку и Свердловску слава пошла, что дочь отца извела. Что  будет, то и будет. Если жив, – объявится, если нет, – уже ничем не поможет.   
         Слова жены больно ранили сердце Виктора Васильевича. Он стал плохо спать и уже жалел, что затеял то злополучное строительство, что заставлял работать тестя. Теперь он себе казался эксплуататором и угнетателем, ему снились кошмары. В каждом сне тесть просил у него прощения, и каждый раз по-разному: то, ползая на коленях, то, бегая за ним по пятам, а он убегал от тестя, не желая разговаривать, что доводило Дмитрия Ивановича до слез. То он видел тестя с пистолетом у виска и просыпался в поту. После таких снов Виктор Васильевич ходил в поликлинику тайно от Томы.
         И вот когда надежды на благополучную развязку почти не осталось, и Виктор Васильевич давно простил тестю роковой брак в работе, пришло письмо от Дмитрия Ивановича. В письме он обстоятельно и подробно изложил свою точку зрения на все происшедшие события за два месяца, где он корил себя за помидоры, за охотничий нож, за выкрашенные перила краской, разведенной соляркой «несознательными рабочими», называя все «сплошной невезухой». Он упоминал и другие свои прегрешения, неизвестные Виктору Васильевичу и каялся во всем, просил прощения.
        Заканчивалось письмо неожиданно:
« …И, наконец, уважаемый Виктор Васильевич, коснусь вопроса о бане. Я долго размышлял и думал, почему сгорела баня. Я даже прочитал специальную литературу, разговаривал с опытными людьми; и пришел к выводу: баня сгорела потому, что вы топили березовыми дровами, а березовые дрова, как известно, дают большую температуру при сгорании.
                С уважением к Вам Поляков Дмитрий Иванович»
                2005 г.