Размышления о Пушкине, Николае Первом, Дантесе и д

               Размышления о Пушкине, Николае Первом, Дантесе и других



                Когда истинный гений появляется
                в этом низком мире, его можно узнать по тому знаку,
                что все глупцы объединяются против него.

                Джонатан Свифт

               
               "Всем понятно, что у гения должны быть знакомые, — пишет Сергей Довлатов, — но кто поверит, что его знакомый — гений?!". Знакомые Пушкина в гениальности Пушкина не сомневались. Даже барон Корф и Булгарин, которых трудно заподозрить в уважении и симпатиях к Пушкину, осознавали масштабы пушкинского дарования. Тем не менее, после Декабрьского восстания и женитьбы Александра Сергеевича, от него постепенно дистанцировались даже те, кто снисходительно относился к поэту и ходатайствовал за него. Гений остался один – наедине с бытовой рутиной, долгами и семейными неурядицами. В какой-то мере этот период жизни Пушкина схож с аналогичным отрезком жизни Моцарта.

«Записка» Корфа – в ней прямым текстом сказано, что Пушкин, перед дуэлью, подозревал в ухаживаниях за женой государя императора. Слова Пушкина о подобном подозрении барон приводит, а вот ответа Николая Первого на них не упоминает...  Очень ценным было бы упоминание о реакции императора на пушкинские слова. Но Корф – чиновник, причем – успешный карьерист. Он точно знает, что и про кого следует писать. Или не писать.
Праведность Николая Павловича Романова сомнительна, с учетом тех усилий, которые он потратил на создание подобия «Оленьего парка» при своем дворе.
Можно прослыть неподкупным педантом, обладать личной честностью и храбростью, и, одновременно, быть закоренелым грешником, отродьем рода человеческого. Можно рисовать, писать стихи и подписывать расстрельные списки с именами невинных людей и приказы об уничтожении определенной категории своих же сограждан. Любящий отец семейства вне дома может превращаться в отпетого садиста. Убивающиеся по своим подыхающим овчаркам коменданты нацистских концлагерей к массовым убийствам людей относились как к обычной работе.
Не Николай ли обрадовался смерти Лермонтова? Утверждают, что узнав о гибели Михаила Юрьевича Лермонтова на дуэли с Мартыновым, царь не говорил: «Собаке – собачья смерть!». Есть и те, кто возражает: не мог Николай Павлович – воплощение человеколюбия и христианских идеалов – так выразиться. Тогда кто же посмел приписать подобные слова святейшей особе государя императора? А, главное – зачем?
Пушкин тоже не пуританин. Но разве это оправдывает тех, кто спровоцировал дуэль? Некоторые, как бабушка Лермонтова, скажут: Пушкин сел не в свои сани и, севши в них, не умел управлять конями, помчавшими его, наконец, на тот сугроб, с которого вел один лишь путь в пропасть. И что с того? Да, пушкинский демон жаждал крови. Но разве не жаждали крови те, кто подвел поэта к барьеру? Они ничем не лучше Пушкина. Они в сто, в тысячу, в миллион крат хуже.

Честно – непонятна мораль высших слоев общества того времени. Неважно – кто, но кто-то ухаживал за Натальей Николаевной Гончаровой. Что нужно было делать Пушкину? Наслаждаться, с добродушной улыбкой на устах, наблюдая за подобным безобразием? Подобное поведение – удел Булгарина. Вполне возможно, что традиции времен Людовика Четырнадцатого были по душе двору Николая Первого. Но тот же двор отлично понимал, что Пушкин – исключение, «не такой, как они». Что же вызывало у этих людей усмешки и зверское желание «предать забвению» поэта еще при жизни? Ненависть, зависть, злорадство?

Дантес – человек слабый. Да – наглый: даже на закате жизни, знакомясь с русскими, он самодовольно упоминает, что это он убил « вашего поэта Пушкина».
Дантес – пассивная личность. Он просто уверен, что если бы не он застрелил Пушкина, то Пушкин бы убил его. Трусливый мещанин с менталитетом содержанки – да. Волевой, решительный человек – нет. Он мог, на время, исчезнуть из поля зрения затравленного и разъяренного Пушкина – на Кавказе, у Паскевича, вакантных мест было достаточно. Но Дантес не сделал этого. Молодость и отсутствие жизненного опыта? Или отсутствие возможности самостоятельно принять решение по такому вопросу? Внешнее давление? Насколько сложно поверить в то, что полиция ошиблась и покатила в противоположном Черной речке направлении, настолько же трудно представить себе, что даже самодовольный наглец типа Дантеса был способен на принятие пушкинского вызова без потакания со стороны. Карт-бланш – приструнить зарвавшегося камер-юнкера.

Право первого выстрела было за бароном Геккерном. Каково, а? Француз стрелял в Пушкина, одна из кличек которого в Лицее была «Француз»… Почему Дантес не выстрелил в сторону, в воздух? Почему не выстрелил Пушкину в грудь?

Дьявольская насмешка над умирающим Пушкиным: «Передайте ему, что я его тоже прощаю». Насколько бы легкомыслен не был Дантес, он не мог просто так издеваться над своим свояком. В лице Дантеса издевалась над умирающим и страдающим Пушкиным вся придворная камарилья, «интеллигенция» того времени, двуличные «аристократы» лицемерия. 
Между тем, цензор Никитенко сожалеет в своем дневнике о смерти Пушкина. Вообще, послевкусие от дневников Никитенко такое, будто он писал его с целью угодить всем тем, кто в будущем прочитает его воспоминания. Ощущение, что писал испуганный конформист. Но Никитенко, по крайней мере, пытается сочувствовать. Не издевается, не радуется…

Дантес, вообще, производит впечатление человека, плывущего по течению (хотя Вяземский характеризует его как «человека практического»). Ему везет, он не упускает своего шанса, но он его и не ищет. В Пруссии ему советуют поехать попытать счастья в Россию – он едет. «Человека с белой головой» усыновляют (при живом отце…) – он не против. Николай Первый назначает ему «от себя ежегодное негласное пособие»  – Дантес и рад (кстати – за что такая честь «заброшенному на ловлю счастья и чинов беглецу»?). Приказали жениться на Екатерине Гончаровой? Женился. Приказали стать осведомителем? Стал.

Мода при дворе меняется быстро. Как же быстро происходит расставание с офицером-кавалергардом, любимцем великосветского общества… Брат Пушкина, Лермонтов и многие другие – порядочные – люди хотели и могли вызвать Дантеса на дуэль. «Я заметил, что в России достаточно русских, чтобы отомстить за дорогую кровь» – пишет в 1837 году Александр Бестужев-Марлинский.
 Но Дантеса очень оперативно выслали из России. И опять он не перечит обстоятельствам: выслали – так выслали.
А потенциальные мстители? Они тронуты монаршей милостью в отношении семьи покойного Пушкина. Дантес же, по их окончательному вердикту, понесет наказание, как только встретится им на пути. Некоторых из них уже отговорили от опрометчивого поступка. А потом вся история с мщением предается забвению, как и смерть другого Александра Сергеевича – автора «Горе от ума»…

Интересно, что тот же Вяземский характеризует Дантеса следующим образом: «…молодой Геккерен был … вовсе не ловелас, ни дон-жуан…». Эх, не знал Павел Петрович о письмах Дантеса Геккерну от 20 января и 14 февраля 1836 года, в которых упоминается  «самое прелестное создание в Петербурге», которое любит его, Дантеса, и ее «бешено ревнивый» муж.

Не может быть порядочным человек, согласившийся служить осведомителем. Ирония: члены семьи Дантеса когда-то были бургомистрами Вайнхайма. Сам он, в конце жизни, стал мэром Сульса. Стоило ли ради такой карьеры ехать в Россию? Пушкин и без Дантеса остается Пушкиным. Но кто Дантес без Пушкина? По свидетельству Луи Метмана, внука убийцы «князя русских поэтов», «Дантес был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой; что не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции, с большой семьёй и недостатком средств».
Слова эти еще раз убеждают, что легкомысленный везунчик-барон был человеком проницательным. И просто так, по своей воле, на дуэль он бы не согласился.

По какой причине Дантес стал заниматься во Франции политическим шпионажем в пользу России. Почему не Англии или Австрии? Россия платила больше? Или…?

Кстати, о пушкинском письме, ставшем причиной дуэли… Его копию Дантес показывал Карамзину в Баден-Бадене. В архиве барона Клода де Геккерна, правнука Дантеса, этого письма нет. Оно, по словам Клода де Геккерна и его жены, было утеряно.

Так ли невинна Наталья Николаевна Гончарова, если Дантес, при встрече с Карамзиным в Баден-Бадене летом 1837 года «отвергал … малейшее отношение к Наталье Николаевне после обручения с сестрою её…». А как обстояло дело до обручения? Если уж император осознавал масштабы дарования Пушкина, то что тогда помешало ему финансово помочь Пушкину и оградить Наталью Гончарову от ухаживаний Дантеса, а Пушкина – от ядовитых сплетен?

– Так ли все это важно? – спросит современник, который растерян и оцифрован  в век стремительного развития технологий, противоречивых заявлений ВОЗ, воинствующего мальтузианства, неистовых защитников экологии и перманентной мировой войны за передел рынка и зон влияния.

Важно. Нельзя понять гения и его эпоху, не копаясь в грязном белье его современников и не открывая их шкафы в поисках скелетов, которые часто могут поведать о неприглядных фактах как из жизни хозяев шкафа, так и из биографии данного гения.

Толерантность и «забвение» касательно грехов предков есть величайшее преступление в отношении потомков.